Агриппе возражает Меценат:
«Если ты заботишься от отечестве, — говорит он Октавиану, — то преобразуй его и приведи в порядок наиболее рациональным образом. Возможность и делать, и говорить все, что пожелаешь, — это источник всеобщего благополучия, если имеешь дело с благоразумными людьми, но приводит к несчастью, если имеешь дело с неразумными. Поэтому тот, кто дает свободу неразумным людям, все равно что дает меч ребенку или сумасшедшему (оказывается, эта крайне важная истина была известна два тысячелетия назад! — Л. О.).
Поэтому я считаю необходимым, — продолжает Меценат, — чтобы ты взял управление государством в свои руки совместно с другими достойными людьми... Ты не думай, что я советую тебе стать тираном и обратить в рабство народ и сенат. Того мы никогда не посмеем, ни я сказать, ни ты сделать... Господином положения в государстве должен оставаться сенат. Все законы проводи через сенат...»
Это все пишет Дион Кассий. Далее я предлагаю свою, основанную на последующих действиях Октавиана, реконструкцию мысленного диалога Октавиана с Цезарем:
«...Выслушав и поблагодарив друзей, Октавиан надолго задумывается. В триклинии наступает молчание. Слышно, как потрескивает жир в светильниках. Остановив невидящий взгляд на пляшущем языке огня, Октавиан мысленно продолжает свой давнишний разговор с Цезарем:
— Ты говорил, доверие народа. Что такое народ? Неужели эта буйная и продажная римская чернь? Ты, наверное, имел в виду своих доблестных ветеранов. Я тоже уважаю ветеранов, хотя и не могу рассчитывать на такую же, как у тебя преданность. Я дам им землю — пусть крестьянствуют. Но как мне опереться на них, разбросанных по всей Италии и в колониях вне ее?
Ты полагал, что подобно Периклу будешь ежегодно переизбираться консулом. А если подкупленная толпа на форуме однажды не выбрала бы тебя — достойнейшего из достойных? Еще ты собирался лишить сенат его влияния и многовековой власти. Они убили тебя. Из благородных побуждений, во имя Республики! Чтобы уничтожить республиканскую традицию, потребовались бы долгие годы изнурительной борьбы с сенатом и демократами. Вот Меценат советует наоборот — действовать через сенат. Может быть, он прав? Нет, конечно, не так, чтобы сенат действительно стал господином положения. Пусть это сенаторам только кажется. Имеет смысл даже расширить их полномочия. Пусть обсуждают и принимают законы. Помимо Народного собрания. Но по моим советам! Надо восстановить в государстве почитание сената. Пусть и меня почитают как сенатора, как старшего сенатора! Принцепс сената, возглавляющий его список! До сих пор это было лишь почетное звание, которое давалось пожизненно почтенным старцам. Я поставлю себя во главе списка. По праву моих заслуг перед государством. И это положение сделаю основой моего авторитета и власти. Источником, сенатским по своему происхождению, а значит, традиционным! И консулом в Народном собрании меня будут проводить сенаторы и их клиенты. Я обменяю сохранение и почет сената на постоянную власть консула и первого сенатора. Так будет надежнее...
Позади почти прозрачного пламени Октавиану чудится лицо Цезаря. То выступает явственно, то почти скрывается в полутьме.
— А ты уверен, что через год-другой, когда ветераны разбредутся по колониям, не будешь обманут?
— Нет, не уверен, — мысленно отвечает Октавиан.
— Найдется какой-нибудь новый Катон, — продолжает Цезарь, — и будет уличать тебя в попытке стать царем. Они опять сговорятся и если не убьют, то наверное сумеют помешать твоему переизбранию консулом. А потом, ввиду молодости лет, лишат и положения принцепса. Что останется тогда от твоего влияния и власти? Ты не боишься потерять все, чего достиг, победив Брута и Антония?
— Боюсь, — признается Октавиан, — но не вижу другого выхода.
Черты лица Цезаря расплываются и тают...»
