— Пойди разбери их, особенно ночью, — шептались партизаны. — Главное, попался фашист, уничтожай его без разбору.

Занятия в отряде проводились вечерами, а то и ночью. В дневное время бойцы восстанавливали в селе разрушенное врагом хозяйство, помогали тыловым подразделениям частей Красной Армии. Не прекращались разведки в тыл врага. Вместе с моряками мы готовились к новым боевым схваткам с противником.

20 декабря под вечер в Синявку приехала группа командиров во главе с Куниковым. Их интересовало трофейное оружие. Не успели мы поздороваться, как Куников попросил горячего чая, продрог, говорил, до костей. Я, признаться, удивился: такой закаленный человек и замерз, одетый в полушубок, валенки, шапку-ушанку. Оказалось, вблизи села на Мертвом Донце сани влетели в полынью. Цезарь Львович принял ледяную ванну. Я распорядился принести подходящий костюм, сухие валенки и приготовить чай.

Переодевшись, Куников, по обыкновению, перешел на шутливый тон разговора. Покачал головой:

— Кругом война, а ты восседаешь за письменным столом да еще в кресле. — Он огляделся. — Вот только автомат в углу.

Открыл ящик, достал гранату лимонку. Улыбнулся, сказал:

— Беру свои слова обратно. Сразу видно — прифронтовой райком!

Во время нашего разговора в комнату вошел старик, мой давнишний знакомый Трофим Иванович Панфилов. В полеводческом колхозе имени Яна Фабрициуса он работал в слесарной мастерской. В 1928 году мы с Трофимом Ивановичем создавали этот колхоз. Я тогда был председателем колхоза, а он — моей правой рукой. Панфилов поздоровался и, кивнув в сторону Куникова, вопрошающе посмотрел на меня. Я познакомил их. Спросил у бригадира, что нового.

— Давеча тебе не признался, — виновато и вместе с тем лукаво поглядывая, сказал Трофим Иванович. — Ведь ты строго предупреждал, чтобы без разрешения по степи не ходили, потому как минированная. Да ребята не стерпели, и я, старый, с ними. Вчерашнего дня добрались до полевого стана, раскопали запасные части к тракторам, а в куче пепла отыскали инструмент. Когда возвращались домой, в Белой балке немецкий танк обнаружили с крестом. Я не утерпел, залез в середку. Движитель гожий, управление исправное. Только гусеница ремонта требует, так то полдела. Думаем раненого немецкого зверя на пахоту подладить.

— А если того зверя да направить на фашистов? — вставил Куников. — Отремонтировать и танкистам передать.

Панфилов пристально посмотрел на Цезаря Львовича.

— Наконец вспомнил, где вас встречал: в Самбеке в прошлом году, — сказал он обрадованно. — Моряков там и по сей день, наверно, не забыли.

Помрачнев, добавил:

— В фашистской неволе наши жители. Крепко засел вражина на самбекской горе.

— Осилим захватчиков. Обязательно осилим! — воскликнул Цезарь Львович. — И Самбек освободим. Разве можно победить советский народ! Вот ваша бригада у врага под носом к севу готовится. Это же мужество!

— Иначе нельзя, — ответил Трофим Иванович. — Хлеб растим. А хлеб для фронта, считай, те же снаряды. И тылу без пшенички худо.

Подумав, он сказал:

— А немецкий танк исправим и вручим Красной Армии… Рабочие и колхозники на танковые колонны деньги собирают, А мы, вдобавок, исправный танк передадим.

Мы с Куниковым похвалили Панфилова за такое решение.

После поспешного отступления противника из села на станции осталась два десятка поврежденных немецких тягачей. Колхозные механизаторы пришли к заключению, что часть из них можно восстановить и использовать вместо тракторов. О них у нас и пошла речь. Куников пообещал прислать минеров, чтобы они очистили поля от фашистских «сюрпризов».

Узнав о приезде Куникова и его товарищей, в райком пришел Куринков. Пожимая руку завхозу, Цезарь Львович шутил:

— Приехали к вам, Петр Федорович, приглашать партизан на очередной концерт. А то однажды побывали и глаз больше не кажете. Моряки благодарят за пианино. Особенно Богуславский. Только вырвется свободная минутка, он — к инструменту. Разливаются мелодии по всему островку.

