Это был первый искусственный пруд в мире, который должен был выглядеть как природный. Сейчас трудно представить себе, насколько смелый это был шаг. Раньше все искусственные водоемы делали правильной формы, либо прямоугольными, либо круглыми (как, скажем, Круглый пруд в соседнем парке Кенсингтон-гарденз, построенном всего двумя годами ранее). И вот теперь появился изящный искусственный водоем неправильной формы, который выглядел так, как будто его создала сама Природа.
Лондонцы были очарованы этой иллюзией и стекались поглазеть на пруд. Королевская семья какое-то время держала на Серпентайне две огромные яхты, хотя им едва хватало места, чтобы разойтись не столкнувшись.
Для королевы Каролины это была настоящая победа, так как ее садово-парковые фантазии часто шли вразрез со вкусами публики. Примерно в те же годы она выкупила двести акров Гайд-парка для строительства Кенсингтонского дворца, изгнав частных горожан с их обычных прогулочных тропинок: теперь им дозволялось гулять в парке только по субботам, лишь в определенное время года, да и то если они респектабельно выглядели. Неудивительно, что это решение вызвало волну негодования.
Кроме того, королева вынашивала идею сделать весь Сент-Джеймс-парк частным и даже спрашивала своего премьер-министра Роберта Уолпола, во сколько это ей обойдется. «Вам придется всего лишь пожертвовать короной, ваше величество», — с улыбкой отвечал Уолпол.
Так или иначе, Серпентайн тут же возымел успех, и это всецело заслуга довольно загадочного персонажа по имени Чарльз Бриджмен, который спроектировал пруд и которому, возможно, принадлежала даже сама идея его постройки. Откуда взялся этот невероятно талантливый человек, до сих пор остается загадкой. Он появился практически из ниоткуда в 1709 году с папкой весьма профессионально выполненных эскизов для ландшафтных работ в Бленэмском дворце. Все, что касается жизни Бриджмена до этого момента, — не более чем предположения. Где он родился, когда и при каких обстоятельствах рос, где приобрел свои недюжинные навыки?
Во всяком случае, за те тридцать лет, что прошли с момента его появления на сцене ландшафтного дизайна, он побывал повсюду, где требовались высококачественные проекты садов. Чарльз Бриджмен работал со всеми ведущими архитекторами эпохи — Джоном Ванбру, Уильямом Кентом, Джеймсом Гиббсом, Генри Флиткрофтом.
Он спланировал и разбил парк Стоу, один из самых знаменитых во всей Англии, он занимал должность королевского садовника и проектировал сады в Хэмптон-Корте и Виндзоре, в Кью и Ричмонде, а также все королевские парки. Он создал Круглый пруд в Кенсингтоне и Серпентайн в Гайд-парке. Он провел геодезическую съемку и разработал планы для целого ряда поместий в южной Англии.
Если кому-то требовался красивый сад, тут же появлялся Бриджмен. Не сохранилось ни одного его официального портрета, зато он довольно неожиданно появляется во второй картине серии «Похождения повесы» Уильяма Хогарта, где вместе с Портным, Учителем танцев и Жокеем упрашивает молодого повесу потратиться на его работу[70]. Однако даже там Бриджмен выглядит неловким и стесненным, как будто забрел в эту компанию по ошибке.
Садоводство в Англии уже было хорошо развитой индустрией к тому времени, когда появился Бриджмен. Бромптонский парк-питомник в Лондоне — на его месте сейчас стоят музеи Южного Кенсингтона — охватывал сотню акров земли и поставлял множество кустарников, экзотических растений и другой зелени в богатые дома по всей стране.
Но это были сады совсем другого типа — не те, что мы знаем сегодня. Прежде всего, они ослепляли своей пестротой: дорожки посыпаны цветным гравием, статуи кричаще раскрашены, растения на клумбах отобраны по яркости их тонов. Ничего естественного, ничего умеренного. Ограды из кустарника, подстриженного в форме мчащих галопом лошадей. Строго прямые дорожки и бордюры, обсаженные по краям самшитом или тисом. Формализм правил бал. Участки вокруг богатых домов были не столько парками, сколько упражнениями в геометрии.
