Боевое охранение. Ячейка с амбразурой
Ниша НП с винтовками и ручным пулеметом. Два бойца спят, третий наблюдает в бинокль. Перед бруствером лежат трупы немцев, они разлагаются, и ветерок доносит отвратительный запах. Наши бойцы, насколько удается, забрасывают трупы землей, но снаряды и мины, разрывающиеся в этой зоне, вышвыривают их по частям и целиком.
Здесь был жестокий гранатный бой, когда немцы подобрались к 5-й роте по лощине. Эта лощина уходит в глубь немецких позиций, до них — восемьдесят метров. Наши отбивались с четырех часов ночи до одиннадцати утра, немцев в траншею не пустили, но гранаты с длинными ручками они сюда добрасывали. Били сюда и артиллерия, и минометы, и пулеметы, и автоматы…
Чтобы прийти сюда, в конец траншеи, нужно было перебежать, пригнувшись, по открытому, ничем не защищенному мостику через разлив Черной речки (эта «протока» создана сомкнувшимися своими краями воронками). По мостику бьют немцы, бьют плохо, потому что мы все, перебежав поодиночке, невредимы. Свист пуль, а подальше — хлюпанье мин в болоте; все время стреляют и две немецкие пушки, они где-то близко, но снаряды перелетают через траншею, рвутся дальше.
Сижу в нашей снайперской ячейке, гляжу в амбразуру. В ста метрах видны немецкие заграждения, еще ближе — группы немцев за торфяными укрытиями. Их снайперы часто целятся и сюда, бьют по амбразурам, нужно остерегаться.
В бою 10 мая из этой траншеи работал ротным 50-миллиметровым минометом командир 5-й роты младший лейтенант Николай Тимофеев, вторым минометом — младший лейтенант Ипатов. А из амбразуры вел пулеметный огонь командир взвода. Из-за его спины бросал гранаты больше всех отличившийся в бою младший лейтенант Щипцов. В момент атаки здесь было мало бойцов, основной удар приняли на себя подоспевшие командиры…
Пулеметная точка № 17
Берег Черной речки — болотная, превращенная в крошево прогалина, где не выроешь траншею даже в полроста. Единственное укрытие от немцев, находящихся в восьмидесяти метрах, — плетень из сухих ветвей, изглоданных пулями и осколками мин. Плетень — не защита от пуль, но за ним можно пробежать, пригнувшись и увязая по колено в болоте. Если ты ловок и поворотлив — враг не заметит тебя. Вот так вчетвером сюда и перебежали, слыша за своими спинами свист пуль. Ощущение неприятное, будто ты заяц. Было страшно, но перебегал я со смехом: очень уж неуклюже хлюпали, да с прытью!
Точка № 17 2-й пулеметной роты обложена торфяными кирпичами. Вода. Люди живут здесь лежа, не просыхая.
Пулеметчик Коренев Александр Андреевич, небольшого роста, неказист, лицо немытое, весь в болотной жиже.
— Я уже пять раз раненный!
Служил в Ленинграде счетоводом, кассиром. В бою 10 мая бил из станкового пулемета, израсходовал шесть лент и сам набивал, потому что остался один. Двое других, оставшихся в живых, — младший лейтенант Иван Щербина и боец Лукьянов — стояли за станковыми пулеметами на соседних точках. Втроем израсходовали лент двадцать, положили, отразив три атаки, больше восьмидесяти немцев. Гранат здесь не применяли.
Записываю подробно всю обстановку боя. Вместе с Кореневым и Щербиной (он высокого роста, рябоватый, жмурится; каска и шинель в болотной трухе) черчу схему. Рассказ дополняет подсевший к нам командир 4-й роты лейтенант Скрипко.
Снайперская ячейка
Двигаясь дальше вдоль переднего края, пришел к снайперской ячейке комсомолки Любы Бойцовой. Ниша в траншее. Девушка в каске, гимнастерке с погонами, грубое, рябое, круглое лицо. Разговаривает со мной тут же, в своей нише-ячейке, не отрывая глаз от наставленного оптического прицела винтовки, не оборачиваясь. Родилась в 1922 году в Оятском районе Ленинградской области, жила в Ленинграде, работала на станции Паша, на заводе, и оттуда — в армию, с начала войны, добровольно.
