Тех, кто не сумел выполнить норму, сажали на хлеб и воду. К 1873 году две трети обитателей «Поплара» получали урезанный рацион. В работном доме в Андовере, Хэмпшир, где обычным заданием было измельчение костей на удобрения, работники от голода сосали кости в надежде высосать хоть немного костного мозга.

Медицинское обслуживание почти повсеместно было недостаточным и предоставлялось неохотно. Чтобы сэкономить средства, пациентам из работных домов делали хирургические операции без анестезии. Заболевания были эндемическими. У рабочих часто развивался туберкулез двух типов: либо чахотка, либо скрофула (золотуха), которая поражала кости, мышцы и кожу. Всегда был риск заразиться тифом.

Дети, как правило, были сильно истощены, поэтому заболевания, которые сейчас легко излечиваются, нередко становились смертельными. В XIX веке от кори умерло больше детей, чем от каких-либо других недугов. Коклюш и круп отправили на тот свет десятки тысяч малолетних обитателей работных домов: духота и скученность сильно способствовали распространению вирусов.

Условия в некоторых работных домах были настолько плохими, что там появлялись специфические заболевания. Одно неопределенное хроническое недомогание — теперь считается, что это сочетание разных кожных инфекций, — называлось просто «чесотка». Оно возникало вследствие плохой гигиены и скудости питания.

По этим же причинам у рабочих выявлялись острицы, ленточные черви и другие виды глистов. Манчестерская фармацевтическая компания выпустила глистогонное слабительное, и один пользователь с гордостью сообщал, что из него вышло три сотни глистов, «некоторые были необычно толстыми». Обитатели работных домов могли лишь мечтать о подобных лекарствах.

Стригущий лишай и другие грибковые заболевания тоже постоянно присутствовали. Вши никогда не переводились. Одним из методов борьбы с ними являлось замачивание постельного белья в растворе хлорида ртути, после чего простыни становились ядовитыми не только для вшей, но и для тех несчастных, кто на них спал.

Кроме того, вновь прибывших обитателей подвергали грубой процедуре обеззараживания. В одном работном доме в Мидлендсе посчитали мальчика, которого звали Генри Картрайт, таким вонючим, что надзирательница приказала посадить его в раствор сернистого калия в попытке уничтожить неприятный запах. В результате она уничтожила самого ребенка. Когда беднягу достали из раствора, он был уже мертв.

Власти не были совсем уж равнодушны к подобному обращению. Когда в Брентвуде, графство Эссекс, медсестра Элизабет Гиллеспи столкнула одну девочку с лестницы, в результате чего та умерла, Гиллеспи осудили на пять лет тюрьмы. Тем не менее физические наказания и сексуальные домогательства, особенно в отношении детей, были широко распространены.

На практике работные дома могли вместить не больше одной пятой всех лондонских бедняков. Остальные неимущие выживали на пособия, которых едва хватало на оплату жилья и пищу. Собирать эти деньги было делом отнюдь нелегким. К. С. Пил рассказывает про одного безработного пастуха из Кента — «честного и работящего мужчину, не по своей вине оказавшегося без работы», — которому требовалось каждый день проходить пешком двадцать шесть миль, чтобы получить жалкую сумму в один шиллинг и шесть пенсов на себя, свою жену и пятерых детей. Пастух на протяжении девяти недель ежедневно совершал эти обходы, а потом свалился от слабости и голода.

В Лондоне некая Анни Каплан после смерти мужа вынуждена была в одиночку растить шестерых детей. Ей сказали, что она не прокормит всех своих детей на ничтожное пособие, и велели отдать двоих в детский дом. Каплан отказалась. «Если четверо будут голодать, то и шестеро тоже будут голодать, — заявила она. — А если у меня найдется кусок хлеба для четверых, то я прокормлю им и шестерых… Я никого не отдам». Власти просили ее передумать, но она стояла на своем, и ей отказали в пособии. Что стало с ней и ее детьми, неизвестно.

