Марта умерла всего через десять лет после свадьбы. После ее скоропостижной смерти дом стал еще больше под стать Джефферсону. Гостям разрешалось заходить в его личные покои только в сопровождении хозяина. Тем, кто желал посидеть в библиотеке, приходилось ждать, когда мистер Джефферсон соизволит их туда отвести.

Из всех загадочных пробелов в записях Джефферсона самым удивительным было то, что он не вел учет своих книг и не имел понятия, сколько их у него всего. Джефферсон любил книги; ему посчастливилось жить в то время, когда книги стали доступны. Когда в 1757 году умер отец Джефферсона, он оставил библиотеку из сорока двух книг, и это считалось весьма впечатляющей коллекцией. Библиотека из четырехсот книг — столько оставил после себя Джон Гарвард — рассматривалась как нечто настолько колоссальное, что его именем назвали Гарвардский университет. На протяжении своей жизни Гарвард собирал книги со скоростью около двенадцати в год. Джефферсон же покупал по двенадцать книг в месяц, накапливая в среднем по тысяче каждые десять лет.

Без своих книг Томас Джефферсон не был бы Томасом Джефферсоном. Для такого человека, как он, живущего на окраине освоенных земель, вдали от цивилизации, книги были жизненно необходимы; в них содержались ценные советы, и самой полезной с этой точки зрения стала для него книга Палладио I Quattro Libri.

Из-за финансовых трудностей хозяина и бесконечных доделок дом Монтичелло выглядел недостроенным. В 1802 году, когда туда приехала с визитом миссис Анна Мария Торнтон, она была в шоке от того, что ей пришлось ходить по шатким доскам. К тому времени Джефферсон работал над усовершенствованием дома уже более тридцати лет. «Я ожидала увидеть недоделанный дом, — с удивлением отметила гостья в своем дневнике, — но меня невольно поразила общая мрачность здания».

Сам Джефферсон никогда не придавал особого значения этим неудобствам. «Мы живем словно в печи для обжига», — весело писал он другу. Джефферсона не слишком волновал беспорядок. В сыром и теплом климате Виргинии дерево приходится перекрашивать минимум раз в пять лет, однако, насколько нам известно, Монтичелло вообще никогда не перекрашивался. Термиты начали уничтожать дом почти сразу же, вскоре завелась и сухая гниль.

Джефферсон постоянно нуждался в средствах, но это исключительно его вина. Он тратил деньги без оглядки. Когда в 1790 году он вернулся на родину после пяти лет, проведенных во Франции, он привез с собой целый корабль мебели и домашней утвари: пять печей, пятьдесят семь стульев, зеркала, диваны и подсвечники, спроектированный им самим кофейник, часы, постельное белье, всевозможную посуду, 145 рулонов обоев, запас газовых ламп, четыре вафельницы и многое другое — всего восемьдесят шесть больших ящиков, набитых добром. Кроме того, он привез из Европы карету вместе лошадьми. Доставив все это в свой дом в Филадельфии, тогдашней столице, он отправился за новыми покупками.

Будучи, с одной стороны, человеком крайне непритязательным — Джефферсон одевался хуже собственной прислуги, — он, с другой стороны, тратил огромные суммы на еду и напитки. Во время своего первого президентского срока (1801–1805) Томас Джефферсон израсходовал 7500 долларов (примерно 120 000 в пересчете на нынешние деньги) только на одно вино. За восемь лет он купил ни много ни мало двадцать тысяч бутылок вина. Даже когда ему было восемьдесят два года и он безнадежно погряз в долгах, он заказывал по сто пятьдесят бутылок муската «де ривзальт», как с нескрываемым удивлением отмечает один его биограф.

Многие странности Монтичелло происходят из-за недостатка рабочих рук. Джефферсону пришлось выполнить колонны портика в простом тосканском ордере, потому что он не смог найти рабочих, которые сумели бы справиться с более сложным ордером. Однако самой большой проблемой было отсутствие материалов. Здесь стоит остановиться подробней на том, с чем пришлось столкнуться американским колонистам в их попытке построить цивилизацию на территории, не имевшей никакой инфраструктуры.