— Раньше в медсанбате двести сорок третьей стрелковой дивизии была, ходила на передовую, перевязывала. Меня — в медсанбат, а у меня мечта была совсем на передовую удрать. Вот мечта и осуществилась. Сорок пять дней была на армейских курсах снайперов и теперь — сюда. Я в соседнем полку, в тысяча семьдесят шестом, а сюда только на охоту хожу, сегодня второй раз на охоте…
Рассказывает, что сегодня убила немца, он связь тянул. Это второй на счету, а первого убила позавчера, 24 мая.
Пока, говорю с Любой, рвутся и рвутся мины — все позади траншеи.
КП 2-го батальона
Возвращались вдоль переднего края — вдоль плетня, бруствера, по мосту-стланям в ста метрах от немцев — и никакого укрытия, пока не вошли в траншею. Бегом, согнувшись, по колено в воде.
Говорю с командиром 5-й роты младшим лейтенантом Николаем Ильичом Тимофеевым. Чуб, пилотка, глаза зеленоватые, серьезный, немногоречивый, рассказывает небрежно. На левой стороне груди — орден Александра Невского.
Он — кандидат партии, из комсомольцев, в прошлом учитель. На фронте год, начал в боях под Синявином. Орден — за бой 10 мая. Сначала бил сам из ротного миномета, потом, встав на бруствер вместе с командиром пулеметной роты Скрипниченко, выбросил более ста гранат. Отбил три атаки и не был ранен…
Пока я разговаривал с ним, сообщение по телефону: на пулеметную точку № 17, откуда я сейчас пришел, — минометный налет, пулеметчик Коренев (с которым я только что разговаривал) тяжело ранен, из двоих бойцов (они уходили обедать, когда я был на точке) один ранен, второй «уснул». На здешнем языке «уснул» — убит…
Пришли сюда с хорошим «урожаем»: схемы, много записей — биографии, обстановка, история последних боевых действий.
Вечер
Отмывшись, пообедав, продолжал здесь, на КП, мои беседы. Записывал рассказы заместителя командира 1-й роты старшего лейтенанта Лысенко и снайпера ефрейтора Поваренко; у этого снайпера на счету сто семьдесят три фашиста. Своему искусству он обучил шестнадцать бойцов на Карельском фронте, а сейчас имеет одиннадцать учеников.
Федор Поваренко очень спокоен. О своей снайперской «охоте» говорит как о будничном ежедневном деле.
А Лысенко толково рассказал о действиях своей роты в бою 10 мая — рота отличилась, сражалась храбро, многие награждены орденами. Сам Лысенко — орденом Красной Звезды.
Все больше подробностей узнаю я об этом бое, но правильное представление о нем получу, только когда поговорю с Арсеньевым и с другими старшими офицерами полка.
Полковой быт
27 мая. Утро. КП полка
Всю ночь, до половины седьмого утра, я беседовал с Арсеньевым. О чем только не говорили!
Арсеньев мыслит широко, разговаривать с ним приятно и поучительно. Особенно интересен для меня был рассказ о Петрозаводске, который был занят противником в ночь на 1 октября 1941 года и где в эту ночь, по специальному заданию, Арсеньев с тридцатью пятью бойцами взорвал все объекты, какие могли быть использованы врагом. Арсеньев, прорвавшийся 2 октября со всей группой к нашим войскам, был за эту операцию награжден орденом Красного Знамени.
27 мая. 2 часа 20 минут дня
В полку происходит офицерское собрание. Набились в блиндаж так, что трудно пошевелиться. Арсеньев открывает собрание десятками своих «почему?» и приводит примеры.
Почему нет выправки и люди ходят небритыми? Почему вчера только один командир 3-го батальона доложил о приведении своего батальона в боевую готовность, а остальные комбаты не доложили? Почему от уколов, которые производят медицинские офицеры, в других полках нет заболеваемости, а у нас до двадцати случаев? Почему нет контроля за выполнением своих приказаний? Почему мы в свободное время не обсуждаем, все ли сделано для отражения противника? Противник готовится к газовой войне, его солдаты прошли газоокуривание, фильтры меняют, а мы не занимаемся этим.
И что нужно сделать, чтобы все было совсем по-иному?
Разгорелась горячая дискуссия.
Арсеньев заявляет о специальной службе:
— Многое недоделано. Много ненужной болтовни. Противник, подслушивая, узнает наш замысел. Сегодня ночью бойцы четвертой роты на расстоянии полусотни метров от обороны застрелили немецкого слухача.
