Немцы, однако, не оставили намерения прорвать линию нашей обороны на этом важнейшем участке. Напряжение, в котором полк живет все дни, что я нахожусь здесь, свидетельствует о том.

Арсеньев полагает, что теперь установить заранее день и час новой попытки немцев нанести удар труднее. Наученные горьким для них опытом, немцы стараются путать признаки начала своего наступления.

Полк готов встретить удар в любой день, в любой час.

28 мая. 3 часа дня. КП полка

Мы с Никитичем решили посмотреть еще раз на окружающую местность. Шагали по каким-то обрывкам, лоскутьям металлического мусора. Я, не заметив, встал на мину и, созерцая немецкие позиции, стоял на ней, пока Никитич не обратил моего внимания на чем я стою! Поскольку мина не взорвалась, отнестись к этому можно было с юмором.

29 мая. 9 часов 45 минут утра. КП полка

Вчера днем получен приказ: перевести полк на новое место, правее, к опушке рощи. Свой участок обороны передать левому соседу. Арсеньев сам обошел новый рубеж, затем собрал командиров, ясно и точно дал приказания каждому. Говоря о боеприпасах, оружии, материалах для строительства, рассуждал как хороший хозяин:

— Свои снаряды сосед оставляет нам, а мы ему — свои. Но наиболее ценные мы заберем с собой. — И с улыбкой пояснил: — Им тащить это нет смысла, они здесь ближе к складам, достанут!

Вечером — неожиданный для рот отдых: поочередно ходили в 1078-й полк смотреть кинофильм «Секретарь, райкома». За ночь 3-й батальон удачно, без потерь занял назначенный ему рубеж.

Работа моя в общем сделана, сегодня покину полк.

…На столе — стакан воды с давленой клюквой. Керосиновая лампа прикрыта газетой, чтобы свет не бил в лицо Арсеньеву. Он спит после хлопотливой ночи. На других нарах посапывает, подложив под голову кулак, адъютант Карт.

Арсеньев проснулся от писка зуммера, поговорил по телефону о подсобном хозяйстве полка. Где-то в тылу, у Назии, это хозяйство ведут женщины и несколько бойцов трофейной команды. Обрабатывают двадцать два гектара: картофель, капуста, морковь, лук. А на Ладоге рыбак вылавливает для полка здоровенных лещей. Получив сообщение, что поймано тридцать девять килограммов лещей, Арсеньев приказывает распределить эту рыбу между бойцами передовых рот.

Время от времени, с короткими частыми шипами, будто вздыхая, работает наш «иван-долбай»; РС летят в воздух, оставляя огненные следы, и ослепительным каскадом разрывов рассыпаются на немецких позициях. После этого немцы начинают яриться — сыплют сюда тяжелыми. Вчера какая-то наша «машинка» заработала так часто и таким тяжелым, незнакомым голосом, что никто не мог определить, что же это за штука, явно, автоматическая. Не «катюша», не «иван-долбай», не зенитная пушка — видимо, нечто вновь введенное в действие[46].

«Иван-долбай» дал несколько раз серии по пятнадцать-двадцать ударов. Бойцы повыскакивали из блиндажей взволнованные: «По нашим бьет! По переднему краю! И подъехал к нам!»

— Ну, сейчас немец даст сюда! — заметил Арсеньев. Справился по телефону: — Как разрывы легли?

Получил ответ:

— Хорошо! Немного близко, но хорошо.

РС рвались по самой кромке немецкого переднего края, очерчивая ее. Отсюда же казалось, будто легли на наши траншеи.

…Пришла мне нора прощаться с Арсеньевым: пойдем вместе с Никитичем к тылам полка, а там дадут верховых лошадей.

Завтра буду в Ленинграде. Отправлю в ТАСС, в Москву, три маленькие корреспонденции о братьях Шумовых и о полке Арсеньева, а впечатлений за девять дней скитаний столько, что, — кажется, не был в Ленинграде месяц.

— «Прощай, любимый город!» — напевает Арсеньев, разглядывая схему нового расположения полка.

