— Что такое?! Как это?! Мы снимаем таких актёров, а они, понимаете ли, раков едят! Пока не съедят — не придут! А?!
Ну, ничего. Я считаю: а когда же поступать алогично, как не в молодые годы? Если молодой человек весь «запрограммированный», то какая же это молодость, к чёрту! Поэтому какие-то наши «запои» в то время — это чушь. Гусарили, выпивали, конечно, но это всё было с нас, как с гуся вода.
Пение Олега, его «концерты» тех лет — это тоже всё из области «гусарских похождений» и вот такого проявления души, неординарности. Да, Олег очень много пел. Пел модные песенки тех лет… По-моему, тогда уже и Галич подпольный был. Володя Высоцкий — ещё нет. Я его по молодости тоже очень хорошо знал, и тогда он ещё пел в основном шлягерно-блатную тематику. Свои он ещё, может быть, только пробовал. А у Олега градация была очень резкая: романсы (очень любил наши, классические) и матерная блатняга. А я снимался ещё параллельно, не помню сейчас, в какой картине, и уехал туда. Недели через две приезжаю и вижу: на «коньке» крыши сидит Олег с гитарой и, по-моему, Володя Колокольцев с ним рядом. И горланят какую-то блатнятину на всю округу, на весь этот двор. В те времена там не очень обращали на это внимание. Это сейчас вызовут наряд и всё такое… А тогда это был «Куряж» — одесский «Куряж»: там видели и не такое. Но всё-таки это был «номер». Такое и «Куряж» не часто видел, чтобы сидели люди на крыше уровня третьего-четвёртого этажа старой постройки. Я крикнул:
— Олег! Сверзишься!.. Ты что!
Но, когда он был в настрое, остановить его было очень трудно. Потом я их как-то подманил с этой крыши, сказав, что у меня «что-то есть с собой». Олег крикнул:
— A-а… это другое дело! Сейчас придём…
Так что гусарили напропалую… Был там какой-то конфликт у них, но я-то его не застал. Опять конфликт с режиссёром, и всё это, конечно, ерунда, но по тем временам и по тому ещё опыту и багажу конфликт казался Олегу очень серьёзным. И его поведение было как вызов. Причём он сел на «конёк» крыши над номером режиссёра Анненского, чтобы тот слышал всё, «что он о нём думает» и поёт. Вот такие были проявления… Конечно, то, что я рассказываю, — это Даль, не похожий на того Даля, который был уже известен и популярен потом.
Опять же, я терпеть не могу порождений этого нашего «социалистического кодекса». Вбили в головы, и я думаю, что наше поколение от этого ещё не избавится, конечно. Может быть, следующее или через одно… Опять о той нашей социалистической морали: шаг вправо, шаг влево — уже считается аморальным, поэтому, как писал поэт Коган: «Я с детства не любил овал, я с детства угол рисовал». Олег всегда «рисовал угол», по проторенным дорогам, «как все», не ходил.
Насчёт того, что он выпивал. Ну и что?! Я считаю, что это всё правильно. Почему? Потому что, во-первых, это — болезнь. Причём это действительно передаётся в генах, и если кто-то там даже в дальних поколениях страдал недугом, а потом это передаётся, и ничего с этим нельзя сделать. И сколько бы эти ханжи ни печатали угрожающих статей — это всё чушь собачья. На Западе актёру вписывается в контракт: «человек подвержен запою». И там никто не считает это за унижение, за какой-то порок. Человек болен и страдает этим. Ну и что? У другого язва, у третьего ещё какие-то болезни есть… Я заметил на своём жизненном пути (конечно, это не абсолютная истина, исключения бывают, но, как правило, я это подмечал): многие талантливые люди подвержены этому. К сожалению, подвержены. Это есть, и можно перечислить массу примеров. Только не хочется и не надо этого делать, потому что я не говорю, что в этом есть какая-то взаимосвязь, но, наверное, что-то всё-таки есть: то ли повышенная чувствительность к каким-то жизненным несправедливым катаклизмам, то ли ещё что-то… У меня много знакомых актёров, которые, вроде, не пьют, точнее, они также пьют, но только «под одеялом», с закрытыми дверьми. Ну, и что толку-то? Выходит на сцену — что он вышел, что его нету… Эти люди никогда не «наследят». А на того, кто «наследит», как раз и интересно смотреть на сцене и в кино. Ну, это так… мои жизненные наблюдения. Мы с Олегом говорили на эту тему в последующие годы, встречаясь на «Мосфильме» или в Доме кино. У него это была очень болезненная тема. Он со мной делился (я могу взять на себя смелость сказать об этом), потому что я в этом деле немного разбираюсь. И приблизительно так же, как он, к этому отношусь, так же это всё переживаю. И он со мной делился очень часто, причём разговор начинался именно с этого. Олег, на мой взгляд, делал всё, чтобы этот недуг преодолеть. Не то что: «Я вот такой талантливый, буду пить — и всё! Плевать я хотел!» Нет, он боролся с ним просто не на жизнь, а на смерть. Он рассказывал мне, как проводил операцию по вшиванию:
— Ты понимаешь, Герка, ещё один год и двадцать пять дней я буду держаться…
— Да брось ты, Олег, что ты с такой скрупулёзностью до дня подсчитываешь?
