«Исполнительный лист» нашел быстрее, чем успел заработать деньги.
И правильно: душа человека — привилегия поэтов. В обычной жизни, тундровик обязан быть мужиком, асом в своем деле и пить спирт, не теряя голову.
«Кто спирт не пьет, тот в тундре долго не живет».
Верная примета.
Коллеги не принуждали к выпивкам в застолье. Человек отдыхает. Не возбраняется в поселке жить трезвенником. До «защиты полевых материалов» в камералке сухой закон. В тундре же, будь бродягой, дели судьбу «корейку» наравне с другими.
Валя убежала к Володе от Эрики на пару часиков. Как водится. Дверь в комнату Эрики не заперта.
Эрика спала совершенно без ничего. Понял по обнаженным плечам, по кинутой на спинку кресла ночной рубашке. Спала глубоким и ровным дыханием, спиной к теплу от лампочки ночника, что рядом с диваном под абажуром на тумбочке. Молодые женщины купили вскладчину двухместный диван. И спали каждая на своей половине, под своим одеялом.
Палас на полу, ковры на стенах, окно затянуто пленкой. Полярная ночь долгие месяцы. Небеса в окно не видятся, стекло обморожено льдом. На улице сугробы под козырек барака. Типовые домики снегом заметены. По трубам определяются. К входным тамбурам вниз ступеньки снеговые вырублены. Обыденность жизни в Арктике. Поэтому и простенок с окном в улицу прикрыт ковром.
Эрика выросла в Каратау. После бегства дочери в Арктику, родители перебрались из Казахстана на постоянное жительство в Германию. Муж Эрики, казахский немец, сына родителям Эрики не отдал. Надеясь, что из-за ребенка жена вернется. И сын Эрики жил теперь в Джамбульской области с отцом.
«Мы даже не знакомы! Откуда такая наглость?»
Быстро раздевшись до спортивных трусов, змием заполз под одеяло к Эрике. Холодный, как змей…
От неожиданности, Эрика выгнулась упругой лозой, отпрянула от холодного тела и сонно буркнула:
— Валя! Сколько тебя просить? Я же не грелка…
Моя комната в бараке угловая, окном в тундру. Холодная, аки морг. Володя для Вали держал пару ватных одеял. Я же и постель не раскатывал. Спал в верблюжьем спальном мешке, сам следил за белизной вкладышей. Мешок собственный, не с экспедиционного склада. Купил у арктических полярников в поселке Черском. Правило: «Все мое — всегда со мной». Усвоил студентом. Имел ружьё — «вертикалку» и «винторез». Охотничьи торбаза, пошитые из камуса лося. Подошва мягкая, из кожи лахтака. В них выезжал в тундру. И сейчас они остро воняли у порога звериной шкурой и меховыми чулками. Бушлат пропитался соляркой, угольной копотью, тундрой.
Эти запахи пробудили окончательно Эрику, после фразы: «Я же не грелка».
Она напряглась спиной. Крутнулась с боку на бок. Наматывая на себя веретеном одеяло, она укуталась коконом.
Откатился на Валину половину дивана. Открылся до пяток. Заломив ладони рук под затылок, прикрыл глаза.
Тихо. Прошло достаточно времени. Стал подрагивать. Прохладно в комнате. В тундре трохи выпил. Спирт перегорел в организме, и запаха не осталось. Но от волос, от одежды и ватника у дверей на полу, остро воняло соляркой, снегами тундры и еще чем-то таким родным и ветхозаветным, чего не объяснить.
Рядом слышно её дыхание.
Лицом к лицу лежим. Встретились взглядами. Огромные, под рыжими ресницами удивленные глаза, уперлись пытливо в мой прищур. Золотистая прошва бровей, гармонично сочеталась с голубизной арийских её глаз в золоте долгих ресниц. Малозаметные издалека веснушки на греческом носике… Пухленькие губки гнули едва заметную усмешку.
Я любил женщину. Она так не умела умно, и все понимающе вглядываться в мою душу. Эрика не судила. Вглядываясь любопытно, глазами в себе посмеивалась: «Попал, мужик»…
И я отвернулся. Бесцельно уперся взглядом в потолок.
Эрика приподнялась, спиной выгнулась к стене, оперлась на ковер, подогнув под себя ноги. Укуталась одеялом до подбородка.
