Муромский. Извольте видеть: дочь моя получила в свете склонность к этому Кречинскому; и хотя мне то было прискорбно, но — я на брак их согласился. Это и была моя ошибка! (Вздыхает.)

Варравин (также вздыхает). Верю…

Муромский. Кречинский, нуждаясь в деньгах, взял у дочери моей солитер под предлогом показать его знакомым; и дочь моя оный ему вручила по детскости и большой к нему привязанности (вздыхает)…

Варравин (также вздыхает). Верю…

Муромский. Немедленно за сим Кречинский произвел у ростовщика Бека фальшивый залог, так что получил возможность возвратить камень этот моей дочери тем же днем. Стало, мы тут, как младенцы какие, ровно ничего и не подозревали (вздыхает)…

Варравин. Верю…

Муромский. Только в эту минуту один близкий мне человек предупредил меня, а вскоре явился и сам ростовщик, у которого в залоге оказался камень подложный; — следовательно, все и открылось. Видя это, я всякие сношения с Кречинским прервал. Вот и все дело; и, поверите ли, такая простота и, с нашей стороны, натуральность по учиненному следствию является обнесенной всякими зазорными подозрениями.

Варравин. Верю, почтеннейший, верю… однако замечу, что некоторые обстоятельства дела вы опустили.

Муромский. Клянусь вам Богом…

Варравин. Положение дела вашего по фактам следствия остается запутанным и, могу сказать, обоюдоострым. С одной стороны, оно является совершенно естественным и натуральным, а с другой — совершенно неестественным и ненатуральным.

Муромский (расставя руки). В чем же неестественным и ненатуральным, Ваше Превосходительство?

Варравин. А во-первых, спрашиваю: можно ли, чтобы дочка ваша такую драгоценную вещь отдала чуждому ей лицу без расписки и удостоверения? Ибо есть дамы, и я таковых знаю, которые и мужьям своим того не доверяют.

Муромский. Не могла ничего предполагать, Ваше Превосходительство.

Варравин (продолжая). Во-вторых: по какой таинственной причине дочь ваша повторительно и собственноручно отдала камень этот ростовщику Беку и тем самым во второй раз вас его лишила, а себя явила участницею похищения?

Муромский. Хотела его спасти.

Варравин. Кого? — Преступника. Воспрещено законом!

Муромский. Да ведь он ей жених.

Варравин. Ну, нет; а по-моему бы, ей от него, этак (делает жест) с ужасом! а не выручать. Согласитесь: ростовщику Беку вы заплатили деньги единственно ради этого соучастия дочки вашей с Кречинским. Ведь это факт. Вы как думаете?

Муромский; Положим, что факт; но ведь я этих денег не ищу.

Варравин. Вы не ищете, но Закон-то? он неумолим!.. и ищет.

Муромский. Что же, ведь и закон неопытность принимает в соображение — она ребенок.

Варравин. По метрикам оказалась на девятнадцатом году.

Муромский. Так точно.

Варравин. Уголовное совершеннолетие.

Муромский. Уголовное!?!.. Побойтесь Бога! За то, что девушка из беды жениха выручает; да она кровь отдаст: примите в соображение ее привязанность, увлечение!

Варравин (с усмешкою). Ну, вот вы сами и поймались.

Муромский (тревожно). Где?.. Как?.. Я ничего не сказал.

Варравин. Сказали… Вы не беспокойтесь; вы всегда скажете то, что нам нужно. (Лукаво.) Увлечение, говорите вы; — ну оно нами во внимание и принято. — Степень этого увлечения мы теперь хотим определить по закону.

Муромский (смешавшись). Так позвольте… я… я… не в том смысле.

Варравин. А в каком?.. А вам известно показание двух свидетелей об увлечении-то… Да напрямик, что-де между дочкой вашей и Кречинским была незаконная связь!..

Муромский (со страданием). Пощадите!.. Пощадите… это клевета, это подвод… их купили… эти два свидетеля выеденного яйца не стоят.

Варравин. Присяжные, сударь, показания. Сила!.. А тут как бы игралищем судьбы является и факт собственного сознания.

Муромский (с жаром). Никогда!..

