— Это не так, дядя Николас. Я очень часто вспоминаю вас с нежностью.
— Нас, стариков, пора на свалку, верно? Знаю, знаю, что у тебя на уме, бесстыдница! С такой мордашкой и такой фигуркой, как у тебя…
— Ради бога, дядя… — взмолилась девушка.
Все с улыбкой наблюдали эту сцену, кроме элегантного молодого человека, от взгляда которого несколько минут назад она отвернулась, покраснев. С бокалом в руке он молча стоял в дверях библиотеки, прислонившись спиной к косяку, и как бы господствовал над всеми.
Двери кабинета распахнулись, и мы с Долоретас притворились, будто усердно работаем. Кортабаньесу пришлось несколько раз обратиться к нам, так как мы делали вид, что не замечаем его, поглощенные делом. Он попросил нас позвать Серрамадрилеса, который тоже не сразу откликнулся, хотя наверняка подслушивал у двери своей комнатушки. Наконец, мы втроем встали перед шефом, ожидая, когда он заговорит.
— Завтра рождество, — начал адвокат и смолк, переводя дыхание. — Завтра рождество, — повторил он, — и я хочу… не оставить эту дату без… бе-е-з внимания… выразить вам свою признательность и… благодарность. Вы верно служили мне… и… добросовестно относились к делу… без вас процветание… конторы было бы… невозможно.
Он снова перевел дыхание и окинул каждого из нас насмешливым взглядом.
— Хотя этот год не принес нам удачи… мы не должны терять надежды… Мы пережили его, и хотя еще находимся в… прорыве… е-е-е… удача может в любую минуту постучаться к нам в дверь.
Он кивнул в сторону двери, и мы дружно посмотрели в ту сторону.
— Будем надеяться, что… удача непременно улыбнется нам… Главное… как следует работать и не терять заинтересованности… Удача приходит только тогда… когда… А, ладно, знаете что? Я устал говорить. Берите конверты.
Кортабаньес вынул из кармана три запечатанных конверта, на каждом из которых было написано имя, и протянул один мне, другой — Серрамадрилесу, а третий — Долоретас. Мы спрятали их, не распечатывая, улыбаясь и рассыпаясь в словах благодарности. Когда он направился в кабинет, я устремился за ним.
— Сеньор Кортабаньес, мне надо с вами поговорить.
— Ну что ж, заходите.
Мы вошли в кабинет. Он сел за стол и оглядел меня с головы до ног. Я стоял напротив, упираясь руками в стол, и вдруг, подавшись вперед всем телом, выпалил:
— Сеньор Кортабаньес, кто убил Пахарито де Сото?
КОПИЯ СТЕНОГРАММЫ ТРЕТЬИХ СВИДЕТЕЛЬСКИХ ПОКАЗАНИЙ, ДАННЫХ ХАВИЕРОМ МИРАНДОЙ ЛУГАРТЕ
12 ЯНВАРЯ 1927 ГОДА СУДЬЕ Ф. В. ДАВИДСОНУ В ГОСУДАРСТВЕННОМ СУДЕ НЬЮ-ЙОРКА
ПРИ ПОСРЕДСТВЕ СУДЕБНОГО ПЕРЕВОДЧИКА ГУСМАНА ЭРНАНДЕСА ДЕ ФЕНВИК
(Со страницы 92 и далее дела).
Д. В сообщениях относительно смерти Пахарито де Сото упоминается о письме. Вы знали о том, что оно существует?
М. Да.
Д. Знали ли вы о нем в те дни?
М. Да.
Д. Упоминал ли Пахарито де Сото об этом письме накануне своей смерти?
М. Нет.
Д. Откуда же вам стало известно о его существовании?
М. От комиссара Васкеса.
Д. У меня есть сведения, что комиссар Васкес тоже умер.
М. Да, это верно.
Д. Его убили?
М. Мне кажется, да.
Д. Только кажется?
М. Я могу судить о его смерти лишь по тем данным, о которых сообщалось в прессе. Он умер уже после моего отъезда из Испании. Так что о причине его смерти я могу лишь догадываться.
Д. И вы считаете, что смерть комиссара Васкеса вызвана тем, что он расследовал дело, которое мы сейчас разбираем?
М. Я этого не утверждаю.
Д. Не утверждаете?
М. Повторяю, я располагаю лишь теми сведениями, которые публиковались в газетах.
Д. У меня складывается такое впечатление, что вы располагаете и другими сведениями…
М. Нет.
Д. …представляющими интерес для суда…
М. Нет.