Рис. 12. Чарльз Бриджмен (четвертый слева, держит план сада) на картине Уильяма Хогарта «Утренний выход повесы»
И теперь вдруг все это забыто; стало модно делать вещи, максимально приближенные к естественности. Откуда пришла эта мода, трудно сказать. В начале XVIII века почти все молодые люди привилегированного положения путешествовали по Европе, а потом возвращались домой, полные энтузиазма и горячего желания перенести формальные требования классического мира в английскую среду. В архитектуре по возможности точное подражание античным образцам было делом чести.
Однако там, где речь шла о садах, англичане были совершенно самостоятельны. Многие полагают, что садоводческий гений у британцев в крови, и данная эпоха может служить тому подтверждением.
Одним из героев этого движения был наш старый приятель сэр Джон Ванбру. Будучи самоучкой, он привносил свежие идеи в вопросы архитектуры и благоустройства территорий. Например, в замке Говардов первое, что он сделал, — это повернул дом на девяносто градусов вокруг своей оси, и тот обратился фасадом на север, а не на восток, как значилось в более ранних эскизах Уильяма Толмана.
Таким образом, из окон дома открывался гораздо более приятный вид. Это было радикальное изменение подхода к проектированию: прежде дома строились уж точно не для того, чтобы их хозяева наслаждались видами.
Чтобы максимально усилить перспективу, Ванбру добавил еще один вдохновляющий штрих — причудливо украшенную беседку, построенную с единственной целью: украсить панораму жизнерадостным пятном, на котором приятно остановить взгляд. Беседка под названием «Храм четырех ветров» стала первым зданием такого типа. Архитектор добавил и еще одну оригинальную инновацию — ров с подпорной стеной, отделяющий господскую часть сада от служебной без использования забора, который мог бы испортить вид. Такой ров в садово-парковом искусстве называется «аха» (англ, ha-ha).
Эту идею архитектор позаимствовал у французских военных строителей (Ванбру познакомился с французской фортификацией, когда сидел в тюрьме). Поскольку аха остается невидимой до последнего момента, гость, внезапно наткнувшись на нее, растерянно восклицает: «Ах!» Отсюда, говорят, и пошло название. Эта изгородь не только практична (в том числе и тем, что не дает домашней скотине забрести на газон), но и помогает по-новому взглянуть на мир: красоты поместья не заканчиваются на ограде лужайки, они простираются дальше, до самого горизонта.
Еще одно, гораздо менее приятное нововведение, которое Ванбру предложил в замке Говардов, — это снос принадлежащих поместью деревень и переселение жителей в другие места, если деревни оказывались недостаточно колоритными, а жители — слишком навязчивыми. В окрестностях замка Ванбру стер с лица земли не только жилую деревню, но также церковь и разрушенный замок, от которого получил свое название новый дом. Вскоре к такому варварскому методу стали прибегать по всей стране: такое впечатление, что состоятельный человек просто не может начать строить себе новый большой дом, пока не разрушит по меньшей мере несколько дюжин жизней.
Оливер Голдсмит сокрушался по поводу этой практики в длинной сентиментальной поэме «Покинутая деревня», навеянной визитом в поместье Ньюнэм-парк в Оксфордшире, где первый граф Харкорт снес старинную деревню ради того, чтобы у его нового дома были более живописные окрестности. Хотя бы в данном случае судьба отомстила Харкорту. По завершении работ граф пошел прогуляться по своему преобразившемуся поместью, но забыл про заброшенный деревенский колодец, свалился в него и утонул[71].
Гораций Уолпол считает, что подобный ров-изгородь придумал Бриджмен; и, возможно, именно он подал эту идею Ванбру. Хотя, возможно, было наоборот, и именно Ванбру подсказал идею Бриджмену. Точно известно лишь одно: к 1710-м годам у людей вдруг появилась масса идей о преобразовании ландшафта, особенно по части придания ему большей естественности.
