— Теперь вы отдыхайте, а я осмотрю пулеметы, позиции изучу, — сказал он Козыреву и Калитину.

На фронте по-прежнему стояла тишина. Только где-то далеко на востоке гудела и гудела едва слышная канонада. Дробышев позавтракал и пошел по расчетам проверять пулеметы. Сложная, хорошо изученная машина послушно подчинялась ему. Углубленный в свое дело, он не замечал ни изучающих взглядов дежурных пулеметчиков, ни холода морозного утра, ни хлопков редких одиночных выстрелов. Он забыл даже, что находится на фронте, что рядом укрывается противник, и не заметил, как стремительно пролетело несколько часов.

— Товарищ лейтенант, командир роты идет, — сказал ему пулеметчик, когда Дробышев заканчивал проверку третьего пулемета.

Бондарь подошел своей легкой, стремительной походкой, выслушал доклад Дробышева и спросил:

— Как планируете боевую учебу?

— Я думаю начать с проверки знаний материальной части, а потом теории стрельб, тактики и других предметов.

— Правильно, — согласился Бондарь. — Прежде всего нужно хорошо узнать свой взвод, каждого человека. Поэтому сегодня займитесь материальной частью пулемета, завтра — теорией стрельб, а потом — остальное.

Дробышев ожидал, что командир роты будет расспрашивать его о самочувствии, о настроении, Бондарь же говорил только о делах служебных и говорил так, будто Дробышев давным-давно находился в роте и досконально знал всю ее жизнь. По собственному опыту зная, что вмешательство старшего командира в дела подчиненного, особенно молодого офицера, часто не помогает, а только мешает ему, Бондарь побыл полчаса у Дробышева и ушел в первый взвод.

Занятия по изучению материальной части станкового пулемета Дробышев считал самыми легкими, и все же его охватило волнение. Он долго стоял в окопе, раздумывая, с чего начать занятия, вспоминая советы преподавателей училища, и, когда Козырев доложил, что взвод собран для занятий в землянке, а у пулеметов дежурят сержанты, еще большее волнение охватило Дробышева. Он вошел в битком набитую людьми землянку, как сквозь сон, услышал команду «смирно», машинально скомандовал «вольно» и остановился возле пристроенного на крайних нарах учебного пулемета.

Козырев примостился у двери. Все сидели молча, с заметным любопытством наблюдая за лейтенантом. Он сбросил шинель, фуражку и, тоненький, стройный, с перетянутой ремнем талией, казался совсем юным, хрупким. Ближе всех к лейтенанту сидел Чалый. На его цыганском лице то и дело вспыхивала усмешка, а озорные глаза перебегали с лейтенанта на сидевших вокруг пулеметчиков. Настроение Чалого было хорошо знакомо Козыреву, и он обеспокоенно смотрел на других пулеметчиков из второго расчета. Все они — и Валузенко, и Мякишев, и Файзулин — сидели, словно подавленные чем-то, не глядя ни на Чалого, ни на лейтенанта.

«Неужели вчера какую-нибудь штуку выбросил Чалый?» — встревоженно подумал Козырев и, поймав только один-единственный мимолетный взгляд лейтенанта, брошенный им на Чалого, понял, что действительно вчера в землянке второго расчета между лейтенантом и Чалым что-то произошло. С этого момента Козырев потерял покой. Он настороженно следил за каждым движением Чалого, досадуя на себя, что сел так далеко от Чалого и дал ему возможность сидеть рядом с лейтенантом.

Дробышев занятия начал внешне спокойно, поочередно вызывая и спрашивая пулеметчиков. Уже почти все пулеметчики ответили, и только Чалого лейтенант не вызывал и не спрашивал.

— Разрешите вопрос, товарищ лейтенант? — с язвительной усмешкой спросил Чалый.

Все в землянке насторожились.

— Да, пожалуйста, — ответил Дробышев.

— Мы тут часто спорим: сколько у пулемета задержек? И никто не может точно сказать, — проговорил Чалый, явно рассчитывая повеселить солдат.

Однако никто во взводе даже не улыбнулся, поняв, с какой целью задан лейтенанту вопрос, считавшийся среди старых пулеметчиков самым коварным. Понял значение этого вопроса и Дробышев. Он спокойно взглянул в лицо Чалого и, неторопливо, отчетливо выговаривая каждое слово, сказал:

— Если под задержкой вы понимаете детали, то задержка в станковом пулемете одна. Если же задержкой вы называете причины неисправности пулемета, то это ошибка. А какие бывают неисправности у пулемета, я прошу вас ответить.

