Так, революционная действительность опрокинула теоретическую доктрину о свободе торговли и промышленности. Сила Робеспьера и его единомышленников заключалась в том, что они поняли железную необходимость временного отказа от своего социально-экономического кредо и под давлением масс пошли на некоторые ограничения частной собственности во благо народа и республики. И, раз приняв решение, они не побоялись проводить его в жизнь вопреки ожесточенному сопротивлению буржуазных слоев города и деревни, проводить плебейскими методами, со всей строгостью революционных законов.
Война — второй пункт записи Робеспьера. Второй по порядку, но не по важности, ибо война была делом не менее значимым, чем продовольственный вопрос. Вряд ли кто понимал это лучше, чем Неподкупный: ведь исход той борьбы, которую он возглавлял, решался в конечном итоге на полях сражений с европейской коалицией. Между тем до прихода якобинцев к власти вопрос об армии и войне не получил своего разрешения. Жирондисты много кричали о войне и были ее инициаторами, но задача обороны республики оказалась им не по плечу. Только победа якобинского блока изменила положение вещей. И опять-таки решительный перелом оказался возможным потому, что якобинцы сумели чутко прислушаться к требованиям народных масс и поддержать их инициативу.
Так, снизу, по инициативе первичных собраний возникла идея всеобщей мобилизации французского народа для защиты отечества. Эта идея была поддержана и проведена в жизнь Комитетом общественного спасения. 23 августа по предложению Комитета Конвент принял декрет о всенародном ополчении и всеобщей мобилизации масс на борьбу с врагом. Народ с энтузиазмом приветствовал решение правительства. В короткий срок был проведен первый набор, давший республике четыреста двадцать тысяч бойцов. Оставшиеся дома работали в оружейных мастерских и на военных заводах, добывали селитру, заботились о снаряжении бойцов. Женщины, дети не отставали от мужчин, вкладывая свою посильную лепту в общее дело. К разрешению задач обороны были привлечены ученые: химики, физики, математики; всем находилось дело, каждый получал свой участок работы, на котором он помогал выковыванию победы.
И вот к началу 1794 года армия насчитывала, включая резервы, один миллион двести тысяч человек. По тем временам это была колоссальная цифра. Новая армия была по-новому и организована; она обладала революционным воинским духом, дисциплиной, несгибаемой волей к победе. Правда, солдатам не всегда хватало обуви и обмундирования, правда, они не всегда были сыты, но правительство и его агенты — комиссары Конвента на местах — зорко следили за тем, чтобы сделать все возможное для облегчения материального положения армии, не останавливаясь перед самыми жесткими мерами по отношению к собственникам. Вот, например, один из характерных приказов Сен-Жюста в бытность его комиссаром Эльзаса:
«Десять тысяч солдат ходят босиком; разуйте всех аристократов Страсбурга, и завтра, в десять часов утра десять тысяч пар сапог должны быть отправлены в главную квартиру». Сен-Жюст железною рукой проводил реквизиции у богачей, когда этого требовали нужды фронта. С такой же решительностью действовали член Комитета общественной безопасности Леба, брат Робеспьера Огюстен и другие.
Новая армия имела новых генералов и офицеров. Многие из них вышли из простого народа. Так, прославившийся в Вандее революционный генерал Россиньоль был рабочим-серебряником, талантливый Клебер происходил из семьи каменщика, родители Ланна, ставшего позднее маршалом Франции, были крестьяне. Якобинское правительство смело разрешило проблему создания командных кадров: оно открыло к высшим воинским должностям доступ всякому, кто мог практически доказать преданность революции и умение побеждать.
Максимилиан Робеспьер был душою этих преобразований.
Теперь, наконец, республика начала одерживать решающие победы на фронтах. После победоносных сражений при Гондсхооте и Ваттиньи (сентябрь октябрь) французские войска взяли инициативу в свои руки. К зиме 1793/94 года восточная граница была восстановлена. В декабре был освобожден от англичан Тулон. Территория Франции полностью очистилась от врага. Впереди была дорога славы.
