Чтобы утешить нашего маленького любимца от перенесенного шока, мы купили ему парочку сластей, меда, швейцарского шоколада, голландского какао, немного газированного кофе и коробку трубочного табака. Запихивая эти мелочи в нашу тележку, я обнаружил там несколько пузырьков духов, дюжину записных книжек и килограммов десять свеклы.

— Жена! — воскликнул я. — Это не наша тележка!

— Не наша? Ну, и что!

В этом ответе, несомненно, что-то было, поскольку обмен обеспечил более выгодный ассортимент, чем мы имели. В нашей новой тележке находился еще и неплохой набор первосортных сыров, разноцветных десертов, банное полотенце и веник.

— Все, что нам нужно, — сказала жена. — Спрашивается только, чем нам платить.

— Вот так случай, — изумился я. — А я как раз нашел в кармане брюк фунтовую купюру, которую на днях так долго разыскивал.

Охваченные ажиотажем, мы двинулись дальше, наблюдая захватывающую рукопашную схватку трех дам, столкнувшихся заполненными доверху тележками.

Между тем, Рафи снова пропал. И где его только носит? Мы нашли его у бывшего яичного прилавка.

— Чей это подкидыш? — шипел старший продавец яиц, желтый от злости и яичных желтков. — Кто ответит за этого монстра.

Мы поспешно уволокли своего сына, купили еще несколько бытовых химикатов для дома и вернулись к своей тележке, в которую между тем кто-то загрузил неплохую коллекцию греческих вин, ящик сахара и несколько бутылей масла. Чтобы успокоить Рафи, мы усадили его на скамейку и купили ему японскую лошадь-качалку, под седло которой мы засунули две пары прелестных тапочек для родителей Рафи.

— Дальше! — изнывала моя супруга с полыхающим взором. — Еще!

Мы выудили для себя еще одну тележку, протиснулись к отделу "Мясо и птица" и набрали множество кур, уток и барашков, всевозможной колбасы, франкфуртских сосисок, копченых языков, копченых гусиных грудок, копченой рыбы, говяжьего печеночного паштета, гусиного печеночного паштета, трескового печеночного паштета, карпов, крабов, раков, лосося, половинку кита и немного рыбьего жира. Вслед за ними в корзину полетели омлет, паприка, лук, каперсы, билеты на Капри, корица, ваниль, вазелин, вазимоторные расстройства, бобы, аспарагус, аспирин, пищевая сода, яблоки, орехи, пряники, фиги, финики, долгоиграющие пластинки, вино, женщины, песни, шпинат, конопля, дыни, карабинер, клубника, малина, ежевика, голубика, лесные орехи, кокосовые орехи, земляные орехи, просто орехи, мандарины, мандолины, оливки, груши, в том числе от клизм, аквариум, хлеб, зеленый лук, лейкопластырь, бродячий цирк, губная помада, лифчик, запасные колеса, крахмал, калории, витамины, протеины, один спутник и еще пара маленьких подержанных предметов.

Подкатить к кассе наш поезд, состоящий из шести корзин, было непросто, поскольку теленок, которого я впихнул в последнюю тележку, все время рвался назад к мамочке. В конце концов, мы прибыли на место, и кассирша, потея, стала выбивать чек. Полагаю, что, приблизительно, он должен был соответствовать дефициту государственного торгового баланса, но к моему удивлению, составил немногим более четырех тысяч фунтов. Что нас особенно поразило, так это ловкость, с которой наши товарные запасы были упакованы в большие мешки из коричневой бумаги. Через несколько минут все было готово.

Только наш старшенький, Рафи, отсутствовал.

— Вы не видели где-нибудь поблизости маленького мальчика? — спрашивали мы всех вокруг.

Один из упаковщиков задумчиво почесал затылок.

— Секундочку. Такой беленький мальчик?

— Да. И он кусается.

— Он тут, — упаковщик открыл один из больших бумажных мешков. Внутри сидел Рафи и с наслаждением жевал тюбик зубной пасты.

— Извините, — сказал упаковщик. — Я думал, вы этого ребенка тут купили.

Мы с трудом наскребли на Рафи два фунта тридцать и покинули супермаркет. Снаружи нас уже ждали два грузовика.

