Кого он любил по-человечески? Из того, что было при мне и проявлялось ярко, прежде всего — Валю Никулина.
Встречаю Валю в коридоре «Останкино»: худенький, субтильный, маленький — идёт куда-то. Очень хотелось мне сделать приятное Олегу Ивановичу! Взяла Никулина под руку:
— Валь! Пойдём сейчас в одно место!
— Куда ты меня тащишь?
— Ну, пойдём — увидишь…
А там, через весь коридор надо далеко идти в зал, где идёт озвучивание «Не ради славы». Олег Иванович стоит у микрофона. Я зашла:
— Олег Иванович! Можно вас на одну минуточку? Выйдите, пожалуйста!
Стоим с Валей в уголочке. Даль вышел. Ой, что с ним было…
— Ах, ты мой Куля!
Он Вальку и обнял, и поцеловал. И тетешкался с ним, как с ребёнком!..
Из своих партнёров очень любил Анатолия Папанова и Владимира Этуша. И много мне про них рассказывал! Часто-часто их обоих вспоминал. Из поколения более молодого немногих любил, но очень тепло говорил о Коле Бурляеве и Юре Богатырёве. Был привязан по-дружески к Игорю Васильеву, с которым снимался.
Из партнёров по фильму очень ценил Иру Печерникову. Заботился о ней и очень ей симпатизировал. И очень жалел. Доверительно, по-доброму говорил мне:
— Ирка… дура такая…
Потом они где-нибудь встретятся, а она прибежит ко мне на телевидение в Останкино — рассказывает:
— «Пилил», вот, меня, Оль, что звание себе не выхлопатываю, что о квартире не пекусь…
— Ира, ты его слушай — он тебе добра желает.
А она тогда жила с Борькой Галкиным чёрт-те где, чуть ли не на каком-то чердаке…
Даль был очень светлый человек, а вот юмора я от него не видела. Точнее, у нас с ним были очень серьёзные беседы: об Андрее Платонове, о Борисе Эйхенбауме, о Юрии Тынянове. О круге этих людей — мыслителей. Он очень ценил деда своей жены! А вот Шкловский им меньше всего тогда владел…
Ещё он был прост, но не по-дурному, как у нас часто бывает, а светел и человечен. К нему ассистент режиссёра могла обратиться и так:
— Олег Иванович! Сядьте вперёд — я посижу сзади. Мотаюсь за вами по всей Москве… Меня там мутит… сидите вы!
Он усмехнётся, молча сядет. И начинает водителя смешить, рассказывая в лицах, как они с кем-то запили на съёмках в Калининграде… Как они загудели где-то на гастролях всем театром и пришли на встречу со зрителями, а те были в отпаде, потому что весь «Современник» был пьяный… Какие-то такие истории — актёрская «тюлька», но рассказывавшаяся и вспоминавшаяся им тоже очень тепло.
Самый большой объект в Москве снимался на Электрозаводской улице три месяца. По фильму «Не ради славы» — это особняк, где под присмотром Шлоссера содержится захваченный абвером Сергей Скорин.
Хозяин, строивший Электрозавод, возвёл для своей дочери роскошный дом — весь в дереве. На момент наших съёмок в нём было общежитие ткацкой фабрики. Там жили очень хорошие, простые девочки, которые поглядывали и на Игоря Васильева и на Сашу Калягина. А за Олегом Ивановичем просто ухаживали: очень бережно, интеллигентно, без конца нося ему чай…
Но в тот период я больше дружила с Леной Прудниковой, у которой в этих эпизодах была женская роль.
В сентябре 1974 года у нас были досъёмки в гостинице «Советская». Даль приезжал из Пицунды, где отдыхал с женой. Вернулся из отпуска лёгкий, живой. Я ему позвонила:
— Не буду вас грузить! Осталось то-то и то-то. И ещё: летом вас искала группа Гайдая…
Та осень у него была очень продуктивная. Закончив «Не ради славы», снялся в «Не может быть!», потом — в «Горожанах» на студии Горького. Затем начал Печорина у Эфроса — это уже на телевидении.
А у меня была уже какая-то другая картина. Помню: сижу на студии телевидения, какая-то книжка передо мной институтская. И вдруг открывается дверь — и заходит Даль. В мундире, при эполетах.
— Здравствуйте, Оля, позвольте сделать от вас звонок…
А я-то сразу усекла, что он зашёл «показаться»!
— Ой, Олег Иванович!.. Прекрасный Олег Иванович! Прелесть…
Разулыбался, и так и не позвонил! Но, «получив своё», ушёл довольный. Вот такой вот он был — точно солнышко ясное…
Улыбался искренне, а не притворно. Был, как всегда, сдержан, спокоен, немногословен. Но всё, что он говорил, было очень значительно, с очень серьёзными мыслями.
