К этим столь разным устремлениям примешивались еще и разногласия по чисто религиозным вопросам: ожесточенные споры относительно пределов свободного толкования евангелия, о «пресуществлении» хлеба и вина.
Жижка понимал, какими опасностями грозит народному делу внутренний разлад. Но так как его симпатиям ближе были учения политически менее радикальной части таборитов, он взял сторону противников хилиастов.
* * *
Пока Жижка, будучи в походах, находился вне Табора, раздоры зашли там очень далеко. Несколько сот таборитов-«пикартов», изгнанных из Табора вместе с женами и детьми, создали на стороне свое обособленное братство. С ними ушли Петр Каниш, Ян Быдлинский и несколько других священников. Мартина Гуски среди них не было: на пути к себе на родину, в Моравию, он был пойман паном Ваваком и брошен в темницу, где ждал казни.
Изгнанные из Табора «пикарты» поселились сначала в замке Пржибеницы и начали оттуда яростно проповедовать против порядков Табора, сзывая народ к себе. Ежедневные диспуты приводили к тому, что к Петру Канишу уходили все новые и новые «обращенные». По настоянию епископа Табора Николая из Пельгржимова «пикартов» прогнали и из Пржибениц. Тогда они поселились в лесу около Дражницы,
Налаженный Жижкой строгий распорядок работ на полях и в оружейных кузницах, военные приготовления и обучение ратному делу подвергались опасному испытанию.
Каждый из «пикартов» представлялся Жижке возможным Антохом, способным внести разброд в умы его воинов, склонить их на неповиновение, ослабить военную мощь Табора.
Первый гетман собрал вооруженный отряд, пошел к Дражницам. Взяв в плен «пикартов», он привел их в деревню Клокоты, где находились остальные гетманы, Старшие и священники.
— Братья, — обратился к «пикартам» Жижка, — как добрый отец прощает блудного сына, так и община таборская простит вас. Покайтесь только в злом своем умысле, вернитесь сердцем к нам, божьим воинам… Ты, брат Жаниш, лучший наш учитель, согласен ты вернуться?
Петр Каниш протянул руку и ткнул пальцем в ладонь:
— Когда вырастут здесь волосы, тогда вернется Петр Каниш в забытое богом место.
— Грешишь ты смертельно, Каниш! Клеветой и гордыней грешишь! — крикнул Жижка. — А кому ж лучше тебя знать, что смертный грех на Таборе карают смертью!
— Не грози, гетман! Я, как и ты, смерти не страшусь! — бросил надменно Каниш.
Жижка подошел ближе к Канишу, положил ему на плечо свою тяжелую руку:
— Погляди вокруг, заблудший брат: вон там, на востоке, с наемной ратью выжидает наших раздоров антихрист, король венгерский. А там, на юге, другой грозный враг, Альбрехт Австрийский.
И там… и там… и там! — Жижка указывал на все стороны. — Кругом враги! Не будем же мы, воины Табора, на радость им губить друг друга. Опомнись, брат Петр, именем бога прошу тебя, опомнись!
— А наибольший враг кто?! — гневно воскликнул Каниш. — Тот, кто преступил учение и отрекся от истины!
Рука проповедника угрожающе протянулась в сторону гетманов, епископа, священников Табора.
Жижка оттолкнул от себя Каниша, подошел к толпе пленных «пикартов», находившихся в тесном кольце стражи: -
— Вы слышали все? Кто ищет смерти заодно с этим слугою сатаны — отойди вправо!
Половина пленных отошла вправо.
— Еще раз говорю — покайтесь! — загремел Жижка.
Угрюмое молчание было ответом.
Забушевало пламя костра.
Каниш крикнул своим, не глядя на Жижку:
— Сегодня, братья, мы будем в раю за вечернею трапезой, рядом с Христом! Вот оно, блаженство! Вот радость! Споемте же песню радости!
С песней бросился в пучину огненную Каниш, а за ним — один за другим — его «пикарты».
