Как водится, мы обменялись приветствиями и окинули взглядом лесную добычу друг друга. У ребят в корзинках не было ни одной грибной шляпки.

— Ну, грибники! — произнёс я.

— Ай, а вы-то чего набрали! — почти в один голос высказались юные грибники. — У нас такие и не берут.

— То у вас, — ответил я. — Вы, видать, господских кровей, только царскими грибами питаетесь. А нам каждая солонушка пригожа. Да у меня тут есть и беленьких с пяток.

— Ну, сейчас рыжики нужно брать, — сказал один из ребят. — Мы за рыжиками ходим.

— И рыжиков мне с пяток попалось.

— Это не рыжики. Мы вот сейчас сразу по корзинке нарежем.

— Пойдёмте с нами, — пригласили меня.

Отказаться от такого предложения было трудно. Я направился за ребятами следом, глазея по сторонам и набрасываясь на каждый мухомор, принимая его за благородный гриб. Сначала ребята обращали на меня внимание, но потом забыли, что я тащусь за ними. На лесной, заросшей травой и местами заболотившейся дороге они вдруг заспорили. Из-за чего, казалось бы, можно спорить на лесной дороге, но они нашли спорный предмет, из-за которого готовы были чуть ли не сцепиться за грудки.

Меня заинтересовал их спор. Я прибавил шаг и сократил расстояние между ними, чтобы отчётливее слышать их слова.

Они спорили из-за следов на дороге. Следы принадлежали крупным парнокопытным животным. Нельзя было сказать, что наследили кабаны. Один из спорщиков утверждал, что по дороге гуляли (он так и говорил: гуляли) лоси. Второй (как потом выяснилось, сын ветеринара) возражал ему, говорил, что следы коровьи, что от колхозного стада отбились тёлки и пропадают где-то в лесу. Они и проходили здесь. Я согласился с сыном ветеринара, считая, что, верно, он перенял отцовскую науку, умеет отличить коровий след от лосиного, но в спор не вступал. И конечно же, охотник-охотовед, который назвался сыном охотника, знает лосиные следы как свои пять пальцев. Он выкинул руку и предложил спор на сто рублей. Юный знаток ветеринарии сдался, да мало того: ещё и отцу его попало, что он якобы корову от лошади не отличит, что и лечить он не умеет никого. Дошло до прямого, опять же спорного вопроса:

— А скажи, скажи: гуся или утку твой батька вылечит?

— И гуся, и утку, и любую птицу вылечит, — ответил ветеринаров сын.

— А вот и не вылечит. Спорим, что не вылечит.

— Спорим, что вылечит. На рубль, — предложил сдавшийся в первом споре парнишка.

— Нет, на сто. Не вылечит.

Опять эти магические сто рублей. И рука противника опустилась вниз. Я приблизился и взял задиру-спорщика за руку, сказал:

— Спорю на сто — вылечит.

Мой противник опешил, но не сдался. Он встряхнулся сам, тряхнул мою руку и назвал новую сумму заклада:

— Спорим. Только на сто пятьдесят. — И тут же поправился: — Нет, на двести!

— Считай, что я выспорил, — ответил я.

— Нет, на триста, — прибавил он, не сдаваясь.

— На тысячу, — добавил я.

— А-а, — протянул спорщик, — на тысячу не пойдёт.

— Почему? — спросил я.

— Где вы столько денег возьмёте? И не отдадите, я знаю.

Он отнял руку, оставаясь убеждённым, что выиграл бы в споре.

— Много выспорил денег-то? — спросил я.

Его приятели рассмеялись, сказали в один голос:

— Ничего не выспорил. С ним никто и не спорит.

— А напрасно не проучите заядлого спорщика. Может быть, тут когда и проходил лось, но эти следы коровьи. Это во-первых. А во-вторых, я вам расскажу случай, как я сам вылечил курицу, но научил меня этому ветврач. Дело было так…

Я рассказал ребятам одну историю, случившуюся год назад.

Однажды проездом в деревню зашёл я по делам к приятелю, живущему в нашем районном городе. Поднялся на пятый этаж, позвонил. Мне открыли дверь и сразу же предупредили: не заходить на кухню.

— Вы ремонтом занялись? — спросил я.

— Да нет, хуже, — ответил мне приятель.

— А что такое?

