Старый гандболист несколькими шкафчиками ниже визгливо пожаловался: — И это называется Ассоциация молодых христиан? Но покажите мне, где вы здесь видите христиан?

— Трудно быть евреем, — сказал Зак Голду. — Вы согласны?

Голд закрыл дверь телефонной будки. «Модели Уэйнрока» теперь назывались «Моды Крапа».

— Мистер Уэйнрок на рынке, — сказал тоненький девичий голосок, когда Голд назвал себя. — Кто-нибудь другой может вам помочь?

— На каком рынке? — спросил Голд.

Девушка в панике повесила трубку. Зак, мозольный оператор, с ухмылкой ждал его у выхода.

— А-а-а, вы сам не знаете, о чем говорите.

Голд, устало прихрамывая, направился к лифту. Обе коленные чашечки у него размягчились, лодыжка болела, и он шел, припадая на одну ногу, преждевременно исполнив мистическое пророчество, полученное им в китайском ресторане на следующий день.

— ТЫ еще не ушел от Белл? — сказал Ральф. — Тогда передай ей, пожалуйста, привет от меня. Только поторопись с разводом, если собираешься делать предложение Андреа и жениться на ней, прежде чем мы объявим о твоем назначении. Завтрашнее заседание Комиссии может иметь для тебя огромное значение, Брюс, потому что больше оно ни для кого не имеет ровным счетом никакого значения. Можешь делать, что хочешь, пока это совпадает с тем, что хотим мы. У нас нет никаких идей, а на нас здорово давят. Прибери все к рукам. Администрация во всем будет поддерживать тебя, пока ей это будет выгодно.

ГОЛД прибыл на первое заседание президентской Комиссии точно в назначенное время — в восемь тридцать на следующее утро, словно вынесенный навстречу судьбе волной оптимизма, однако он пал духом, увидев, что никого больше нет. В десять появилась соблазнительная полногрудая женщина с черными волосами, завязанными в хвостик, ее сопровождали несколько ассистентов, призванных обеспечивать техническую готовность; она была ошеломлена, увидев, что кто-то уже пришел на официальное заседание, которое должно было начаться за полтора часа до этого. Ее звали мисс Плам. На ее миловидном лице было много косметики, а между грудей томно покоилось ожерелье из зеленых мексиканских бусинок. Голд проклял себя за идиотское решение прийти вовремя. Он нервно, как затравленный зверь, бродил туда-сюда по мраморным коридорам, заглядывая в двери, и горячо молился о том, чтобы его союзники по Комиссии присоединились к нему. Вскоре в приемную въехал передвижной кофейный буфет, за ним поспешал знаменитый престарелый дипломат в полосатых брюках и визитке, приподнимаясь на цыпочки, чтобы увеличить свой радиус действия, он жадно выщипывал изюминки и глазурованные миндалинки из тех булочек, до которых у него хватало сноровки дотянуться.

Шел уже двенадцатый час, когда, оживленно беседуя и шествуя такими плотными группками, словно все они сошли с одной колесницы, появились двадцать три остальных члена комиссии. Сердечные приветствия, ни одно из которых не было адресовано Голду, гулким эхом заполнили помещение. Пришедшие смотрели и проходили прямо сквозь него, словно он был чем-то бестелесным. Все ко всем обращались по должностному званию. Голд в конце концов был представлен проигравшему на выборах мэру, отозванному старому судье, который был почти слеп, отставному военно-морскому капитану, оставившему сан священнику в роскошном одеянии, когда-то атлетически сложенному ректору крупного университета, одетому в спортивный свитер, шапочку с козырьком и со свистком на шее; ректора называли Тренер. Звание оказалось даже у Голда: Доктор, и, насколько он мог судить, он был единственным членом этой элитной группы, имевшим, кроме участия в Комиссии, другую работу, пусть при этом он и был только доктором, к тому же всего лишь доктором философии, да еще и специализирующимся в английской литературе.