Британская имперская философия состояла в том, что Америка должна обеспечивать метрополию сырьем по разумным ценам и получать взамен готовую продукцию. Эта система была закреплена в серии законов, известных как Навигационные акты, в которых говорилось, что любая продукция, предназначенная для Нового Света, должна либо изготавливаться в Британии, либо проходить через нее, даже если она произведена, скажем, в Вест-Индии и для доставки в Америку ей придется дважды пересекать Атлантический океан. Это соглашение было крайне неэффективным, но весьма выгодным для британских торговцев и производителей, которые держали в коммерческой узде целый быстро развивающийся континент.

Накануне революции Америка была для Британии выгодным рынком сбыта. Она покупала 80 % английского экспортного текстиля, 76 % гвоздей, 60 % ковкого чугуна и почти половину всего стекла. Если говорить про оптовую торговлю, то Америка ежегодно импортировала, помимо всего прочего, 30 000 фунтов шелка, 11 000 фунтов соли и свыше 130 000 касторовых шляп. Многие из этих вещей — и уж во всяком случае касторовые шляпы — были сделаны из материалов, полученных в Америке; их могли легко изготовить и на американских фабриках, и американцы это прекрасно понимали.

Маленький внутренний рынок Америки и проблемы распределения по такой большой территории означали, что американцы не могли соперничать с другими странами, даже если бы осмелились. В самом начале XVIII века в Америке имелось несколько фабрик, производивших стекло, и они даже добились некоторого успеха, но к моменту революции стекло в колониях вообще не выпускали. В большинстве домов разбитые окна так и оставались невставленными. Оконные стекла были такой редкостью, что новым переселенцам советовали привозить их с собой. Железо тоже оказалось в дефиците — так же как и бумага.

В Америке изготавливали только самые основные предметы посуды — кувшины, фаянсовые тарелки и чашки и т. п.; фарфор и другие высококачественные изделия привозили из Британии (или провозили через нее, что получалось еще дороже). В результате буквально все приходилось заказывать через длинные цепочки посредников. Каждый заказ описывался в утомительных подробностях и в конце концов вверялся незнакомцам, которые могли выбрать не то, что нужно, а то и вовсе исчезнуть. Словом, причин для недовольства было хоть отбавляй.

Типичный заказ Джорджа Вашингтона, сделанный им в 1757 году, дает некоторое представление о том, какое бесконечное количество вещей американцы не имели права изготавливать сами. Вашингтон заказал в Англии шесть фунтов нюхательного табака, две дюжины губчатых зубных щеток, двадцать мешков соли, пятьдесят фунтов изюма и миндаля, дюжину стульев из красного дерева, два стола (в разложенном виде общей площадью в 4,5 фута), большую голову чеширского сыра, мрамор для облицовки дымохода, большое количество папье-маше и обоев, один бочонок сидра, пятьдесят фунтов свечей, двадцать головок сахара, 250 оконных стекол и многое другое.

«Пусть все тщательно упакуют», — добавлял Вашингтон почти жалобно, но его просьба была напрасной: почти в каждой посылке всегда было что-то разбито, испорчено или украдено. Если вы почти год ждете, скажем, двадцать оконных стекол, а когда они приходят, вы видите, что половина из них разбита, а другая половина — не того размера, то даже у человека с ангельским характером лопнет терпение.

Впрочем, с точки зрения торговцев и посредников сами заказы тоже порой бывали весьма странными. Один раз Вашингтон попросил своего лондонского агента приобрести для него «двух львов, итальянских антиков». Агент правильно предположил, что Вашингтон имеет в виду статуи, но мог лишь догадываться о том, какие именно и какого размера. Поскольку Вашингтон никогда не бывал в Италии, он, скорее всего, и сам не знал толком, что именно ему нужно. В письмах, которые Вашингтон посылал в Лондон, он постоянно запрашивал «модные» или «красивые и элегантные» вещи, однако письма, которые он посылал следом, свидетельствуют о том, что он редко получал желаемое.