Октавиан не замедлил осуществить свой план относительно сената. Он добавил еще, что опрос сенаторов при обсуждениях будет вести принцепс как глава сената. И опрашивать будет не в порядке старшинства сенаторов, как всегда было раньше, а по своему усмотрению. Кроме того, он учредил «Совет принцепса», куда должны входить сменяющиеся через полгода пятнадцать сенаторов по жребию, второй консул и по одному человеку от каждого уровня магистратур. С таким, вроде бы демократическим по своему составу и происхождению Советом, ему нетрудно будет справляться. Докладывать рекомендации Совета сенату будет второй консул, а подписывать решения сената — принцепс. Все в рамках сенатской власти!
Сенат совместно с Народным собранием присваивают Октавиану наименование «император». В том новом смысле, который этому слову придал Цезарь: главнокомандующий всех римских армий, как во время войны, так и в мирное время. Это наименование должно подтверждаться каждые десять лет. Таким образом осуществляется сочетание гражданской власти консула, военной — императора и авторитета принцепса сената. Мало того, Октавиан решает укрепить свое положение еще одним, особым титулом, означающим вождя римского народа и хранителя заветов старины. Этот титул — «Август», он составляет как комбинацию древнеримских понятий «augur» (жрец — предсказатель будущего) и autoritas (вождь, авторитет). Теперь он будет именоваться «Император Цезарь Август, сын божественного» (Юлий Цезарь уже обожествлен). Кроме того, решено в сенатской курии водрузить в его честь золотой щит со словами: «За мужество, милосердие, справедливость и благочестие».
Это решение от 16 января 27-го года можно считать днем рождения империи. Все последующие владыки Рима будут императорами и принцепсами сената (а в новое время короли будут именоваться августейшими особами). Народ же римский ту же самую дату будет считать днем восстановления сенатской республики!
Кроме Совета принцепса, так же как у Цезаря, особую роль будут играть «друзья принцепса» — доверенные люди без определенных должностей. У себя дома Август (будем называть его теперь так) устраивает канцелярию из своих вольноотпущенников и рабов. Через нее рассылаются распоряжения императора и получаются необходимые ему отчеты. Для ускорения этих действий управления создается государственная почта — цепочки постоялых дворов на всех главных дорогах с несколькими подставами лошадей между ними.
Провинции Рима Август поделил на сенаторские и императорские. В последних (приграничных) провинциях находятся постоянные армии. Император сам назначает туда наместников из числа сенаторов. Они же — командующие армиями. В сенатские провинции наместников, как и прежде, назначает сенат. Но «в интересах государственной безопасности» император имеет право контролировать положение дел в них. Сбор налогов в провинциях обоих типов передается специальным «прокураторам», назначаемым принцепсом сената. Откупы сбора налогов запрещены. Законы о вымогательстве (наместников) ужесточены, и судопроизводство по ним упрощено.
В государственную казну («эрарий») налоги поступают из сенатских провинций. Налоги из императорских направляются в военную казну («фиск»), которой бесконтрольно распоряжается император. Хранители государственной казны повышены в ранге до преторов и подчинены принцепсу сената. Таким образом, все финансы государства находятся в ведении Августа. В провинциях установлены четко определенные налоги: подушный, поземельный и на недвижимость. Города растут и богатеют. Привычный уклад жизни в них меняется постепенно, в течение сорока лет правления Августа. Народные собрания (комиции) в Риме продолжают собираться, но только для выбора магистратов. При этом принцепсу сената предоставлено право предложения и отвода кандидатов. Законы принимает только сенат — по рекомендациям Совета принцепса.
Вообще форма сенатской республики как будто сохраняется. Полномочия сената даже несколько расширены. Постепенно, без резких перемен Августу удается реализовать замысел Цезаря — стать самодержавным властителем огромного государства, управляемого с помощью собственной администрации и канцелярии. При этом ради спокойствия граждан сохраняются традиционные признаки республиканского строя, в том числе и «правящий» сенат. На самом деле все это лишь видимость демократии. Сенат не правит, а лишь «оформляет» волю Августа, преподносимую в виде решений Совета принцепса. Август категорически отказывается от главного, действительно демократического элемента единовластия, планированного Цезарем, — от обязательного ежегодного отчета властителя перед народом, обладающим правом лишить его власти или пролонгировать ее еще на год (неограниченное число раз). В целом можно сказать, что при Августе утверждается самодержавная и пожизненная власть императора-принцепса, завуалированная существованием республиканских институтов, лишенных большей части своих прежних полномочий.