Варравин. Дочь ваша, отдавая ростовщику солитер, сказала: это моя ошибка!.. Слышите ли?! (Поднимая палец.) Моя!!..

Муромский. Нет — она не говорила: моя ошибка… (Бьет себя в грудь.) Богом уверяю вас, не говорила!.. Она сказала: это была ошибка… то есть все это сделалось и случилось по ошибке.

Варравин. Верю, но вот тут-то оно и казусно: все свидетели, бывшие при этой сцене, отозвались незнанием, окроме четырех. Четыре эти разделились на две равные стороны: два… и два… утверждая противное. Свидетель Расплюев и полицейский чиновник Лапа показали, что она употребила местоимение моя…

Муромский (перебивая). Не употребила! Не употребила! хоть в куски меня изрежьте — не употребила!..

Варравин. Так точно: вы, сударь, и госпожа Атуева утвердились в показании, что она сказала: это была ошибка, опустив будто существенное местоимение моя… где же истина, спрашиваю я вас? (Оборачивается и ищет истину.) Где она? где? Какая темнота!.. Какая ночь!.. и среди этой ночи какая обоюдуострость!..

Муромский (с иронией). Темнота… Среди темноты ночь, среди ночи обоюдуострость… (Пожав плечами.) Стар я стал, — не понимаю!..

Варравин (с досадою). А вот поймете. (Твердо.) В глазах, сударь, закона показания первых двух свидетелей имеют полную силу. Показание госпожи Атуевой, как тетки-воспитательницы, не имеет полной силы, а ваше собственное никакой.

Муромский. Почему так жестоко?..

Варравин. Потому, сударь, что вы преданы суду за ложное показание о бычке тирольской породы, которого получили от подсудимого в дар! Помните?..

Муромский. Помню. (Покачивая головой.) Стало, по вашему закону шулеру Расплюеву больше веры, чем мне. Жесток ваш закон. Ваше Превосходительство.

Варравин (улыбаясь). Извините, для вас не переменим. Впрочем… пора кончить; я затем коснулся этих фактов, чтобы показать вам эту обоюдуострость и качательность вашего дела, по которой оно, если поведете туда, то и все оно пойдет туда… а если поведется сюда, то и все… пойдет сюда…

Муромский (с иронией). Как же это так (качаясь) и туда и сюда?

Варравин. Да! И туда и сюда. Так, что закон-то при всей своей карающей власти, как бы подняв кверху меч (поднимает руку и наступает на Муромского; — этот пятится), и по сие еще время спрашивает: куда же мне, говорит, Варравин, ударить?!..

Муромский (с испугом). Боже милостивый!..

Варравин. Вот это самое весами правосудия и зовется. Богиня-то Правосудия, Фемида-то, ведь она так и пишется: Весы и меч!

Муромский. Гм… Весы и меч… ну мечом-то она, конечно, сечет, а на весах-то?..

Варравин (внушительно). И на весах, варварка, торгует.

Муромский. А, а, а… Понял…

Варравин. То-то (с иронией), а говорите, стар стал — не пойму…

Муромский. Уж я и не знаю, излагать ли мне вам мои опровержения.

Варравин. Достопочтеннейший, к чему? был и я молод, любил и я диспутоваться; теперь минуло; познал я жизнь; познал я и существенность. Вы старину-то вспомните… простую, задушевную… Вот время-то было! об нем и в стихах так складно сказано: Там, где сердце нараспашку, Наголо, как в старину!..

Муромский (живо). Нараспашку?!.. Наголо?!.. (В сторону.) Вот оно!.. Кидать стал. (Вслух.) То есть как же это наголо?

Варравин. А в старину не диспутовались; поговорят легонько, объяснятся нараспашку, да и устроят дело наголо! (Делает жест.)

Муромский (с ужасом). Наголо!..

Варравин. Да, наголо!..

Муромский (в сторону). Вот он Антихрист действительный статский советник. (Вслух.) Ах, Ваше Превосходительство. Отцы вы наши! Благодетели!.. В старину легко было дело-то устраивать. В старину мы жили в палатах, приказные — в комнатах; ныне мы живем в комнатах, а приказные — в палатах.