Князь, тот закон, чье действие всех крепче
И глубже всех живет у нас в груди,
Отнюдь не буква твоего хотенья,
Но — родина, но — княжеская власть,
Но, наконец, ты сам, ее носитель.
Твоя ль забота, правильно ли враг
Иль против правил терпит пораженье?
Поникли же его знамена в пыль?
То правило, что бьет его, всех лучше.
Неужто войско, льнущее к тебе
Так горячо, ты уподобишь сабле
И, мертвое, прицепишь к кушаку?
Беднейший дух, кто первый в этом мире
Блеснул таким ученьем! Велика ль
Цена столь близорукого правленья?
За то, что чувство оказалось раз
Негодным средством, забывать про десять
Таких других, когда оно одно
В сплетенье бед вносило избавленье!
В виду наград ли кровь свою я лью?
Для этого не слишком хороша ли?
Не стал бы лить! Не стал бы, если б мне
Самостоятельно, и без раздела,
И без зависимости от тебя
Не доставляло столько наслажденья
Величье дел твоих и этот рост
Твоей бессмертной, справедливой славы.
Допустим, за нечаянный успех
Ты осуждаешь принца; скажем, завтра
С драгунами и я, как пастушок,
В кусточках набредаю на победу.
Ведь если я тогда не повторю
Проделки принца, я — подлец несчастный!
И если ты с уставами в руках
Мне скажешь: «С головой прощайся, Коттвиц», —
Отвечу: «Курфюрст, это я учел,
Бери ее, бери. Когда присяга
Меня связала с кожей и костьми
С короной, я не делал исключенья
Для головы; а что твое — твое».
