«Как же так? — недоумевая, подумал Козырев. — Афанасьев так быстро все делал…»

— Попробуйте еще раз, — сказал Дробышев, — только не торопитесь и делайте точно так, как написано в наставлении.

Все время иронически улыбавшийся Чалый не сводил взгляда с рук Афанасьева, ловя каждое его движение и подавая рассыпанные на плащ-палатке части замка.

На этот раз время истекло, когда Афанасьев собрал замок, не успев поставить его на место.

— Не могу быстрее, — опустив руки, хрипло проговорил он и отошел от пулемета.

В землянке замерла тревожная тишина. Словно виноватые в чем-то, пулеметчики сидели, опустив головы.

— Может, вы попробуете, товарищ Чалый? — будто невзначай, сказал Дробышев.

— Пожалуйста! Могу! — с явным вызовом ответил Чалый. — Помогай, Саша! — повернулся он к Афанасьеву.

— Только не спешите, — так же как и Афанасьева, дружески и спокойно предупредил Дробышев. — Делайте все, как в наставлении.

Чалый ухмыльнулся, ничего не ответив. Встав на место первого номера, он сразу сосредоточился. Лишь побледневшие губы и розовые пятна на худых щеках выдавали его волнение.

Так же как и всех, Козырева увлекло это неожиданное испытание. Он совсем забыл о грубости Чалого, о его язвительном характере и сейчас желал только, чтобы Чалый уложился вовремя. У Чалого получилось еще хуже, чем у Афанасьева. Он не успел даже собрать замок. Трижды начинал он все сначала, и трижды секундная стрелка останавливала его с не полностью собранным замком в руках.

— Это непосильно! Никто не сможет! — отходя от пулемета, выкрикнул он.

— Неправда! Это должен делать любой пулеметчик, — сказал Дробышев. — Все дело в том, что вы не точно выполняете указания наставления.

— А сами вы соберете? Попробуйте, а мы посмотрим и поучимся.

Козырев видел, как едва заметно дрогнули юношеские губы Дробышева и потемнело его румяное лицо.

— Хорошо! Будьте вторым номером, — спокойно проговорил Дробышев.

«Ну, если не успеет, пропало все, — подумал Козырев, — хоть из взвода убегай!»

Теперь все взгляды пулеметчиков сосредоточились на худеньких с длинными пальцами руках Дробышева. Чалый стоял рядом, ловя каждое движение лейтенанта и ожесточенно играя желваками на почернелых скулах.

Козыреву казалось, что Дробышев действует слишком медленно и неуверенно, но чем больше присматривался он к его движениям, тем отчетливее видел, что лейтенант работает совсем не так, как Афанасьев и Чалый. Каждая деталь, каждая часть ложилась у него на определенное место, и он, не задумываясь, уверенно брал нужное, совершенно не глядя ни на свои руки, ни на части пулемета. Руки его, не делая ни одного лишнего движения, действовали как автоматы. Только губы беззвучно шевелились, что-то шепча про себя. Пошла всего вторая минута, а Дробышев уже щелкнул вставленной боевой пружиной и ловко подхватил пальцами шатун.

— Вот и все, — вставив ленту и дважды подав рукоятку вперед, сказал он. — Сколько?

— Минута и сорок! — первым радостно выкрикнул Афанасьев.

— А теперь начнем тренироваться точно по наставлению, — сказал Дробышев и улыбнулся по-юношески просто и бесхитростно.

Об отстранении старика Бочарова от должности председателя колхоза Сергей Слепней узнал на другой день, когда утром, собираясь ехать в сельсовет, у дома Кругловых услышал гневный голос Гвоздова:

— Я не потерплю лежебок, — кричал Гвоздов, — что значит больна! Что значит не может! Всем на работу и — никаких разговоров!

— Что ты расшумелся, что? — необычно спокойно ответил твердый голос Наташи. — Она вчера весь день вязала, а нынче и встать не может.

— И слушать не хочу! Немедленно на работу!

— Ладно, уж ладно, — послышался болезненный голос Наташиной матери, — не кричи только, пойду! Ретив уж больно! Не успел в начальники сесть — и сразу крик на всех.

— Какой бы там ни был начальник, а раз назначили председателем, то подчиняйся!

«Гвоздов председатель, — все еще ничего не понимая, удивился Слепнев, — а где же Бочаров? Неужели заболел старик?»

