— Не знаю.

— Вы хотите сказать, что не знаете, готовы ли вы позволить цитировать ваше заявление о том, что вы не знаете?

— Верно.

— А это мы можем процитировать?

— Не знаю.

— Рон, есть ли кто-нибудь еще, занимающий ответственный пост в правительстве или где-нибудь в другом месте, кто когда-либо говорил «Не знаю»?

— Не знаю. Эти слова принадлежат доктору Брюсу Голду, который преподает в колледже в Бруклине, штат Нью-Йорк, и который, возможно, скоро будет работать в администрации.

— Рон, в каком качестве доктор Голд будет работать в администрации?

— Не знаю. Пойдем дальше?

— Вы ведь помните Генри Киссинджера? Что вы о нем думаете?

— Второй сорт.

— Таким было его мнение о Ричарде Никсоне, верно?

— Тогда третий.

— Меня это всегда приводило в недоумение, Рон. Если Ричард Никсон был второй сорт, то кем же тогда нужно быть, чтобы это был третий?

— Генри Киссинджером.

— Вы ставите Генри Киссинджера ниже Ричарда Никсона?

— Только по интеллекту и сообразительности. По характеру и искренности они приблизительно равны.

— Что касается искренности, Рон. Вы помните, как Ричарда Клайндьенста уличили в том, что он лгал под присягой при его назначении генеральным прокурором? Значит, это было клятвопреступление. Тем не менее ему позволили признать себя виновным всего лишь в мелком правонарушении и продолжать работать юристом. Вы не можете нам сказать, почему с Ричардом Клайндьенстом, как и с Ричардом Хелмсом, обошлись столь мягко, тогда как к другим преступникам обычно не проявляют подобной снисходительности?

— Не знаю.

— Это немного подозрительно, правда?

— Чертовски подозрительно.

— Это можно дать со ссылкой на источник?

— Конечно нет. Кто следующий?

— Теперь, по прошествии значительного времени, не могли бы вы нам сказать, каковы были истинные причины — я понимаю, тут у нас затесалось слишком много Ричардов с уголовным оттенком, но я надеюсь, вы извините меня, Рон, — вынудившие Джеральда Форда[84] простить Ричарду Никсону все сексуальные преступления, совершенные им во время президентства?

— Разве Никсон совершал сексуальные преступления?

— Не знаю. Но разве такой вывод не напрашивается из того, что Никсон был прощен за все преступления, совершенные им во время своего президентства?

— Не знаю.

— Эта администрация решила бороться с инфляцией, поднимая цены, чтобы снизить спрос, чтобы сбить цены, чтобы увеличить спрос и вернуть инфляционно высокие цены, которые мы хотим снизить уменьшением спроса, чтобы увеличить спрос и поднять цены. В этой формуле заключена вся ваша экономическая политика или есть что-нибудь еще?

— Не знаю.

— Рон, вы уверены, что не знаете, или вы только высказываете такое предположение?

— Я абсолютно уверен, что не знаю.

— Какой прогноз вы готовы сделать относительно безработицы и состояния экономики на ближайшее время?

— Не знаю.

— Вы не знаете, каким будет ваш прогноз?

— Совершенно верно.

— А кто-нибудь в правительстве знает?

— Каким будет мой прогноз?

— Я снимаю вопрос.

— По поводу наших заокеанских союзов. Если в основе почти каждого из них лежит подкуп, нажим, подрывная деятельность и прочая коррупция, то какова будет стабильность этих союзов в условиях настоящего кризиса или при смене правительств?

— Господи, да откуда ж мне это знать?

— А есть кто-нибудь в администрации, кто все же знает?

— Что?

— Что-нибудь.

— Не могли бы вы повторить вопрос?

— Что-нибудь.

— Разве это вопрос?

— Разве это ответ?

— Не знаю.

— Я забыл свой вопрос.

— Я снимаю свой ответ.

— А как насчет президента? У него есть какое-нибудь разумное представление о том, что будет происходить в стране и за рубежом?

— Не знаю.

— Рон, пожалуйста. Умоляю. Повторите это еще раз для телевидения. Я хочу сделать наезд как раз перед вашим ответом. Отвечать начинайте, когда увидите, что мы наехали.

— Конечно. Не знаю.

— Потрясающе.