Одним из немногих активно сочувствовавших бедным был весьма примечательный персонаж по имени Фридрих Энгельс. Он приехал в Англию в 1842 году, в возрасте двадцати одного года, чтобы помочь своему отцу управлять манчестерской текстильной фабрикой. Фирма «Эрмен энд Энгельс» торговала нитками. Молодой Энгельс был преданным сыном и честным бизнесменом (в конце концов он стал партнером), а также регулярно отправлял небольшие суммы из доходов фирмы в Лондон своему другу и единомышленнику Карлу Марксу.

Как ни странно, Энгельс был одним из основателей такого аскетического движения, как коммунизм. Искренне желая свергнуть капитализм, Энгельс наслаждался всеми его благами: был богат и вел весьма комфортное существование, держал конюшню с отличными лошадьми, по выходным охотился с собаками на мелкую дичь, наслаждался лучшими винами, имел любовницу и общался с манчестерской элитой в модном клубе Альберта — короче, делал все то, что делают успешные члены высшего общества. Маркс, последовательно осуждавший буржуазию, жил как истинный буржуа: он отправил своих дочерей учиться в частные пансионы и при каждом удобном случае хвастался аристократическим происхождением своей супруги.

Трудно сказать, почему Энгельс поддерживал Маркса. В 1851 году Маркс согласился на должность иностранного корреспондента газеты New York Daily Tribune, но не имел ни малейшего желания писать статьи. Начать хотя бы с того, что он плохо знал английский. Ему хотелось, чтобы Энгельс писал за него, а он получал бы гонорары. Так оно и случилось. Этого дохода не хватало, чтобы жить на широкую ногу, потому-то он и заставил Энгельса тянуть деньги из отцовской фирмы. Энгельс делал это на протяжении нескольких лет, сильно рискуя собственной репутацией в глазах отца.

Энгельс не только управлял фабрикой и поддерживал Маркса, но и проявлял живой интерес к судьбам манчестерских бедняков. Впрочем, его взгляды не всегда были беспристрастными. Как я уже говорил в предыдущей главе, он не любил ирландцев и считал, что неимущие сами виноваты в своих бедах. Однако до него еще никто не писал с таким сочувствием о жизни в викторианских трущобах. В своей работе «Положение рабочего класса в Англии» он описывает людей, живущих среди грязных и вонючих отходов.

Энгельс рассказывает про женщину, два маленьких сына которой, будучи на грани замерзания и голода, воровали еду. Когда полицейский привел мальчиков домой, он увидел мать и еще шестерых ее детей, «сгрудившихся в тесной комнатушке, меблированной двумя старыми стульями с сиденьями из камыша и маленьким столиком с двумя сломанными ножками, на котором стояли разбитая чашка и небольшая тарелка. Огонь в камине чуть теплился, а в углу валялись старые тряпки, служившие всем домочадцам постелью».

Описания Энгельса, несомненно, трогают и часто цитируются сегодня, но не стоит забывать, что его книга была опубликована в Германии в 1845 году и переведена на английский язык только через тридцать два года. В качестве реформатора британского общества Энгельс не имел никакого влияния, реформы начались без его участия.

Постепенно условия жизни бедняков привлекли внимание власть имущих. В 1860-х у журналистов появилась мода одеваться бродягами и инкогнито посещать работные дома с тем, чтобы потом описать свои приключения. Читатели, сидя в своих уютных гостиных, ужасались.

Они узнали, как обитателей работного дома в Ламбете заставляли раздеваться догола и залезать в грязную ванну «цвета жидкого бараньего бульона», наполненную водой, в которой до этого мылись другие постояльцы. В мрачных спальнях мужчины и мальчики лежали вповалку, «совершенно нагими», на «постелях», больше напоминавших обычные мешки с соломой:

Взволнованное этими отчетами, новое поколение благотворителей учредило ряд необычных организаций: «Комитет для основания бань для рабочего класса», «Общество за искоренение детского и подросткового бродяжничества», «Общество поощрения комнатного цветоводства в среде рабочего класса Вестминстера» и даже «Общество спасения мальчиков, еще не бывших под судом». Эти организации стремились привить беднякам привычку к трезвости, усердию, гигиене, законопослушности и прочим добродетелям, а также привить им христианские нравы.