— Слышал, Сережа, как новая метла метет? — увидев Слепнева, с досадой сказала Наташа. — Чуть свет поднялся и — в крик!

— А где же Бочаров? — спросил Слепнев.

— А ты разве не знаешь? Вчера сам Листратов приезжал, до петухов в правлении такой гвалт стоял, хуже чем на базаре. Листратов разгорячился, аж посинел весь, снял дядю Николая и Гвоздова назначил.

— А за что?

— А кто его знает! Саботажник, кричит, хлебозаготовку не выполняет, работу срывает, все дела тормозит. Вот и снял.

Тяжело опираясь на костыли, Сергей пошел к конюшне и у амбара лицом к лицу столкнулся с Гвоздевым. Новый председатель колхоза был в военном обмундировании, без петлиц и старшинских треугольников, в хромовых сапогах и в надвинутой почти на самые глаза артиллерийской фуражке.

— Доброе утро, Сергей Сергеевич, — степенно, с явным сознанием собственного достоинства сказал он, протягивая руку Слепневу. — Тебя вчера товарищ Листратов весь вечер искал.

— Я в совхоз ездил. А что случилось?

— И сам не понимаю, — в упор глядя на Слепнева, ответил Гвоздов, — вернулся я с косьбы, только сел ужинать, прибегает Ванек Бычков и кричит: «Срочно в правление! Сам товарищ Листратов вызывает!» Ну, прибегаю, а в правлении перепалка, что на передовой. Товарищ Листратов только заговорит, а Бочаров на него, и чуть не с кулаками. До того разошелся, до того разгорячился. «К черту, — кричит, — не хочу быть председателем! Пусть кто хочет руководит!» Ну и мы и сам товарищ Листратов уговаривать его, а он ни в какую! Дверью хлопнул и скрылся. Мы сидим все и думать не знаем что. Сам понимаешь, время-то какое: уборка, каждая минута на вес золота, а тут председатель заартачился, и все. Ну товарищ Листратов на меня: принимай колхоз — и баста! Правленцы вслед за ним. Что ж делать, пришлось согласиться.

Ничего не узнав и от других колхозников, Сергей решил поговорить с самим Бочаровым и поехал к осиннику, где, как сказали, Бочаров работал на жатке. Когда Сергей подъехал к наполовину скошенному полю ржи, старик распутывал сбившихся лошадей. Услышав громыхание тележки, он поднял голову и визгливо закричал:

— Успокаивать приехал?! Утешать?!

— Что ты, дядя Николай, — поражаясь до неузнаваемости мрачному, с всклокоченной бородой и посинелыми губами лицу Николая Платоновича. — Просто узнать хочу: в чем дело?

— Не у меня, не у меня спрашивай! — кричал старик, озлобленно сверкая глубоко запавшими глазами. — И узнавать нечего! Стар стал, из ума выжил!

— Николай Платонович… — пытался заговорить Сергей.

— Отстань! — еще отчаяннее закричал старик. — От меня ты ничего не добьешься! Я работал, как люди, и работать буду! А начальствовать не по моему характеру. И не приставай, христа ради!

Он ловко вскочил на сиденье, с силой хлестнул лошадей и, отклоняясь вправо от замелькавших граблей, с ходу врезал косилку в волнистую желтизну высокой ржи.

С тяжелыми, сбивчивыми мыслями поехал Сергей в сельсовет. Ему было жаль Бочарова — этого малограмотного, пусть несколько своенравного, вспыльчивого и все же хозяйственного, истинного сына земли, рассудительного старика. Будет ли таким Гвоздов? Конечно, Гвоздов моложе, энергичнее, грамотнее Бочарова. И он всю жизнь провел в деревне, с материнским молоком впитав все то, что не дается никакой наукой.

В доме сельсовета было пусто и тихо. У телефона, склонив повязанную белым платком голову на подоконник, с легким присвистом сладко спала дежурная — пожилая женщина из колхоза «Ленинские всходы». Услышав стук костылей Сергея, она испуганно вскочила, заморгала опухшими глазами и долго не могла ничего сказать, учащенно дыша и облизывая малиновые губы.

— Никто не разыскивал меня? — спросил Сергей.

— Этот… как его… Тот самый, — заговорила она, морща покатый лоб, — ну вот, что… тот… Листратов, — вспомнила она и облегченно вздохнула.