— Ай, — махнул он рукой. — Сказано — не заходить, значит, не заходить.

— Зверя какого приобрели?

— Да нет, хуже зверя, — твердит своё хозяин.

— Что может быть хуже ремонта и зверя? — пытаю я.

— Цыплята там, — зло буркнул приятель. — Если не боишься грязи, можешь идти.

— Цыплята! — воскликнул я. — И много их? А я всё собираюсь купить, да не выходит. Посмотрим! Нашёл тоже, чем пугать.

Я приотворил осторожно дверь. В нос мне шибануло, словно из настоящего птичника, запахом куриного помёта. Пол был так запятнан, что ноге ступить было некуда.

— Так сколько же цыплят-то? — спросил я.

— Четыре, — опять буркнул приятель и добавил: — Было пятнадцать. Подохли…

— Инкубаторы? — спросил я.

— Не «куку-де-малинь» и не «плимут-рок», — ответил он. — Простые.

— Ты и в породах разбираешься?

— Будешь разбираться, когда не знаешь, что с ними делать.

— Так ты что, на балконе решил их водить?

— Участок взял садовый, хотел туда отнести, да сарай не построил ещё.

— Ну и что теперь?

— А, не знаю, — отмахнулся он.

— Давай я их в деревню отвезу.

— Вези, — обрадовался птицевод, но тут же и замялся: — А вообще-то, нельзя отдать. От Наташки слёз не оберёшься.

Наташке исполнилось семь лет. Я решил, что гибель одиннадцати цыплят — дело её заботливости. Не одно живое существо гибнет из-за детской прихоти. И всё же я увёз цыплят в деревню, где их постигла тоже нелёгкая участь: нахождение на летней кухне, потом в бане, пока не был построен птичник и не подросли они, что их можно стало на день выпускать на улицу.

Оперились мои цыплята, выросли. Из них были три петуха и курочка. Петухи стали задирами, гонялись за всеми, лезли в драку. Курочка оставалась очень ручной. Но однажды она не слетела с насеста к корму, вешала клюв и больше сидела. Видно было, что она приболела. Что в таких случаях делать, я не знал. На счастье, по деревне проехала машина ветпомощи. Мои домашние погнали меня за ветеринаром, но я проводил машину взглядом на несколько домов, где она развернулась в обратный путь и остановилась. Я тогда тоже не верил, что кур можно лечить. Откуда могла быть наука по куриным болезням?

Курица не корова, если и истратится, то потеря не велика. Но жена была убеждена, что всякое живое существо должно получать помощь от человека. Она сбегала к машине и попросила ветеринара зайти к нам. Он скоро явился и, видимо прочтя в моём взгляде недоверие, сказал:

— Где курица? Несите её сюда.

Мы забегали по двору, но курицу найти не удалось.

— Что с ней? — спросил куриный лекарь.

Я объяснил ему симптомы куриной болезни и проговорил:

— Беспокоят людей. Кто и когда лечил кур?

Ветеринар смерил меня презрительно-уничтожающим взглядом и дал совет:

— Найдёте её — попробуйте попоить слабым раствором марганцовки, как сами пьёте при отравлениях желудка. Посмотрите зоб. Возможно, у неё вздутие зоба. Тогда подержите её вниз клювом и помассируйте от груди к голове, чтобы у неё вышло всё оттуда, а потом молоком попоите.

— Спасибо, — поблагодарил я и бросился искать курицу.

Нашли мы её под крыльцом, куда она забилась, видимо, уже на вечный покой. Ощупал я её зоб, оказавшийся твёрдым и больше теннисного мяча. Я проделал все манипуляции — курица выжила. Осенью, при отъезде в город, я подарил её бабушке-соседке на племя.

Но на этом я не успокоился. Зашёл как-то к своему районному приятелю и попросил у него почитать что-нибудь про птицу. Он дал мне несколько книжек, из которых я узнал, что ещё задолго до Октябрьской революции ветеринары лечили птицу. А в наши дни огромные птицефабрики никак не могут обойтись без куриного доктора.

У птицы, как и у животных, случаются различные заболевания и бывают даже повальные болезни.

Признаться, мне очень хотелось стать ветеринаром, но годы мои уже не те. Вот был бы я в возрасте заядлого спорщика, я обязательно выбрал бы себе работу ветеринара.