Третьей из наиболее существенных для правительства проблем Робеспьер считал общественное мнение и заговоры. Действительно, до тех пор, пока внутренняя контрреволюция охватывала страну, до тех пор, пока белый террор тормозил все мероприятия якобинской диктатуры и угрожал самому ее сердцу, никакие внешние победы не могли спасти республику. И здесь решающее слово сказал народ.
Робеспьер колебался недолго. Он поддержал народную инициативу и стал одним из организаторов системы террора. В дальнейшем история свяжет эту систему как раз с его именем.
Общественное мнение создавалось жизнью. Огромную роль в его формировании играл Якобинский клуб. Народ поддерживал якобинцев и служил им опорой, собственники их ненавидели, но вынуждены были действовать тайно. Вот эту тайну и нужно было вскрыть, с тем чтобы обезвредить внутреннего врага. Проверкой общественного мнения занимались революционные комитеты и секции. Главную роль в выкорчевывании внутренней контрреволюции играл Комитет общественной безопасности, руководивший полицией и тайной наблюдательной агентурой; деятельность этого Комитета протекала в тесном сотрудничестве и контакте с Комитетом общественного спасения. Судебные функции по делам политического характера были возложены на Революционный трибунал.
Осенью 1793 года Меч революционного закона стал опускаться с большой быстротой и силой. Он разрубал гордиев узел контрреволюции, он безжалостно падал на головы врагов народа. После убийцы Марата Шарлотты Корде на эшафот вступила другая женщина — вдова Людовика XVI, бывшая королева Мария-Антуанетта. За ней наступил черед вождей Жиронды, обвинительным актом против которых была тяжелая действительность, переживаемая Францией.
На суде жирондисты держались плохо. Они стремились всю вину в приписываемых им преступлениях свалить либо на отсутствовавших, либо друг на друга. Некоторые из них пытались подкупить зрителей, находившихся в зале суда, бросая им деньги. Но народ топтал ассигнации. Все подсудимые в количестве двадцати одного человека, в том числе Бриссо, Верньо, Жансоне, были приговорены к смертной казни. Казнь состоялась 31 октября. Смерть осужденные встретили мужественно. Что сказать о их друзьях, переживших день 31 октября? Почти всех их ждала та же участь. В начале ноября гильотина снесла голову бывшему герцогу Орлеанскому, близкому к жирондистам и тесно связанному с Дюмурье. Через два дня после него наступил черед Манон Ролан. Ее муж, скрывавшийся в мятежной Нормандии, не смог пережить известия о ее казни и покончил с собой. В декабре погибли его коллеги: бывшие жирондистские министры Лебрен и Клавьер; первый из них был гильотинирован, второй — покончил самоубийством в тюрьме. Весной следующего, 1794 года принял яд философ Кондорсе, долго скрывавшийся, но в конце концов задержанный. Что касается жирондистов, бежавших в департаменты, то из них уцелели, пережив якобинскую диктатуру, лишь оскорбитель Робеспьера Луве да многоликий Инар. Гюаде и Барбару были гильотинированы в Бордо летом 1794 года; соратники Робеспьера по Учредительному собранию Петион и Бюзо неудачно пытались скрыться после разгрома контрреволюции на юге; они погибли на пути бегства, и их трупы были обглоданы собаками. Все это произошло всего за месяц до падения Робеспьера.
В дни, когда падали головы герцога Орлеанского и госпожи Ролан, Революционный трибунал вспомнил об одном видном деятеле, теперь пытавшемся уйти в тень забвения, о герое побоища на Марсовом поле, о многомудром Жане Байи. Можно ли было забыть о нем, если кровь невинных жертв требовала отмщения? Престарелый Байи был привлечен трибуналом 10 ноября; через два дня его обезглавили во рву, близ места, где некогда по его приказу были расстреляны сотни патриотов. Две недели спустя дошла очередь и до предателя Барнава. Его попытки отпереться от тайных махинаций с двором были бессмысленны. Он разделил участь Байи, с которым некогда делил лавры.
