Исходя из подобных предпосылок, левоэсеровские лидеры объявляли Брестский мир «капитуляцией», «удушением русской революции», «уклоном вправо», пытаясь убедить массы, что его принятие «наносит моральное и физическое поражение революции, ее существование политическое и экономическое делается уже невозможным»565.
Если В. И. Ленин указывал, что государство диктатуры пролетариата в годы мирного строительства оказывает главное воздействие на ход мировой истории своими хозяйственными успехами, то сторонники «подталкивания» революции полагали, что решение насущных задач экономического развития страны лишь отвлекает революционные силы пролетариата. Они рассматривали хозяйственное строительство как нечто второстепенное, недостойное настоящего революционера. Из этой концепции вытекал субъективистский вывод об определяющем значении внешней политики по отношению к внутренней.
Если мировая революция не произойдет, вещали левые эсеры, то в стране, где победила социалистическая революция, неизбежен возврат к капитализму. Поэтому бесполезно рассчитывать на осуществление какой-либо программы социалистического строительства. Любившие щеголять звонкими фразами о мировой революции, левые эсеры квалифицировали стремление Советской власти добиться развития экономики, вывести народ из нужды, поднять его материальное благосостояние как «перерождение большевизма», «обуржуазивание советского общества», желание «удовлетворить брюхо», отказ от борьбы с мировым империализмом.
Позиция левоэсеровских лидеров отражала настроения мелкобуржуазной безысходности: если не удалось сокрушить империализм сразу, значит, без помощи извне социализм удержаться не в состоянии. В основе лево-оппортунистической ультрареволюционной фразеологии эсеров лежали пессимизм, неверие в силы трудящихся. Тот факт, что в «революционной» войне они видели единственную возможность разрешения всех трудностей, на деле означал капитулянтство. Один из лидеров левых эсеров, Камков, даже утверждал, что, если германская армия возьмет Петроград и Москву, это пойдет лишь на пользу революции, ибо немцы «подавятся той порцией живого мяса, которое они хотят проглотить»566.
Апеллируя к всемогуществу «революционной» войны и отстаивая военный метод как единственный путь разрешения противоречий между двумя общественными системами, левые эсеры полностью игнорировали то обстоятельство, что социалистическая революция в каждой стране определяется прежде всего зрелостью внутренних условий. Огромное революционизирующее воздействие на все страны мира государство победившего социализма оказывает в первую очередь тем, что на практике показывает преимущество социалистического строя. В лице государства рабочих и крестьян мировое революционное, освободительное движение приобретает надежную и мощную моральную и материальную опору.
В. И. Ленин подчеркивал, что для мелкобуржуазных теорий революции характерно ограничение ее значения политической стороной. «Мелкобуржуазному революционеру, — писал он, — свойственно не замечать, что для социализма недостаточно добивания, ломки и пр., — этого достаточно для мелкого собственника, взбесившегося против крупного, — но пролетарский революционер никогда не впал бы в такую ошибку»567.
Характерной чертой развития социалистического общества, чего не могли понять «безнадежно погрязшие во фразах» левые эсеры, является приближение его политической организации к разрешению в первую очередь задач развития производства как важнейшей сферы деятельности человека, достижения высшей по сравнению с капитализмом производительности труда. В. И. Ленин указывал на ограниченность роли насилия для победы социализма, выдвигая на первый план силу влияния и пример568. Поэтому не заключение Брестского договора, а отказ от него вел к усилению зависимости первого государства рабочих и крестьян от капиталистического мира.
Мелкобуржуазному революционаризму свойственны авантюристические попытки найти во внешнеполитических акциях выход из внутренних трудностей, одним ударом решить все вопросы, покончить со всеми затруднениями, невзирая на сомнительный конечный результат и не считаясь с возможными жертвами. В речах левых эсеров не было ничего, кроме ультрареволюционной фразеологии, повторения революционных лозунгов без учета объективных обстоятельств и исторических условий момента. «Лозунги превосходные, увлекательные, опьяняющие, — почвы под ними нет, — вот суть революционной фразы»569, — писал В. И. Ленин.
Мелкой буржуазии недостает выдержки в трудные минуты. Вначале, пока революция развивается гладко, по прямой, без особых трудностей и серьезных осложнений, появляется головокружение от успехов, которое приводит мелкобуржуазного революционера к мысли, что он все может, стоит лишь захотеть. Но при возникновении серьезных препятствий это настроение сменяется шараханьем из одной крайности в другую, и он легко переходит к ультрареволюционности, которая неустойчива и бесплодна и состоит наполовину из фразы, наполовину из отчаяния. Поэтому разгул «левой» фразы наступал, как правило, на крутых поворотах истории.
Социальным источником, питавшим «левый» революционаризм, был, как указывал В. И. Ленин, «мелкий хозяйчик, который взбесился от ужасов войны, от внезапного разорения, от неслыханных мучений голода и разрухи, который истерически мечется, ища выхода и спасенья, колеблясь между доверием к пролетариату и поддержкой его, с одной стороны, приступами отчаяния — с другой»570. Этот хозяйчик неспособен проявить в нужный момент стойкость, организованность, выдержку, что и отразилось в демагогических заявлениях левых эсеров о «всеобщем восстании», «повстанческих комитетах», «предательстве мировой революции». Левые эсеры, считавшие, что «революция может идти только прямо»571, побили, по выражению В. И. Ленина, рекорд фразы о революционной войне572. А за этой фразой не стояло ничего, кроме мелкобуржуазного авантюризма и нежелания понять, что для серьезной борьбы с международным империализмом нужны не «истерические порывы», а «мерная поступь железных батальонов пролетариата»573.
В. И. Ленин указывал, что отход левых эсеров от большевиков — явление закономерное, связанное с дальнейшим развитием революции, которая в России проходила в особо сложных и трудных условиях. Было бы неправильно полагать, что она обойдется без колеблющихся. «…Это значило бы, — писал В. И. Ленин, — совершенно не считаться с классовым характером переворота, с природой партий и политических группировок»574. Поддаваясь давлению буржуазии и воздействию мелкобуржуазной стихии, ища выхода из внутренних и внешнеполитических трудностей в «революционной» войне, левые эсеры, авантюристически играя завоеваниями Октябрьской революции, резко качнулись вправо.
После решения ВЦИК 24 февраля 1918 г. о принятии условий мира, предложенных Германией, ЦК левых эсеров провозгласил борьбу против Брестского договора основной линией политики своей партии. Однако решительный разрыв с большевиками левоэсеровские лидеры откладывали до IV Чрезвычайного Всероссийского съезда Советов. Во-первых, они питали надежду, что съезд выскажется против ратификации договора, а во-вторых, в самой партии не было единого мнения по вопросу о том, оставаться или нет в правительстве в случае его ратификации.
IV Чрезвычайный Всероссийский съезд Советов открылся 15 марта 1918 г. На него прибыло 1084 делегата с правом решающего голоса, из них большевиков — 732 (68%), левых эсеров — 238 (22%), представителей других партий — 96 (9%), в том числе 15 правых эсеров и 18 беспартийных575. С докладом о ратификации договора на съезде выступил встреченный бурными овациями В. И. Ленин. Он убедительно показал, что необходимо как можно вернее и надежнее обеспечить возможность укрепления социалистической революции, сохранить ее завоевания, ибо Советская республика не в состоянии вести войну. Поэтому, «какова бы ни была передышка, как бы ни был непрочен, как бы ни был короток, тяжел и унизителен мир, он лучше, чем война, ибо он дает возможность вздохнуть народным массам, потому что он дает возможность поправить то, что сделала буржуазия…»576.