Еда — это не только второе по приятности дело на свете, но и второе по естественности. Для одного полезного ужина требуется не более, чем хороший ломоть хлеба, свежее масло, лосось, ветчина, сыр, немного аппетита и, конечно же, некоторое количество зубов.

Признаться, это, бесспорно, настоящая жирная муха в супе нашего в общем-то счастливого брака, — та досадная неприятность, которую я доставляю жене, не сразу же приходя к столу, как только она извещает, что кушать подано. Клянусь, что понятия не имею, почему я ей его наношу, и уж совсем не знаю, почему все женатые мужчины наносят его своим супругам.

Возможно, это какой-то непроизвольный протест против ее самоутверждающегося поведения назначать время еды, вместо того, чтобы посоветоваться. Возможно, из-за этого убудет ее поварское искусство. Возможно, тут мы имеем дело с некой исторической тенденцией, если верить в нижеизложенную символическую повесть. Это по-настоящему каверзная утопия о последних днях императора Наполеона. Хотя с таким же успехом это Ватерлоо могло произойти за моим семейным столом.

Багряное солнце медленно восходит над полем битвы. В зале заседаний своего походного дворца у стола с огромной картой стоит император, окруженный своими маршалами и генералами, чтобы дать последние указания перед решающей битвой с европейскими монархами. Его прозорливость и стратегический гений нисколько не пострадали после ссылки на Эльбу. Только волосы его слегка всклокочены, да на висках проступают первые пряди седины. Вдалеке слышна беспорядочная орудийная канонада. Армия Блюхера надвигается на Ватерлоо с севера. Чувствуется, что весь мир затаил дыхание.

— Наполеон! Твой завтрак готов!

В дверях появляется Сарра, третья жена, и самая лучшая из всех, ее волосы, закрученные на бигуди, спрятаны под платком, в руках — тряпка для стирания пыли. Император женился на ней на Эльбе. Утверждали, что она происходит из одной из лучших семей острова.

— Завтрак остынет, Наполеон! — кричит императрица. — Иди к столу. Твои друзья никуда не денутся. О, господи, господи…

И всякий раз, протирая тряпкой пыль с того или иного предмета, она обращается к почтительно молчащему генеральному штабу:

— Каждый день одно и то же. Я его спрашиваю, Наполеон, ты хочешь есть или ты не хочешь есть, скажи уже да или нет, он говорит да, я-таки стряпаю еду, и едва она готова, у него внезапно находятся какие-нибудь дела, он меня часами заставляет ждать, и я снова должна все разогревать, только вчера я уволила горничную, и вот сейчас должна тут возиться совсем одна, с детьми… Наполеон! Ты слышишь или нет? Завтрак готов!

— Одну минуточку, — бормочет император и чертит на карте стремительную стрелу. — Еще только одну минуточку.

Орудийный гром усиливается. Артиллерия герцога Веллингтона начала пристрелку. Маршал Ней озабоченно смотрит на часы.

— Я едва держусь на ногах, — жалуется Сарра. — По квартире везде разбросана твоя одежда, и мне достается еще одна забава — собирать ее и развешивать в шкафу. Как мне со всем этим справиться? И не засовывай больше руку между двумя верхними пуговицами, я тебе уже сто раз говорила, у сюртука от этого появляется ужасный пузырь, который потом не загладишь… Вы ведь, господа, и понятия не имеете, сколько работы мне прибавляют дурные привычки моего благоверного… Наполеон! Иди уже, наконец, завтракать!

— Да иду же, — отвечает великий корсиканец. — Я только парой слов перекинусь со своими генералами.

Он принимает величественную осанку, желваки на его лице натягиваются.

— Блюхер и Веллингтон, в этом у меня нет никакого сомнения, хотят соединить свои армии. Мы должны вбить клин между ними.

— Чай уже совсем остыл, — доносится из соседней комнаты голос Сарры.

— Через час атакуем, — говорит Наполеон в заключение.

Снаружи слышатся тяжелые, поспешные шаги. Генерал Камброн, адъютант императора, прыгает сразу через три мраморных ступени, так он спешит.