18 октября 1976 года
У меня был близкий приятель, режиссёр-документалист Вахтанг Микеладзе — очень хороший парень. Он сын широко известного в Грузии дирижёра Евгения Микеладзе, который пострадал в 1937 году. Мать второй раз вышла замуж за русского. И вот, его брат по матери, Коля Дроздов, поступает в Москве на Высшие режиссёрские курсы. В этот день у них первый экзамен — письменная работа. Вахтанг, зная, что Колька мне очень симпатизирует, звонит:
— Оля! Поедем с тобой, там покрутимся и поддержим Колю!
И мы помчались туда на машине. Приехали. Встретили ещё каких-то знакомых. Вахтанг — эмоциональный, красивый грузинский парень — говорит:
— Иди, загляни. Они там пишут, а дверь открыта. Коля сидит на пятой парте — ты ему помаши!
Иду. Подхожу к дверям огромного зала и первое, что вижу, — в первом ряду… Олега Даля! И забываю про Колю! Какой Коля, когда Даль сидит и пишет! «Ах, — думаю, — всё-таки поступает! Сума сойти!»
А незадолго до того мы с ним говорили об Андрее Платонове. И он сказал, что самое лучшее у Платонова — «Сокровенный человек» и что он хотел бы снять по нему фильм:
— И первая фраза сценария такая: «Егор Пухов сидел возле гроба жены и резал острым ножом варёную колбасу».
— И что же тут, Олег Иванович, можно снять? Это — литература.
— Не скажите, не скажите…
Вот такие у него были вдруг поразительные «пробросы» мысли. Ну что я рядом с ним? Девчонка-ассистентка… Бегаю за ним, вожу на машине на съёмочную площадку. Но, конечно, определённый элемент доверия по отношению ко мне у него был…
Короче говоря, в ошеломлении выскакиваю из здания и — к Микеладзе!
— Вахтанг! Даль поступает!
— Да что ты?!
— Правда, правда! Сидит и пишет… бедненький.
— Вот это да! Вот это да… Давай тогда мы с тобой сейчас отсюда никуда не уйдём.
А он заехал за мной на машине — был очень холодный день. Я смылась с работы, поэтому пальто у меня висит на студии в кабинете, то есть я, вроде, где-то здесь. А я на ВРК возле гостиницы «Украина»!
Стали мы с ним ходить-бродить — ждать. Встретили ещё одного, дружка Вахтанга — эстонского документалиста Пэтта. Пошли в магазин за углом, купили вина, выпили в машине. Экзамен кончился, все выходят. Вахтанг говорит:
— Оль, иди, возьми Колю!
А я не вижу Колю, потому что ищу глазами Олега Ивановича! Смотрю, стоит Даль. В растерянности — никто к нему не подходит… Выскакиваю из машины и подлетаю к нему:
— Олег Иванович! С ума сойти! Вы всё-таки поступаете?! Ну, я надеюсь, что у вас всё будет в порядке!
И он так покраснел, смутился — просто поразительно.
Прошло дней десять. Ничего не известно. Списки никак не вывесят. Вахтанг решил, что я с Далем «вась-вась», а он-то уж наверняка знает.
А я, хоть и была молоденькая и хорошенькая, — просто не понимала, человек какого уровня со мною рядом. Может быть, Даль и относился ко мне с некоторой долей симпатии. Но я никогда и ни на что его не подвигала! Он спрашивал меня о том, что его интересовало. Я ему отвечала. Общение больше состояло из бесед о высоком. Всё-таки у меня какая-то культура уже была впитана во ВГИКе. Даль не со всеми общался, а со мной он разговаривал.
И вот, в последних числах октября мы собрались компанией. Сидим в Сокольниках в одном грузинском доме. Такая интернациональная документалистская компания: Вахтанг, Пэтт, Коля Дроздов, девочка-литовка, ещё ребята. И ещё там был Станислав Говорухин, ходил молча и всех презирал. И при этом пил нашу водку!
Приехал Дроздов с курсов — новостей нет…
А в то время, в семидесятые, поступать на ВРК — означало в какую-то недосягаемую сферу попасть! Лучшее мировое кино показывают только на Курсах: Феллини, Бунюэль, Коппола… вгиковцы этого лишены, если только не поедут подпольно в Госфильмофонд. А на Курсы никого постороннего не пускают. Показывали один раз фильм Бунюэля — так по спецпропускам. И это всё гудит, как пчелиный улей, — аж до самого ВГИКа разговоры доходят!