Этот спокойный, решительный тон, видимо, озадачил Чалого. Он встал и начал рассказывать, какие могут быть неисправности у пулемета.

Дробышев внимательно слушал его, изредка поправляя и помогая правильнее выразить мысль.

«Молодец лейтенант, — подумал Козырев, — так и нужно с ним; не волноваться, не сердиться, а спокойно, уверенно».

— Материальную часть пулемета вы знаете отлично, — заключил Дробышев, когда Чалый смолк, и эта высокая оценка смутила Чалого. Он хотел, как и всегда, язвительно улыбнуться и не смог, улыбка у него получилась скорее виноватая, чем язвительная.

«А он не так уж ядовит, как со стороны кажется», — подумал Козырев о Чалом и все же после перерыва постарался посадить его рядом с собой, подальше от лейтенанта.

— А теперь, товарищи, решим тактическую задачу, — начал Дробышев второй час занятий.

— Тактическую… В землянке? — фыркнул Чалый.

— Тактические задачи можно решать в любых условиях, — без тени смущения ответил Дробышев, — даже во время обеда. Обстановка такова, — продолжал он, — ваш пулемет в боевом охранении. До первой траншеи противника, как и сейчас у нас, двести пятьдесят метров. Вы получили приказ: «Приготовиться к отражению атаки противника!» Проходит минута, две, пять… Из траншеи выпрыгивают вражеские пехотинцы. Вы прицелились, нажали спуск. Одиночный выстрел… Снова нажали. Выстрела нет! Положение всех частей нормальное! Стреляная гильза исправна. Что случилось?

— Лопнула боевая пружина! — в один голос воскликнули несколько пулеметчиков.

— Правильно, — подтвердил Дробышев, — и что же делать?

— Заменить пружину.

— Пожалуйста, кто может? — предложил Дробышев.

Сделать это было так просто, что Козырев даже удивился, почему лейтенант с такой торжественностью говорит об этом.

— Кто, прошу? — повторил Дробышев.

— Детская забава, — пробормотал Чалый.

— Разрешите, я, — встал наводчик первого расчета Афанасьев.

— Брось, Саша, — толкнул его Чалый, — пусть из подносчиков кто-нибудь, а мы наводчики!

— Пожалуйста, вот пулемет на огневой позиции, вот коробка с запасными частями, действуйте! — словно не слыша Чалого, сказал Дробышев. — А вы, рядовой Чалый, — второй номер. Действуйте!

Афанасьев уверенно и неторопливо зарядил пулемет и шепнул нехотя вставшему Чалому:

— Придвинь коробку с запасными частями.

— Минуточку, — остановил его Дробышев, — решим еще один вопрос. Сколько пройдет времени, пока пехота противника дойдет до вашего пулемета?

— Сколько? — морща лоб, сказал Афанасьев. — Минута, наверно, или, может, побольше.

— Минута! Ишь ты, какой быстрый! — видимо поняв замысел лейтенанта, резко возразил Чалый. — Да если минута и столько бежать — дух из них вон, попадают все!

— Давайте подсчитаем, — невозмутимо сказал Дробышев. — В атаку и на такое расстояние идут…

— …ускоренным шагом, — подхватили пулеметчики.

— Точно! — подтвердил Дробышев. — Обыкновенным шагом на марше мы проходим…

— …четыре километра в час, — явно увлеченный предстоящей работой, не удержался Афанасьев, — а ускоренным в полтора раза больше, значит шесть.

— И двести пятьдесят метров они пройдут…

— …за две с половиной минуты! — выкрикнул Афанасьев.

— Вот и действуйте! Внимание! — приказал Дробышев, глядя на часы. — Раз!

Афанасьев разрядил пулемет, вынул замок и, разобрав его, взял поданную Чалым запасную боевую пружину. Делал все он уверенно и быстро, однако секундные стрелки на четырех имевшихся во взводе часах бежали уже на третий круг.

— Стой! — скомандовал Дробышев.

Афанасьев удивленно взглянул на лейтенанта, продолжая собирать замок.

— Все! Противник ворвался на огневую позицию, — спокойно, казалось, совсем равнодушно сообщил Дробышев. — Времени не хватило.