XVII. РАЗГРОМ ПРОТИВНИКОВ ЧАШИ
Поздней весною 1421 года две большие гуситские рати выступили в поле, чтобы довершить разгром чешских католиков в их последних бастионах — городах и замках восточной Чехии. Одно войско вышло из Праги. Его вел пан Гинек Крушина вместе с Яном Желивским. Второе, под началом Яна Жижки, шло из Табора.
Пражское войско включало многих наемников и платных союзников столичного купечества, панов и рыцарей, продавших свой меч крепнущей, побеждающей Праге. Союзные столице бывшие королевские города Жатец, Лоуны, Сланы также выставили своих ратных людей.
Здесь были и горевшие воодушевлением, ведомые Яном Желивским, вооруженные отряды плебеев столицы.
Верный своему постоянному стремлению собирать воедино все силы народа на борьбу с императором, Жижка и теперь действовал в тесном союзе с Прагой.
Крестьяне из полевых общин братства шли в далекий восточный поход с ремесленниками, оружейниками и пушкарями. Никто в таборитском войске не мог требовать себе преимущества. В походе все воины, начиная от цепника и до первого гетмана, жили в одинаковых палатках, ели одну пищу.
Выступив из столицы, пражское войско пошло вначале на север, к большому городу на Лабе, Мельнику.
Напуганный недавним разорением Бероуна, Мельник сдался без боя.
Бюргеры города обязались договором «блюсти и защищать четыре пражские статьи против всякого их противника, хотя бы ценою жизни и достояния», не признавать больше своим королем Сигизмунда, строго повиноваться суду и управлению Праги, принять гетмана и служилых людей, каких поставит Прага.
Этот договор многократно затем повторялся в капитуляциях других городов. Подчиняя себе города, зависевшие прежде от короны, выговаривая уплату в свою казну вносимых ранее королю податей, бюргерство столицы шаг за шагом приближалось к положению хозяйственного, военного и политического гегемона Чехии.
Пражане прошли от Мельника вдоль Лабы к Чешскому Броду. Город пытался защищаться, но неудачно. 17 апреля пражское войско, завладев им с бою, предало его мечу и разорению.
Панический страх охватил все соседние города и замки. В течение четырех дней пражане вошли с триумфом в раскрытые перед ними ворота богатейших королевских городов — Коуржима, Колина, Нимбурка, Часлава.
Настал черед Кутной Горы, старинной соперницы Праги, города, снабжавшего Чехию серебром, делавшего страну обладательницей самых полноценных серебряных денег во всей Европе.
Немецкие бюргеры и купцы-патриции Кутной Горы, ярые католики, за годы гуситского движения погубили тысячи гуситов, сбрасывая их в заброшенную шахту. Теперь они трепетали при мысли о близкой расплате. Хотели было' сопротивляться, но Николай Дивучек, королевский казначей, сидевший коронным гетманом на Кутной Горе, заявил, что его войско от страха неспособно к бою: «Вся надежда теперь на милость врага!»
25 апреля население Кутной Горы вышло из ворот далеко в поле. Когда подошли пражские войска, все кутногорцы пали на колени, и один из священников стал громко молить о пощаде городу и его жителям: «Примем чашу, любой договор — только забудьте старое и простите кутногорцев!..»
Ян Желивский, обманутый лицемерным покаянием, простил кутногорцам их злодеяния.
Тем временем по всему краю пронесся слух, что в восточную Чехию идет Жижка. Монастыри, панские и королевские замки, местечки и города спешили изъявить покорность Праге, рассчитывая уйти от тяжелой руки гетмана Табора.
Табориты, двигавшиеся на северо-восток, нещадно громили поместья и замки феодалов-католиков, жгли монастыри и церкви. Повсюду крестьяне встречали их, как братьев-освободителей, а паны, повинные в преследовании гуситов, не могли и помыслить о том, чтобы отделаться за все свои преступления лицемерным коленопреклонением перед «божьими воинами». Вместе с монахами и католическими священниками спешно покидали они свои владения и уходили на восток, подальше от Жижки.
Император Сигизмунд, давно укрывшийся в Моравии, засыпал оттуда Розенберга приказами ударить таборитам в тыл.