— У нас поважнее инструменты для вас подготовлены, — не без торжественности сказал завхоз. — Пойдемте в склад, полюбуетесь.

В складе трофейного оружия Цезарь Львович восхищенно воскликнул:

— Ай да постарались! Автоматы, гранаты, ящики с патронами…

Потом мы прошли в конюшню. В станках стояли три пары упитанных лошадей.

— Нравятся? — спросил я у Куникова.

— Кони хорошие, только я в породах ничего не смыслю.

— Тракен, — пояснил я. — В Германии они в большой цене.

Фашистским комендантом в Синявке оказался конезаводчик. Комендант ждал подходящего случая, чтобы отправить лошадей в свой фатерлянд. А вскоре сам еле ноги унес — драпал в одном белье, на автомашине. После него, помимо лошадей, осталась карета с немецким фамильным гербом на передке.

Лошадей вместе с просторными санями мы тут же передали морякам. На сани погрузили трофейное оружие, выделенное куниковцам. Обсудив предстоящие совместные боевые операции, мы расстались. На передних санях рядом с Куниковым сидел Евтушенко, самый надежный проводник по приазовским плавням.

В декабре 1941 года сильные морозы оковали Таганрогский залив, Дон и его притоки. Возникла угроза прорыва немцев к Ростову через обширное ледяное поле. Пришлось заминировать все вероятные подходы немцев со стороны моря. От островка «Комитета донских гирл» до Азова по морскому побережью и в устье Дона через каждые триста-пятьсот метров создавались искусственные ледяные заторы, устанавливались мины.

Старые рыбаки и женщины-рыбачки из Синявки, Мержаново, Морского Чулека, зная глубоководные места, прорубали широкие ополони на ледовых зимних дорогах и маскировали их — готовили ловушки врагам. Вместе с воинскими частями население прифронтовых сел, станиц и хуторов копало траншеи и противотанковые рвы, строило оборонительные сооружения. Ни в сильные морозы, ни в метели не прекращалась работа. Днем и ночью, иногда и без обогрева, без горячей пищи, неутомимо трудились советские люди, обороняя родную землю от ненавистных захватчиков.

В начале января секретарь обкома партии Борис Александрович Двинский прислал в райком письмо. Он подробно интересовался, как организована работа райкома в условиях прифронтовой полосы. В письме Борис Александрович строго предупреждал районных работников, чтобы зерно, фураж, мука, отпускаемые воинским частям, точно учитывались. На государственном: учете был каждый килограмм продуктов питания.

В своем письме секретарь обкома сообщал о ближайших задачах партизанского отрада. Он также писал Рыбальченко о том, что меня и Куникова приглашает к себе командующий 56-й Отдельной армией генерал Ремезов.

Вскоре в Синявку приехал Куников, и мы отправились в слободу Большекрепинскую, где размещался штаб армии. Командующий армией принял нас тепло. Обменявшись рукопожатиями, пригласил сесть и чувствовать себя непринужденно.

— Встречаемся мы с вами, товарищи, впервые, но о вашем боевом содружестве я слышал похвальные отзывы в обкоме партии, — сказал генерал. — Высоко оценивает ваши боевые действия, товарищи моряки и партизаны, и Военный совет армии. Могу оказать по секрету: решено представить к правительственным наградам особо отличившихся. Список составлен, согласован с товарищем Двинским. В ближайшее время приеду поздравлять награжденных!

Командующий поинтересовался, как взаимодействуют наши отряды. Мы рассказали. Рыбальченко отметил, что дружба между отрядами проявляется не только в бою. Моряки помогли партизанам боеприпасами, делятся боевым опытом. Партизаны под руководством командира-моряка изучают трофейное оружие. Куников похвально отозвался о помощи партизан-проводников и разведчиков.

В конце беседы генерал разъяснил стоящие перед отрядами задачи и просил передать благодарность населению района за содействие армии.