Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Меня не беспокоят светофоры. Как Карлсон, я лечу, куда хочу. Над рекой и холмами. Над мостами и площадями. Над проспектами и парками. Над черепичными крышами с их уютными чердаками и чумазыми дымовыми трубами, с их хитросплетениями рыжих плоскостей и остроугольных коньков. Один чудак на открытом балконе развешивает на просушку белье, другой на террасе поливает цветы, третий загорает на крыше.

Геометрия пражских улиц — как линии на ладони. С высоты подтверждается информация из музея: лет двести пятьдесят назад Прага была не единым городом, а пятью независимыми поселениями, разбросанными по холмам в долине Влтавы. Время давно залатало исторические швы: там, где проходили крепостные стены, протянулись проспекты, теперь и Градчаны, и Вышеград, и Новый город, и Мала Страна — самый что ни на есть центр. Только с воздуха просматриваются еще кое-как очертания того, что иным способом увидеть уже не дано.

Гигантский план города ковром расстелен на земле. Под ногами медленно проплывают застроенные частными особняками кварталы Браник и Крч с аккуратными голубыми квадратиками бассейнов во двориках, среди цветущих миндальных и яблочных деревьев. Под автомостом, несущим на асфальтированной спине магистраль из Праги в Брно, раскинулся квартал Нусле. С Нусельского моста, где иногда сводят счеты с жизнью несчастные влюбленные, конфигурацию балконов и крыш изучить попроще, чем с воздушного шара. Но мы и так летим низко: автомашины — со спичечный коробок, пешеходы — как муравьи.

А вон — Национальный театр с похожей на перевернутую салатницу крышей. Вдали, толстой ниткой через серебряную от солнца Влтаву — Карлов мост, вдоль моста двумя шеренгами солдат выстроились бронзовые скульптуры святых. В 1393 году по велению Вацлава IV под мостом безжалостно утопили главного пражского викария Яна из Помука, отказавшегося открыть императору тайну исповеди его четвертой супруги. За смерть во имя веры церковь воздала мученику должное: несчастный викарий причислен к лику святых под именем Яна Непомуцкого, и именно к подножью его статуи, гласит поверье, должен прикоснуться турист, загадывая на Карловом мосту желания.

У меня в настоящий момент желания такие: все рассмотреть, благополучно долететь и удачно приземлиться. Желательно не вон там, не на крутом берегу, в парке Летна, рядом с монументальным фундаментом, на котором когда-то стоял исполинских размеров памятник другому святому — Иосифу Сталину. Когда политическая мода переменилась, монумент взорвали, а сейчас на его месте качается стрелка гигантского метронома, размышляет о причудах времени.

Знак качества любого города — в продолжительности его истории. Любоваться Прагой с высоты — словно смотреть на увядающую актрису с последних рядов зрительного зала: как же она до сих пор хороша. Секрет вечной молодости — в расстоянии, отделяющем зрителя от красоты и изящества. Не видно морщин, не заглянешь на стройплощадки и в мусорные контейнеры, не разглядишь ни дряблой кожи, ни трещин в асфальте. Вот и получается: Прага — древний юный город, как сказал бы не склонный к романтике оценщик, город в отличном состоянии.

Рождение воздушного шара — волнующее событие. Капроновый мешок, спрятанный в автомобильном прицепе, превращается в упругий колышущийся купол. И шар становится больше дома. На какой-то момент, если встать прямо под купол, — больше неба. Плетеная гондола тесна, в ней, заставленной баллонами со сжиженным пропаном, едва развернуться троим пассажирам. Стоишь, высовываясь по пояс, чтобы рассмотреть уходящую из-под ног твердь. Воздушное впечатление — совершенно из детства, вернее, из детского сна: плавный, бесшумный, неспешный полет. Пока капитан не включит рацию и газовую горелку.

Воздушный шар — штука красивая, но весьма строптивая. Легким и подвижным он кажется только со стороны. Возможности путешественников ограничены. На команды пилота шар реагирует с замедлением — воздух в куполе от газовой горелки нагревается не сразу. Капитан открывает вентиль, но по инерции гондола еще довольно долго движется вперед и вниз, и только через десяток секунд медленно, словно нехотя, начинает подниматься. Если нет ветра, только движение по вертикали и возможно: опускаясь-поднимаясь, ловишь воздушный поток. Можно неподвижно зависнуть, например, над оврагом. Или над городским кварталом, а баллона хватает на два часа. Еще хуже — если попадешь в зону турбуленции, где сходятся воздушные потоки. Гондола может попросту впрыгнуть внутрь купола, тогда жди неприятностей.

