А поскольку точного числа знаков в молдавском руническом алфавите нет, я смогу описывать вам лишь ту часть их, которую знаю. И каждая глава здесь руна. И да поможет мне мастер Один и голубоглазая задастая Фрея, которая так и не научилась варить съедобный суп. Но она заставляет меня забыть о голоде. Я подкреплюсь тем, что разобью скорлупу ее глаз и выпью их содержимое.

В понедельник боги проснулись и увидели, что льды, наступавшие с севера, подобрались к дверям их домов. Фрея разбудила Одина, и он подошел к окну поглядеть, шлепая босыми ногами по цементному полу. Картина безрадостная, отметил про себя повелитель рун, и вернулся в кровать. Фрея уперлась руками в бока.

— Неужели ты (звук «т» она растянула, несколько раз ударив языком по небу) ни–че–го не можешь сделать?!

Один не любил, когда возлюбленная Фрея буквально втыкала кисти в свои начинающие толстеть бока. Готовила она плохо, и даже секретарю его не могла толком суп сварить, когда на того наваливалась сверхурочная работа. Зато, кажется, эта молоденькая тварь (Фрея была моложе Одина на десять лет) с секретарем заигрывала. Главное, сделать вид, что ничего не замечаешь:

— Иди сюда, детка.

Ругаться, или «идисюдадетка»? Один грязно выругался.

Через несколько часов они собирают вещи. Фрея находится в обычном женском состоянии «мы переезжаем, ах как я волнуюсь». Один немногословен и суров. К черту Скандинавию и мировое обледенение, решает он. Нам нужна новая теплая земля. Юг! Там, кстати, можно встретить худощавых черноволосых женщин. Полные блондинки начинают утомлять Одина. Одна из них, его жена, запихивает любимую старую рубашку Одина в чемодан, хотя он хотел ее надеть.

Захлопнув дверь покинутого дома, Один садится за руль небесного дракара, в который уже впряжены лебеди. Фрея, дура, щебечет так, что хочется со всей силы съездить ей в ухо. И второй подбородок у нее вот–вот появится. Наконец Один взглянул на Фрею так, что она умолкла на несколько мгновений. Один смотрит на свой покинутый храм, дом, и пытается понять, что он в этот момент испытывает. Но он ничего не чувствует. Дракар медленно трогается с места и взлетает. Он оставляет в небе следы реактивный след.

…Во вторник Один приходит к кишиневской средней школе номер 55, чтобы забрать двух своих сыновей после уроков. Они с Фреей поселились на Ботанике, потому что это – старый и уютный район. У школы Один встречает четырнадцатилетнего мальчика – я как раз выхожу из кабинета директора, который известил меня об исключении из школы за непосещаемость. При виде седого косматого дядьки в сером костюме я прячу сигарету в кулак и отвожу руку за спину.

…В среду Один напивается в недорогом кафе, и падает в бездонный черный колодец. Там он встречает Мареско Антонелли, летящего ввысь с бриллиантом из венца Штефана Великого, и, открыв глаза, видит, что лежит на полу небольшой каморки. Это – полицейские участок. За ним приезжает Фрея. Заплатив штраф, она увозит Одина домой, где устраивает ему скандал. Сыновья пары – божественные Скъяльди и Эйрик, дрожат, прижавшись друг к другу под тонким одеялом.

…В четверг Один набирает ведро воды из родника Тамары на Комсомольском озере. Бросает в воду куски глины, сухую траву, ветки, кости, мертвечину, плюет во все это, надрезает палец и дает крови стечь в ведро. Хорошо размешивает и выливает на Молдавию. Жижа течет, затапливает дома, дороги, людей и озера, птиц и листву. Вот что говорит об этом древнемолдавская сага «Эдда»:

И все живое в жиже погибло

Что приготовил

Великий бог Один.

Но не пропало

А гнило, бурлило

Землю дало

Выросли древа

На ветви птицы

Уселись

Мошек клевали

Те разносили пыльцу

Зверь идет в чащу

За ним – воин

Поспешает с копьем

Остроглазый

Народились холмы

На семи – Кишинев

В нем – много парков

В каждом –дети играют

Старые жены ворчат

Пары

Ищут губами друг друга

И Один пришел к средней школе номер 55 забирать двух своих сыновей после уроков…

И, отчаявшись, он бросил все, взял дружину, сыновей, Фрею, и отправился в путь, чтобы вновь попытаться найти загадочную и далекую Атлантиду.

