Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— А ты понимаешь, время-то какое? — сдерживая нараставшее раздражение, заговорил Листратов. — Война! Хлеб, хлеб нужен!

— Ну что же будет, ежели мы хлеб повезем не послезавтра, а, скажем, через две недели? — сказал Бочаров. — Что, эти две недели государство не проживет без нашего хлеба?

— Что значит не проживет? И что это за рассуждение вообще? — вскакивая, закричал Листратов.

— Да подожди, Петрович, подожди, — прежним тоном остановил его Николай Платонович, — ты же сам знаешь: для молотьбы нужны люди. Оторвем мы на молотьбу, а кто же косить и вязать будет? Ребятишки да старики? Недаром в пословице говорится: «В рабочую пору день год кормит».

Но Листратов был, как он сам определял такое состояние, взвинчен и из всего, что говорил Бочаров, понял только одно: старик упрямо сопротивляется его планам и не хочет делать того, что он требует.

— Ты мне зубы не заговаривай! Ты мне прямо отвечай: начнешь завтра молотить или нет? — подступая к Бочарову, чеканил он своим металлическим голосом.

— Не начну! Не могу начать!

— Не начнешь! — округлив глаза и задыхаясь от гнева, выдохнул Листратов, рванул воротник своего полувоенного френча, и оторванная пуговица с треском упала на пол. — Ну, довольно! — в исступлении кричал он. — Терпел твои самоуправства, хватит! Лопнуло мое терпение! Ты саботажник! Явный саботажник и несоветский человек.

— Вот что, Иван Петрович, — не стерпел Николай Платонович, — ты говори, да не заговаривайся. И не ори на меня, не ори. На жену можешь орать, а я тебе не жена.

— Ты все планы срываешь! Весь район назад тянешь! Из-за таких, как ты, мы всегда на последнем месте в области! — выкрикивал Листратов, ненавидящим взглядом сверля Бочарова.

— Ах, тебе планы главное! Тебе чтоб не последнее место в области занять! Тебе чтоб на первом покрасоваться! А ежели хлеб в поле останется — наплевать и забыть!

— Довольно! Слушать не хочу, собирай правление!

— И соберу, соберу правление! Только не легче тебе от этого будет! — выкрикнул Николай Платонович и, хлопнув дверью, выскочил из дома.

— Фокусник! Саботажник! — вытирая обильный пот с лица, бормотал Листратов. — А я, дурак, защищал его, доказывал всем, что он хороший руководитель. А он чем дальше, тем хуже.

— Послал вызывать. Придут скоро, — возвратясь, буркнул Николай Платонович и, не глядя на Листратова, присел к столу. Старые, натруженные руки его мелко дрожали, побледневшее лицо покрылось мелкими капельками пота, в разгоряченной голове метались бессвязные мысли.

«Приехал и орет, — думал он, — ни за что, ни про что. Молотить! Да какой же дурак молотит, когда хлеб не скошен. И орет, орет, вроде на мальчишку».

Листратов сидел, не глядя на Бочарова, и озлобленно кусал губы. Все мысли его сосредоточились на одном: убрать, немедленно убрать этого своенравного старика и решительно потребовать от колхоза выполнения районных планов.

«Я всех научу на его примере, — раздраженно думал Листратов, — раз и навсегда отучу от самовольства».

Первым пришел недавно введенный в состав правления колхоза Алексей Гвоздов.

— А-а-а! Алексей Миронович! — поднимаясь навстречу Гвоздову, встретил его Листратов. — Как жизнь? Рука-то болит?

— Побаливает, но мы на это внимания не обращаем, — гася окурок, ответил Гвоздов, — время не такое, чтоб про какие-то боли думать. Хлебушек нашим воинам нужен. Они там на фронте, а мы тут должны за троих, за пятерых работать.

— Верно говоришь, Алексей Миронович. Время горячее. Нужно костьми лечь, а стране хлеб дать. Это наша святая обязанность.

И других членов правления Листратов встречал у двери, приветливо говорил с ними, усаживал к столу.

— Все, что ли? — скосив глаза, спросил он Бочарова.

— Все, — хмуро ответил Николай Платонович.