Лечу и убеждаюсь: облик Праги и весь ансамбль ее архитектуры определен и сформирован Влтавой, обнимающей город широкой петлей. Как политики вокруг президента, городские кварталы вынуждены позиционировать себя по отношению к реке. Улицы сбегают к реке ручьями, слепо тычутся в перекрестки на набережной, наталкиваются на гранитные парапеты, делают вид, что Влтавы не замечают, пытаются обойтись без нее, с помощью мостов. На глазок, левому берегу повезло чуть больше, чем правому, — парковый пояс кое-где, у острова Кампа, даже выходит прямо на песчаную, без бетонных оков косу. Здесь Прага и начиналась, с ремесел, связанных с рекой, тут строились бесчисленные плотины, мельницы, лодочные причалы, общественные бани, водонапорные башни, купальни, водокачки. Теперь от всего этого остались одни названия да исторические, музейные внутри, здания: Совиная мельница, которая уже сто лет не мелет муку, Малостранская водокачка, которая давно не качает воду.

Влтава — это не только привольная серая волна, это каскад плотин и шлюзов, восемь нарушающих плавное течение реки островов и восемнадцать скрепками стягивающих берега мостов. Из гондолы под куполом мне видны девять: от Баррандовского железнодорожного, по которому как раз бежит поезд из Смихова во Вршовице, до, кажется, Главкува моста, проложенного через речной остров Штванице в начале прошлого века. Когда-то пражане, склонные к приятным преувеличениям, называли этот остров Большой Венецией, потому что участки земли разделялись здесь неглубокими каналами. Сравнение, честно говоря, не выдерживало критики: в пражской Венеции располагались в основном огороды да охотничьи загоны, где местная знать развлекалась травлей диких зверей. Каналы давно засыпаны, но склонность к молодецким забавам сохранилась: на Штванице теперь — старый Зимний стадион, там еще до войны проходил чемпионат мира по хоккею, да Центральный дворец тенниса.

Оба стадиона сильно пострадали во время небывалой силы наводнения 2002 года, когда Прагу не спасли от взбесившейся реки ни плотины, ни дамбы, ни миллионы укрепивших берега мешков с песком. Под гондолой воздушного шара как раз Детский остров, а на северной его оконечности — скульптура Влтавы, к которой по традиции возлагают цветы в память о жертвах стихии. История Чехии никогда не была патриархальна: Прага — мать городов, Влтава — старшая сестра чешских рек, самая почитаемая в стране святая — Анежка Чешская, даже основала столицу молодая красавица, княгиня Либуше.

Искусство превратило воздушный шар в сладкую муку мечтателей — на странице и в кадре он появляется в основном как приспособление для неудачников: чтобы лопнуть, рухнуть, оторваться и улететь, загореться и не взлететь. Вспомните: Жюль Верн превратил в несчастливых воздухоплавателей чуть ли не половину персонажей своих книг. Федор Хитрук влепил парящему у пчелиного улья Винни-Пуху пробкой под зад. Символом попыток России взлететь стал наполненный дымом пузырь из звериных шкур в «Андрее Рублеве» Тарковского. Даже коротыша Незнайку и его друзей безжалостный Николай Носов обрек на крушение.

Литература и кино, впрочем, только копируют жизнь. Пионер воздухоплавания, француз Пилат де Розье, погиб всего через два года после первого в истории успешного полета над Парижем — его шар лопнул над проливом Ла-Манш. Кругосветный беспосадочный одиночный полет — мечта воздухоплавателей, для исполнения которой потребовалось более двух веков. «Это последний великий вызов, который природа оставила человечеству», — заявил несколько лет назад австралийский пилот Джон Уоллингтон. Он прав, ведь воздушный шар — это всего лишь увеличенная копия мыльного пузыря, хотя и превосходящая его по прочности. Не случайно любимый тост воздухоплавателей — за четыре стихии: за воздух, по которому шар летает, за огонь, который этот воздух согревает, за ветер, по воле которого шар движется, и за землю и воду, на которые шар возвращается. Уоллингтону не удалось перехитрить четыре стихии, как он ни пытался, несмотря на то что его «Одиссей» поднимался на высоту до 40 километров, туда, где просто не бывает плохой погоды. Удача улыбнулась самому упорному: чикагский миллионер Стив Фоссет покорил земной шар с шестой попытки, потратив на свои усилия без малого шесть лет. Не раз он рисковал жизнью. Застигнутый как-то бурей над Тихим океаном, его «Одинокий дух» рухнул с высоты девять тысяч метров, а после приводнения гондола загорелась и стала тонуть. Фоссет тогда выжил чудом. Мировой рекорд он поставил летом 2002 года на воздушном шаре «Дух свободы» и при этом опять едва не погиб.

25
{"b":"244757","o":1}