«Категорию российских кулаков, которые прячут хлеб, — говорил Карелин на заседании ВЦИК 11 июня 1918 г., — мы должны включить в категорию тех, с кем надо разговаривать не штыком, а сложной системой продовольственной политики»646. Следуя старым эсеровским традициям, левые эсеры отрицали факт классового расслоения деревни. Кулаки, по их словам, были понятием чрезвычайно расплывчатым, так же как и беднота, в которую входит и местный пьяница, и крестьянин, случайно не засеявший свое поле, и проходимец, пришедший в деревню со стороны. На этом основании левые эсеры изображали экспроприацию кулачества как наступление на «трудовое крестьянство».
Классовая борьба в деревне, утверждали левоэсеровские лидеры, не имеет под собой реальной почвы и искусственно разжигается большевиками. «Угроза не от «мелкого хозяйчика», — говорил Карелин, возражая В. И. Ленину. — Нет, «мелкий хозяйчик» в деревне ведет коренную борьбу с той классовой группой, которая, т. Ленину кажется, ушла с исторической сцены, но которая на самом деле делает попытку вернуть свое. Этот класс — помещики»647. Получалось, таким образом, что никакой борьбы против Советской власти кулачество не ведет, крестьянство едино и по-прежнему борется с помещиками, которые и представляют собой главную опасность, хотя помещики в это время были уже лишены экономической силы.
Свои выступления против создания комитетов бедноты левые эсеры мотивировали заботой об укреплении Советской власти. «Ясно как день, — писала газета «Знамя труда», — что фундамент Советской власти гораздо шире… когда он опирается на огромное большинство населения деревни, чем когда он опирается на незначительную часть этого населения, окрещенную деревенской беднотой»648.
Введение продовольственной диктатуры и создание комбедов, по мнению левых эсеров, ничего не давало, кроме «поножовщины» в деревне и незначительного количества хлеба, «которое голодающих города не насытит», а может привести лишь к тому, что «две силы, составляющие основу трудовой республики, — трудовое крестьянство и пролетариат — окажутся брошенными друг на друга»649. В комитетах бедноты они видели «не что иное, как противовес против Советов крестьянских депутатов — Советов, где главную роль играет трудовое крестьянство», а в декрете о комбедах усматривали «определенную тенденцию… идти войной на упразднение Советов крестьянских депутатов»650.
В отношении левых эсеров к мероприятиям Советского правительства и Коммунистической партии отразилась их приверженность к старым доктринам. Они хотели делать социалистическую революцию в союзе с деревенской буржуазией, обойтись без классовой борьбы в деревне, боялись ущемить собственнические интересы мелких буржуа. В. И. Ленин писал по этому поводу: «Партия бесхарактерных, то есть левые эсеры, бесхарактерна и здесь: она поддается корыстным крикам и воплям буржуазии, она кричит против хлебной монополии, она «протестует» против продовольственной диктатуры, она дает себя запугать буржуазии… и истерически мечется, советуя повысить твердые цены, разрешить частную торговлю и тому подобное»651.
Колеблясь между буржуазией и пролетариатом, левые эсеры пытались найти какую-то середину, ограничиться полумерами и никак не могли и не хотели понять, что есть лишь два выхода из создавшегося положения: либо пролетариат в союзе с крестьянской беднотой установит железный порядок, обуздает мелкобуржуазную стихию и заставит кулака подчиниться, либо буржуазия с помощью кулаков и при косвенной поддержке левых эсеров сбросит Советскую власть.
Выход из внутренних трудностей левые эсеры видели лишь во внешнеполитических актах авантюристического характера. Они утверждали, что только разрыв Брестского мира может спасти Россию от голода и «слеп тот… кто искал других способов борьбы с кризисом, кроме ответного удара по кольцу империалистического удава, кроме того, чтобы поднять восстание на Украине и в других оккупированных местностях»652.
Когда ВЦИК, несмотря на сопротивление левых эсеров, принял декрет о комбедах, Карелин от имени своей фракции прямо заявил: «Всем влиянием нашей партии, всем партийным авторитетом мы будем вести решительную борьбу с теми вредными мерами, которые сегодня приняты ВЦИК»653. Через три дня заявление партии левых эсеров о борьбе «самыми решительными мерами как в центре, так и на местах» против политики Советского правительства было опубликовано в газете «Знамя труда».
Вслед за декларациями левые эсеры развернули усиленную практическую деятельность, направленную на срыв мероприятий большевистской партии и Советского правительства. Они не пренебрегали никакими методами, начиная с саботажа и выхода из советских органов с целью создания затруднений в их работе и кончая прямой контрреволюционной агитацией и угрозами в адрес коммунистов.
Фракция левых эсеров Воронежского губернского Совета вышла из состава исполкома и отозвала своих представителей из всех его отделов, но поддержки в губернии не встретила. В ответ на запрос губисполкома об их мнении по этому вопросу все уездные Советы осудили поведение фракции левых эсеров. В Ярославской и Калужской губерниях представители этой партии в июне 1918 г. пытались отдельно от коммунистов собрать губернские съезды Советов, чтобы получить в них большинство. 26 июня 1918 г. на губернском съезде Советов в Нижнем Новгороде они ультимативно потребовали себе больше мест в исполкоме, чем следовало по принципу пропорциональности. Однако съезд отверг домогательства левых эсеров и избрал полностью большевистский исполнительный комитет. Председатель Новоржевского уездного исполкома в телеграмме ВЦИК просил срочно отозвать из уезда агитаторов крестьянской секции, которые настраивали население против организации Красной Армии и выполнения декретов Советской власти.
В большинстве случаев левым эсерам не удавалось провести свою линию. Крестьянство туго поддавалось их агитации. «Трудно было подготовить почву, чтобы крестьяне сочувственно относились ко мне»654, — докладывал один из левоэсеровских агитаторов о результатах своей поездки в апреле 1918 г. Но там, где путем демагогии и при поддержке кулаков левые эсеры брали верх, резолюции носили явный антиправительственный, а порой и провокационный характер. Среди левоэсеровских фракций Советов были и такие, которые колебались и не высказывали своего отношения к продовольственной диктатуре и организации комитетов бедноты; существовали и одобрявшие декреты Советского правительства. Не все левоэсеровские организации на местах разделяли точку зрения своего ЦК, но в основном левые эсеры, особенно их руководящие органы, занимали враждебную позицию по отношению к курсу на углубление социалистической революции в деревне.
По мере развития событий менялось лицо левых эсеров, которые вследствие своей неустойчивости постепенно превращались в кулацкую контрреволюционную партию. В отношениях между большевиками и левыми эсерами во ВЦИК и других советских органах уже не было и речи об «оппозиции, соединенной с поддержкой». «…К концу деятельности ЦИК (IV созыва. — Авт.), — говорил Я. М. Свердлов, — стали редки такие вопросы, по которым мы могли бы столковаться с ними, и за последний период все наиболее крупные вопросы, стоявшие в повестке дня ЦИК, принимались нашими голосами против голосов «левых» эсеров, правых эсеров и меньшевиков… Во всей нашей работе нам приходилось выдержать крайне жестокие нападки с различных сторон. За последнее время эти нападки имели место не только со стороны безусловно враждебных советской власти партий и групп, но и со стороны советской партии, «левых» эсеров»655.