Меня это удивляло.
— Нет-нет-нет-нет-нет… Я работаю. У меня это, это и это. Я буду сам. Сам.
А потом, когда время позволяло, он себе тоже немножечко «позволял», но свой недуг на самотёк не бросал. Я это точно знаю, потому что мы с ним много на эту тему говорили. Он себя всё время держал. Как только его немножечко «понесло», он опять шёл к врачам, «зашивался», опять брал себя в ежовые рукавицы. Вот то, что касается распространённых в нашем быту разговоров: «Ай, как Даль пил!!! Ай-яй, ка-а-ак он пил!..»
Ведь, опять же, только в нашей стране судят о человеке до сих пор по анкете. Это же вообще нонсенс. Ну, где ещё это может быть?! Я всегда на это говорю: а как он работал?! Как же это можно говорить? А вы посмотрите, какие работы! И когда же он успевал пить-то?! Он снимался почти всё время, уже не говоря про театр. А в театре — извините. Ну, сто пятьдесят грамм выпьешь — и ещё ничего, если роль у тебя крепко сидит, а если больше — уж не зрителям, так партнёрам будет ясно, что ты поддатый, — и сразу на тебя будет заведена «закладная» бумага. Театр этого не любит… И вообще на сцене невозможно в пьяном виде работать, а уж в кино — тем более. Где это вы увидите Даля на экране под хмельком? Да нигде и никогда. Когда же он пил-то? Когда умудрялся? Очевидно, в паузах. Были какие-то паузы, и он давал душе свободу, снимал эту нагрузку. И кто его будет снимать при нашем беспроволочном социалистическом ханжеском телеграфе? Тут же везде «прославят»! А Олега снимали всё время. Не возьмут, если актёр где-то сорвал раз, два, — сразу раструбят по всем киностудиям страны. Да, хороший, талантливый, но рисковать не будем. Сорвёт всё к чёртовой матери! А Олега снимали, и это, опять же, не про то, что я пытаюсь его как-то «обелить постфактум», — нет. Это профессионализм. Он был профессионал высокого класса и знал, где он может себе позволить, а где — ни-ни. И он это чётко соблюдал. Я это видел и никогда в этом не сомневался. Вот то, что касается этого распространённого мнения о нём.
Но вернёмся опять ко временам нашей молодости. Во всех наших «дружеских попойках», гульбищах Олег всегда проявлял недюжинную фантазию. То он ночами предлагал сделать заплыв по лунной дорожке, благо море было рядом. Недели две мы ходили, как дураки, и он всё нас уговаривал рвануть ещё раз по лунной дорожке. А с другой стороны, как проплывёшь, так, во-первых, красиво, а во-вторых, выходишь уже нормальный и трезвый. Идёшь спать, а утром — встают все хорошо. Ну, это шутка… Он всё время придумывал какие-то розыгрыши и развлечения. С его подачи совершали поездки за город в ещё не тронутые по тем временам места. Однажды мы поехали в Аккерман, в Белгород-Днестровский — крепость там потрясающая, а тогда она ещё была в хорошем состоянии. Крепость XII века, по-моему. Когда-то это было русское владение, потом она была под турками, которые её перестроили. Это самая настоящая средневековая крепость: со рвами, с мостами, а турки выстроили там ещё и минарет. Вот Олег нас и вытащил. Говорит:
— Поехали, я про это место слышал…
— Да брось ты, киселя месить по жаре…