Теперь я видел ее взгляд. Он не изменился, обозначилось лицо. И вся миловидность созревающей молодой женщины. Эрика чрезвычайно высокого роста. Я маломерок рядом с ней.
Все в Эрике гармонировало с рослостью. Нет сутулости, так присущей рослым людям. Грудь? Под тонкой шелковой черной блузкой, какую она постоянно носила на работе под меховую поддевку с белой опушкой. Грудь тоже дополняла упругой зрелостью ее статность. При свете ночника ее волнистая шевелюра светилась золотистой медью. До этого видел Эрику не часто. В коридорах экспедиции, издалека и случайно. В общежитии ни разу не сталкивались. Теперь рассмотрел.
«Зачем приехал? Какого рожна мне здесь нужно, — размышлял. — Чтобы лазить по чужим кроватям? В Якутии на Индигирке остались жена и малолетняя дочь…»
Я любил. Меня — ненавидели?! Запил на пару месяцев. Дождался вызова письмом на Камчатку. Прилетел из Магадана сюда, вместо Корфа. Необъяснимая судьба привела в Геолком. И будто не со мной это случилось, оформился геофизиком на Мыс Шмидта. Что это? Всю жизнь мечтал увидеть Камчатку. И добровольно отказался от мечты? Ради «медвежьего угла», где бы мог работать и писать?.. Сомнения в истинности выбора, остались на Индигирке. Потому и пил там, не решаясь принять решение. Поверил в Божий дар Души, все определилось.
Душа наполнилась любовью к Слову, сравнимой с первой юношеской страстью. Талант — Благодать Божья. Талант властен и управляет человеком: захочешь, да не сопьешься. Не даст. Талант ревнив. Выйдет помехой твоя любовь к женщине?! Талант жесток. Он заберет у тебя женщину, которую ты любишь. И она возненавидит тебя и твой талант. От бессилья овладеть тобой будет беситься. Ибо ты — собственность таланта. А не ее предмет вожделения. И женщина тебя бросит.
Так и произошло со мной. И поневоле смиришься с утратой. И я смирился.
Талант не приемлет к себе иронии и шутовства, пренебрежения и предательства. Талант — наказание и проклятье, как и любимая, но деспотичная женщина. Трудно с Талантом ужиться. И когда человек поладит с собой, наступает умиротворение. Человек истинно становится Творцом.
Мало кто задает себе вопросы. Почему, «рука художника» — талантлива? Талантлива Рука — писателя? Талантлива Рука — композитора? Не слышащего музыку, но написавшего Рукой Бога ноты.
Талант — в крови. «Кровь волнует сердце» до учащенного сердцебиения. «Кровь волнует мысли», которые не формулируются. Талант — он же и Гений. Капризный, упрямый. Не злодей. Главное достоинство Таланта — Мудрость. Она, Мудрость — Мать Таланта. Мать смирения. Мать милосердия и всепрощения. Капризные люди — бездарные. Бессердечные. Рассудочно умные. Гордыня — их мачеха. Подменяют лукавым умом Истину.
Три Дочери у Сатаны рождались:
Гордыня. Жадность. Зависть…
Все три — замужние живут.
Гордыня, попирая труд,
За мужем, как «за каменной стеной».
Дочь средняя, что Жадностью звалась.
Купчихою богатой зажилась.
Лишь Зависть несчастливая живет.
По средам, ей никто не подает…
К осмыслению своих чувств и поступков, иной человек не обращается и до смерти. Живет, аки рыба с холодной кровью. Но кому положено испытание Провидением — берегись.
Мне это испытание — было «положено»! И от алкоголя отошел. И потянуло к общим тетрадям, в которых жизнь в процессе писания строк, расширялась до непознаваемых глубин. И осознал: чтобы познать эти глубины, для начала, необходим отдых душе и телу. Необходимо осмотреться. Опереться. На кого? Надеяться можно только на Бога. Кто надеется только на себя, тот глуп и самонадеян.
Геофизику я любил до прошлой осени, как первую женщину. Она, геофизика, открыла мне дорогу на Север. Она кормила, определяла отношение ко мне людей. Я трудился безотказно и много, делал работу качественно и красиво. Жил, не обижая людей и зверей. Прошлую осень, и от стрельбы по зверю отказался. Шел естественный отсев — зла от добра. И в этом сите жизни — после «просеивания». Остались — крохи добра! Из тридцатилетней пыли дней жизни.