Ибо сколько бы боги не творили нашу страну, она снова и снова становится прежней.

В девять часов утра в редакцию звонят из городского комиссариата полиции. Семилетний мальчик продал четырехлетнего брата проститутке. Им как будто недостаточно того, что брат продал брата. Или в столь юном возрасте подобные инциденты случаются гораздо реже? Мы виляем хвостами и потявкиваем – спасибо за сахарную косточку. Из кабинета выбегает директор, он пучеглаз и радостно возбужден. Машина, машина, срочно нужна машина. Нужна фотография мальчика, братика и проститутки. Я хватаю лист бумаги, ручку и фотоаппарат, водитель ждет на пороге, придерживая рукой дверь. Так, удостоверение не забыл, теперь да здравствует погоня. Забавно, но проститутку полиция не задержала. Я возвращаюсь за еще одним листом бумаги, и в коридоре офиса–трубы намеренно кричу:

— Хорошие новости – страшная катастрофа на проезжей части!

Я не циник, о руны, но тридцатилетние тетки готовы чуть ли не аплодировать этой фразе. Ах, такая милашка, сорви – голова, кошма–а-рр–ные вещи говорит, ах.

По–видимому, я вернулся не за бумагой, а для того, чтобы крикнуть глупость. Я вспоминаю о проститутке, и на миг представляю, как она оказывается симпатичной и записывается ко мне в рабство. Я закрываю дверь и вызываю лифт.

Пыльный салон автомобиля и кассета отвратительного Кузьмина. О, о, до чего отвратительно слушать песни о сибирских морозах! Я ненавижу морозы, я полтора года прожил в Мурманской области, и искренне убежден, что это – легендарный ад. Мы приезжаем в комиссариат, но там никто ничего не знает. Продал и все. Где сейчас дети, неизвестно. Вместо того, чтобы вернуться в офис и продолжить игры в сетевые «стрелялки», мы отправляемся на поиски.

Пригород Кишинева – Данчены. Старый домишко, похожий на гриб. Наверняка его не строили, он вырос сам, поэтому первый этаж выглядит свежее второго. Нам навстречу выходит мужчина в синих тапочках и порванной майке. Я решаю, что он не человек, а персонаж из анекдота, и прохожу в дом.

Мужчина – отец обоих мальчишек. Он выпивает, но в меру. Про старшего, продавца, его зовут Артемка, даже писали в газете, с непонятной гордостью постоянного читателя прессы сообщает мне отец. В газете? Да, в газете. «Кишиневские Новости», Ах, да.

В «Кишиневских новостях» работает женщина, регулярно выдающая трехсотстрочный шедевр о маленькой проститутке, голодном ребенке, семье инвалидов… Это ее маленькая кунтскамера. Она коллекциониру ет бедность, порок и презрение. Под личиной «благотворительности и доброты», разумеется. О, благотворительность, о доброта, я сыт вами по горло. Эта женщина, из «Новостей», у нее наверное нет сердца, раз она может позволить себе так много доброты. Я, жалея нищенку, едва жив от эмоций, слез и скорби. Представьте, что будет, когда я пожалею их всех. К тому же старушка лукавит, — ее публикации ничего не меняют в жизни персонажей – уродцев. Разве что иногда им дают пачку стирального порошка и мешок сухариков сердобольные уродцы – читатели. Старушка получает со своих уродцев огромные дивиденды. Деньги – это раз. Моральное удовлетворение затаенного извращенца – это два. Высокий моральный облик в глазах общественности – три. Я мог бы рассказать и про семь, и про двадцать.

Папаша братиков дает мне газету с фотографией главного засранца дня Артемки на первой полосе. Огромной фотографией, хочу отметить. Так и есть – автор статьи та самая старушка. Текст – бредятина, «грустные бездонные глаза маленького одиночества», «мечты о том, что когда‑то вырастут крылья», «а он мог бы стать художником», «стыдливо протянутая ручонка». Ручонка–мальчонка–сучонка!