— Рон, я обязан задать вам этот вопрос о президенте. Вы и правда не знаете или просто не хотите говорить?

— Не знаю.

— Вы хотите сказать, что не знаете, знаете вы или нет?

— Совершенно верно.

— Спасибо, Рон, — сказал пожилой корреспондент в первом ряду. — Вас нужно поздравить. Это был самый откровенный и информативный брифинг для прессы, на котором мне довелось присутствовать.

— Ах, не знаю.

РАЛЬФ позвонил на следующее утро, когда Голд готовил завтрак, и сообщил, что президент хочет его видеть, чтобы поздравить лично.

— Он пытался дозвониться до тебя в отеле, но на коммутаторе ему сказали, что ты не принимаешь звонков.

— Я остановился у Андреа, — сказал Голд. — А зарегистрировался в отеле, чтобы обезопасить себя.

Ральф уважительно присвистнул.

— Какая глубина, Брюс. Именно этим способом мы все и должны пользоваться, чтобы защитить наши жизненно важные секреты. Приезжай в Белый Дом в одиннадцать. Подъезд для прислуги.

Голд последовал указаниям Ральфа, и его провели вверх по лестнице через кладовую в приватную приемную, и в этот момент из приватного внутреннего кабинета на цыпочках появился Ральф и повел его назад. Аудиенция была отменена. Президент спал.

— Он прилег вздремнуть, — прошептал Ральф.

— В одиннадцать утра? — воскликнул Голд.

— Президент, — объяснил Ральф, — очень рано встает. Каждое утро в пять часов он уже на ногах, он принимает две таблетки от бессонницы и транквилизатор и снова ложится в постель и лежит, пока не проснется.

— Когда же он работает? — спросил Голд.

— Что ты имеешь в виду? — сказал Ральф.

— Когда же он работает?

Главным чувством Ральфа было недоумение.

— Я что-то все равно не понимаю.

— Когда он делает то, что входит в его обязанности? В обязанности Президента?

— Двадцать четыре часа в сутки, — сказал Ральф. — Бедняга, может быть, работает даже в этот момент, когда спит. Да, тебя повысили. Об этом он и хотел тебе сказать.

— До кого? — в удивлении воскликнул Голд?

— Мы еще не решили, но это большой шаг вперед.

— Откуда?

— Мы что, так еще и не выяснили? Ты уже вот-вот сможешь выбрать что-нибудь, если только такая возможность появится. Это уже официально, хотя еще и подлежит утверждению, но все должно оставаться в тайне, пока мы об этом не объявим в том случае, если решим, что это можно предать гласности. Ты уже ушел далеко вперед от источника и представителя.

— Я буду больше зарабатывать? — осведомился Голд.

— Столько, — сказал Ральф, — сколько сможешь унести, хотя конкуренция всегда очень сильна. Знаешь, Линдон Джонсон[85] и Джек Джавиц[86] были не единственными, кто разбогател на службе в правительстве. Я случайно встретил Гарриса Розенблатта и выяснил у него, что делает министр финансов, — сказал Ральф, когда они удобно расположились в его кабинете. — Люди твоих религиозных убеждений там неизбежно преуспевают.

Голд откашлялся. — У меня нет религиозных убеждений, Ральф.

— Ну, ты же знаешь, что я имел в виду. Я просто пытался тактично это выразить.

— Я тебе очень признателен за твою тактичность.

— С Гаррисом Розенблаттом происходит что-то таинственное, Брюс, — сказал Ральф, нахмурившись. — Каждый раз, когда я его вижу, он все больше и больше становится похожим на кого-нибудь, вроде меня, и все меньше на кого-нибудь, вроде тебя.

И опять Голд с трудом нашел слова.

— Что ты имеешь в виду, Ральф, когда говоришь, что Гаррис Розенблатт становится все больше и больше похожим на тебя и все меньше на меня?

— Он становится выше и стройнее, Брюс, — просто и честно ответил Ральф, совсем, казалось, не обратив внимания на оцепенение, в котором пребывал Голд. — И у него появилась осанка. Ты помнишь, каким он был низеньким и дряблым. И еще — он, кажется, становится бледнее. Я вчера на вечеринке видел Андреа, и она меня тоже беспокоит. Раньше она была выше, верно?