С самого начала он был обескуражен тем, что его появление осталось почти незамеченным, и ораторские способности могли изменить ему из-за его боязни показаться хуже других. Уж не единственный ли он еврей в этом собрании? — спрашивал он себя. Мисс Плам, излучая веселость и соблазнительно-сексуальную участливость, представляла его другим членам Комиссии, и более пожилые из них, те, кто работал и жил в Вашингтоне дольше других, а потому и строже других блюл местные традиции, беззастенчиво и похотливо лапали ее. Мисс Плам четыре раза была замужем, и Голд мог с уверенностью сказать, что она не девственница. Всех затмевал красивый, с серебристыми волосами и точеным, раздвоенным подбородком бывший губернатор Техаса, известный своею способностью испускать лучи властности.

— Рад познакомиться, доктор Голд, — твердым голосом сказал Губернатор, когда мисс Плам, наконец, представила их друг другу. Застывший на Голде взгляд плоских голубых глаз казался ледяным. — Мне все вокруг говорят, что вы гений.

— Кто? — вырвалось у Голда; не успев произнести это слово, он уже раскаивался.

— Вряд ли вы такой уж гений, если даже не знаете об этом, — сказал Губернатор, отворачиваясь от него. — Доброе утро, Мэр, вы отлично выглядите. У Заместителя и Шефа тоже неплохой вид. Вы не видели Адмирала?

— Он с Консулом и Советником, Губернатор. Наслаждаются беседой с Вдовой.

— А что это там за Пиковка?

— Он наша новая Черная Метка. Блестящий студент-стипендиат из Оксфорда.

— Он знает свое место?

— В конце стола. Я слышал, Губернатор, вы скоро снова станете секретарем?

— Ай-яй-яй, Генеральный Солиситор, — предостерегающе сказал Губернатор, укоризненно грозя пальцем. — Вы, вероятно, подслушивали разговор Майора с Тренером. Я знаю, что меня ждет Заместительство.

— Посол снова прекрасно выглядит после того, как потерял Вьетнам, Чили, Грецию, Кипр, Турцию, Пакистан, Китай, Африку, Таиланд и Средний Восток, правда?

— Он каждый раз вновь как огурчик. Чем тяжелее потери, тем крепче он становится. Поразительная жизнестойкость.

Все повернулись, чтобы сквозь Голда с любовью взглянуть на занятого делом у передвижного буфета престарелого посла, который, целиком уйдя в себя, рассовывал булочки по карманам визитки, полосатых брюк и жемчужно-серого жилета.

Голд снова был уязвлен их безразличием. Ему придется либо избегать общества подобных людей, либо привыкнуть к этому чувству уязвленности, и он заранее знал, что ему суждено второе.

Он с радостью ухватился за возможность показать себя и захватить бразды правления в свои руки, когда мисс Плам мягко предложила всем пройти в конференц-зал и начать. В его портфеле лежали тезисы вводного слова, которое начиналось высказываниями из Монтеня и Эразма, а завершалось внушительной цитатой из кардинала Джона Генри Ньюмана[81], призванной обеспечить ему надежное покровительство Римского католического епископата в Америке, если, конечно, его публичные выступления не подвергнутся тщательному изучению на предмет его отношения к абортам, пресуществлению[82], воскрешению или догмату папской непогрешимости. Тренер был назначен Постоянным Временным председателем, и Губернатор сказал:

— Давайте перенесем заседание.

— На какой срок? — воскликнул Голд, когда в помещении почти никого не осталось.

— Вас известят, зайчик, — пропела мисс Плам, обняв его за шею своей нежной ручкой. Ее дыхание было ароматным, а от низкого выреза ее платья поднимался запах свежевымытого тела. — За тысячу долларов в день не обязательно работать по восемь часов.

Голд оттрахал бы ее прямо тут же. Она благосклонно увлекла его из зала в затененный проход, уставленный телефонными будками, взяла под руку и нежно потянулась своими пальчиками к кончикам его пальцев. Голд затолкал мисс Плам в телефонную будку и прижал к своему члену.

— Не здесь, — сказала она. — Здесь не полагается.

— Тогда где?

— Где угодно. Дома у Андреа.

— Черт. — Огорчение оказалось сильнее желания. Вы знаете Андреа?