Третьи сутки он почти ничего не ест («Не хочу!») и держится только силой воли. Как ни тщательно скрывает он свое состояние, я понимаю — нервничает: когда же начнут немцы, и все ли он предусмотрел, чтобы сразу дать им отпор?

Жизнью своей и жизнями тысяч людей своего полка, своей дивизии, своей армии отвечает Арсеньев за благополучие на этом ничтожном клочке болота. Он знает, что судьба Ленинграда зависит и от него.

Какое неотступное, полно думное чувство ответственности!

(Морозовка, Арбузово, Ленинград. Начало августа 1943 г.)

6 августа. Ленинград

Кажется, пятьдесят и одна десятая метра — совсем не такая уж большая высота. Но и эта, главная, и другие Синявинские высоты господствуют над всей безотрадной, унылой местностью. От Невы до их подножий простираются жидкие, вязкие торфяные болота. На Синявинских высотах и в лесах за ними — гитлеровцы, а в болотах, на открытой низменной местности — мы.

Единственная соединяющая Ленинград со страной железная дорога, что проложена после прорыва блокады по болоту вдоль приладожских каналов, не только продолжает действовать, но и до предела уплотнила график движения поездов. С апреля применяется новый поточный метод: поезда идут караванами, один вслед за другим, а чтобы не было наездов одного поезда на другой, с хвостовых сигналов сняты маскировочные жалюзи, — сигналы ярко светят в ночи. При каждой непредвиденной задержке кондукторы выбегают из поезда и в восьмистах метрах от него кладут на рельсы петарды. Все движение поездов тогда останавливается.

Этот метод движения железнодорожники прозвали «системой езды по чужому хвосту». Всем движением поездов на опасном участке — в «коридоре смерти» руководит опытнейший начальник отделения А. Т. Янчук.

С Синявинских высот немцы видят поезда простым глазом и, освещая железнодорожный путь ракетами, нещадно обстреливают их прямой наводкой. Героизм железнодорожников не спасает их от значительных жертв.

И всё-таки каждую ночь (поезда теперь ходят только в ночное время) короткий простреливаемый отрезок дороги проходят один за другим тридцать эшелонов. Нашим командованием создана специальная контрбатарейная артиллерийская группа для подавления вражеской артиллерии в момент ее налета на поезда. Контрбатарейщики спасли немало составов, но избавить дорогу от опасности можно, только отняв у немцев Синявинские высоты.

А главное, взятие этих высот, за которыми в густых лесах немцы скрытно даже от воздушной разведки накапливают резервы, должно положить конец их новым попыткам замкнуть кольцо блокады.

Войскам 67-й армии был объявлен приказ: 24 июля начать наступление на Синявинские высоты. Но это число было названо ложно, — для дезинформации разведки противника. В действительности наступление началось 22 июля, и с этого дня наши войска ведут в болотах, у подножия высот, упорные бои. Враг, надежно укрытый в своих траншеях и укреплениях на склонах высот, хорошо видит внизу, перед собой, каждого нашего бойца, каждый пулемет, каждый танк, вязнущий в проклятом болоте. И все-таки наши полки штурмуют высоты, не отдавая врагу ни одного метра отвоеванной тяжким ратным трудом и большой кровью земли.

Из доставляемых по ночам тракторами, лошадьми и на плечах бойцов бревен и досок нами построены, врыты в болото сотни огневых артиллерийских и минометных позиций, погребов для боеприпасов, сотни землянок, дзотов… Все это сделано так умело, так скрытно от немцев, что начала нашего наступления на Синявино они не предугадали.

22 июля, ровно в половине пятого утра, вдоль всей полосы предстоявшего в тот день наступления (в направлении справа — на Анненское, слева — на Синявино) началась наша артиллерийская подготовка. Через два часа пять минут пехота поднялась и пошла на штурм вражеских укреплений. Артиллерия мгновенно перенесла огонь в глубину немецкой обороны, авиация сразу очистила воздух от гитлеровских машин, танки наши двинулись вместе со стрелковыми подразделениями. Бой с контратакующей, поддерживаемой танками и артиллерией гитлеровской пехотой сразу же стал крайне ожесточенным. Он длился до ночи и утром 23 июля после новой нашей артподготовки возобновился с тем же ожесточением…