Д. Напоминаю, сеньор Миранда, вы вольны не отвечать на мой вопрос, но если отвечаете, а тем более под присягой, то должны говорить правду и только правду.
М. Я больше, чем кто-либо другой, заинтересован в прояснении данного дела.
Д. Итак, вы утверждаете, что вам неизвестно, при каких обстоятельствах умер комиссар Васкес?
М. Да.
…Я узнал о гибели Пахарито де Сото сразу же после его смерти, но никак не связывал ее с теми событиями. Инспектор, которому было поручено это расследование, пришел к выводу, что Пахарито де Сото умер вследствие удара головой о край тротуара, что другие ушибы могли быть нанесены автомобилем, скрывшимся в неизвестном направлении. Нет оснований полагать, будто смерть Пахарито де Сото была насильственной. Допрос близких и знакомых покойного не дал никаких дополнительных сведений, которые могли бы повлиять на ход расследований. Сожительница вышеупомянутого Пахарито де Сото сразу же покинула город, не оставив никаких сведений о своем новом месте пребывания. В дальнейшем мне снова представился случай пересмотреть это дело…
— Мне кажется нелепым твое намерение самому заняться расследованием, — заявил мне Кортабаньес. — Полиция сделала все, что могла… Или ты считаешь иначе? Брось, дружок… брось. Советую тебе… ради твоего же блага… Напрасно потеряешь время… и только. Но главное не это… плохо то, что вы, молодежь, привыкли лезть на рожон… и еще хуже, что ты… впутаешься в какую-нибудь неприятную историю… Люди терпеть не могут… когда суют нос в их дела, и… правильно делают… Каждый хочет жить спокойно… по своему разумению. Никто не любит… когда у него путаются… под ногами. Я знаю… я не убедил тебя. Давно уже я никого не могу убедить. Не думай… я тебя не поучаю… я говорю так, потому что желаю тебе добра, дружок.
Кортабаньес произносил фразы прерывисто, словно ему не хватало воздуха и он боялся задохнуться, не договорив.
— Я тоже был молод и горяч… мне не нравилось человеческое общество, как и тебе, но… я не мог переделать его… или приспособиться к нему… как и ты… как все мы. Сначала я работал писарем в конторе… у одного престарелого адвоката… он давал мне очень мало работы, еще меньше денег… и никакого опыта. Потом я познакомился с Луисой, она была превосходной женщиной и… мы поженились. Бедняжка души во мне не чаяла и… своей любовью стремилась вселить в меня уверенность… уверенность, которой провидение справедливо лишило меня… Ради Луисы я открыл собственную адвокатскую контору… это была волнующая аван… авантюра. Единственная в своем роде. Мебель мы купили подержанную и… повесили вывеску… на двери. Никто не приходил… ни один человек, а Луиса по-прежнему убеждала меня, чтобы я не терял надежды, что рано или поздно явится первый клиент, а за ним вереницей потянутся остальные, но… явился первый клиент, и я проиграл… проиграл его дело… и он ничего мне не заплатил… И так было всегда… приходил первый, я проигрывал дело… и все оставалось по-старому… У нас с Луисой не было детей, и она умерла.
— Кортабаньес — большой человек, — сказал мне как-то Леппринсе, — но он обладает крупным недостатком. Он слишком жалостлив по отношению к себе. Это делает его скрытным, ожесточает, заставляет насмехаться над всеми подряд, начиная с самого себя. Его юмор слишком обнажен: он отталкивает, а не притягивает. Кортабаньес никому не внушает расположения, а тем более симпатии. В жизни можно позволить себе многое, но нельзя быть нытиком.
— Откуда вы так хорошо знаете Кортабаньеса? — поинтересовался я.
— А я его и не знаю. Просто природа создает бесчисленное множество человеческих типов, но человек выбирает для себя только полдюжины масок.
С лип бульвара Рамблас-де-Каталунья свисали разноцветные гирлянды ламп, образуя венки, звезды, петли и другие причудливые рождественские украшения. Люди благоразумно спешили уединиться по домам, чтобы встретить рождественскую ночь в кругу семьи. Изредка проезжали экипажи. Если бы Кортабаньес не дал мне адреса Леппринсе или что-нибудь помешало мне осуществить свое намерение, я отказался бы от него. Мне даже в голову не приходило, что Леппринсе в такой день мог куда-то уехать или проводить время где-нибудь в компании. В подъезде меня встретил одетый в ливрею швейцар с широкими бакенбардами. Я объяснил ему, к кому иду, и он спросил, кто я такой.