— Так вот, товарищи, — поочередно оглядывая лица членов правления колхоза, неторопливо заговорил Листратов. — Вы извините меня, что собрал вас так поздно. Дело, товарищи, не терпит отлагательств. Трудное время переживает наша страна. Вы знаете это и работаете честно, изо всех сил. Ваш труд — это удар по фашистам. Но все же, товарищи, я должен сказать со всей прямотой, как ни больно говорить мне, есть у вас люди, которые не желают делать общее дело, тормозят только, саботируют, своевольничают…

— Это кто же тормозит, кто саботирует? — не выдержав, выкрикнул Николай Платонович.

— Ты, — отрубил Листратов. — Ты саботируешь указания района, ты все хочешь делать по-своему, во вред общему делу.

— Ну уж это слишком! — вскочил Николай Платонович. — Говори прямо: председатель не по духу пришелся.

— Не в духе дело, а в том, что не туда гнет председатель.

— Ну тогда снимай, снимай, если право на то имеешь.

— И снимем! Не дадим самовольничать!

— Ну и снимай! — задыхаясь от обиды, крикнул Николай Платонович и, грохнув дверью, выскочил из дома.

Глава тридцатая

Возвратясь из очередной поездки в войска, Андрей Бочаров едва успел умыться, как его вызвал генерал Велигуров.

Когда Бочаров вошел в чисто прибранный двухкомнатный домик, Велигуров, расставив ноги, сидел на покрытой пестрой дорожкой лавке и, кряхтя, натягивал до блеска начищенный сапог.

— Добре, добре, что приехал, — басисто заговорил он, притопывая ногой и проверяя, ладно ли облегает ногу сапог с жесткими голенищами. — Присаживайся, писать будем доклад Москве! Теперь и нам не стыдно, есть что доложить! Угомонили немцев, отучили на восток рваться!

По тому, как неторопливо, выделяя каждое слово, важно говорил Велигуров и как сияло его полное лицо, Бочаров понял, что генерал сам с собой решил какой-то важный для него вопрос и был доволен этим решением.

— Значит, так, — привалясь к стене, продолжал Велигуров, — первым и главным отметим, что положение на нашем участке фронта резко изменилось. Именно резко! Противник остановлен! — гулко стукнул он волосатым кулаком по столу. — Навсегда остановлен! И второе, — а это главное, — остановлен не чем-нибудь, не отсиживанием в окопах, а нашими решительными, смелыми контратаками и контрударами! Ударами, а не обороной! Вот в чем суть!

— Простите, Тарас Петрович, — приготовясь писать, сказал Бочаров, — мне кажется, что противник остановился в Воронеже, на Дону и северо-западнее Воронежа не только потому, что мы его остановили.

— А вы, батенька, креститесь, когда вам кажется, креститесь, — тем же уверенным голосом сказал Велигуров, негнущимися ногами прошелся по комнате и, остановясь напротив Бочарова, с лукавой усмешкой спросил: — А почему же он с такой яростью рвался к Воронежу, дорвался и вдруг — на тебе! — остановился?

— Я еще не все факты знаю, но даже из того, что известно, мне кажется, напрашиваются другие выводы.

— Ну, ну! Интересно, какие же это факты и какие выводы?

— Факты — это прежде всего соотношение сил. Теперь известно, что в наступлении на Воронеж и южнее участвовали четвертая танковая, шестая, вторая полевые немецкие армии и вторая венгерская армия. Если сравнить эти силы и то, что было у нас, то едва ли можно поверить, что мы так просто остановили немцев.

— Эх, Андрей Николаевич, дорогой ты мой академик, — качая головой, сказал Велигуров, — война не арифметика!

— Не только арифметика, но и высшая математика, все достижения науки, — не удержался от возражения Бочаров. — Как же можно воевать и не учитывать всего, чем ведется война?

— Ха! А мы разве не учитываем? Все учитываем, от полководца и до обозной повозки! Но учитывать-то учитывай, а разумей-то не только цифрами. Вот тебе пример, раз уж ты поклонник фактов: гражданская война! Четырнадцать государств да вся сволочь домашняя бросились против нас. И армия у них кадровая, и обмундированы с иголочки, и пулеметы у них, и пушки, и самолеты, и танки, и боеприпасов вдоволь. А мы? Разутые, раздетые, голодные, с одной винтовкой на двоих. Вся арифметика и высшая математика эта была на их стороне. И чем кончилось? Расшвыряли мы их, раскромсали и в гроб вогнали! А почему? Да потому, что люди у нас золотые и воевали мы, жизни не щадя! Вот тебе и высшая математика!

73
{"b":"245228","o":1}