Новопришедшим выделялись из военных запасов продукты питания и домашнего обзаведения до тех пор, пока пришедшие «братья» не осядут на землю в какой-либо из домашних общин.
Такая система вполне соответствовала представлению народных масс о правильном, «справедливом» порядке устройства внутренних дел братства.
Как указывает товарищ Сталин: «Уравниловка имеет своим источником индивидуально-крестьянский образ мышления, психологию делёжки всех благ поровну, психологию примитивного крестьянского «коммунизма»[36].
Но необходимо помнить, что «уравниловка не имеет ничего общего с марксистским социализмом»[37].
Когда таборитам удалось вскоре отбить первый, самый опасный натиск феодальных сил, крестьяне и ремесленники Табора принялись за работу на полях и в ремесленных мастерских; эта система распределения сменилась обычным индивидуальным крестьянским хозяйством в сельских местностях, контролируемых Табором, и обычным ремесленным производством и сбытом на Таборе и в городах, союзных таборитам.
Проповедники Табора провозглашали всеобщее равенство людей. Правда, эта демократическая идея облекалась ими в религиозные одежды. Но и в такой форме эта идея — важный шаг вперед на пути освобождения народного сознания от церковного учения о прирожденном человеческом неравенстве.
Требование равенства перед государством и законом всех чехов, «равных перед богом», представлялось прямым и естественным отсюда выводом, «естественной, инстинктивной реакцией против вопиющего социального неравенства, против контраста богатых и бедных, господ и рабов, обжор и голодных» [38].
Все силы, все помыслы таборитов, все внутренние порядки Табора подчинены были одной великой цели — победе над врагами народа. Крепостным крестьянам и плебеям городов Чехии удалось выковать в своей твердыне меч, долго и жестоко каравший феодальных господ всей Средней Европы.
XII. БИТВА ЗА ПРАГУ
…Разлетались
Монахи, бароны,
Точно с пира кровавого
Алчные вороны.
Разгулялись по хоромам,
Даже не помянут!
Знай, пируют да порою
Те deum затянут.
Все, мол сделали… Постойте!
Вон над головою
Старый Жижка из Табора
Взмахнул булавою.
Т. Шевченко, «Еретик».
17 марта 1420 года в столице Силезии Вроцлаве собралась светская и церковная знать половины Европы. В тронном зале старого замка папский легат огласил перед императором, герцогами и князьями империи, послами иностранных дворов, архиепископами и епископами папскую буллу о крестовом походе на Чешское королевство.
Многие чешские вельможи присутствовали на этом объявлении беспощадной войны чешской земле. Был здесь и королевский бурграф Ченек Вартемберкский, правая рука Сигизмунда в Чехии, со своим подопечным — Ульрихом Розенбергом.
На чешских панов-«подобоев» это провозглашение крестового похода произвело потрясающее впечатление. До последней минуты надеялись они на то, что Сигизмунд пойдет на соглашение с чехами. Теперь же сбывались наихудшие их опасения: страна стояла перед вторжением в королевство десятков тысяч фанатических крестоносцев.
Паны из гуситской лиги видели, что хитроумная политика, задуманная ими пять лет назад, после сожжения Гуса, рухнет в буре религиозной войны. Прахом пойдут приобретенные гуситским панством выгоды.
Когда Ченек вернулся из Вроцлава на Градчанский холм в Пражский королевский замок — свою постоянную резиденцию, он застал столицу в состоянии всеобщей мобилизации: у городских ворот возводили укрепления, улицы перекапывали рвами. Цепями, натянутыми на столбы, опутали все перекрестки.
Перемирие, заключенное пражанами с регентством, заканчивалось 23 апреля. Но сейчас никто в Праге не думал об угрозе со стороны Ченка. Крестовый поход, иноземное нашествие — вот что владело всеми помыслами. Ян Желивский каждодневно рисовал перед пражским людом мрачные картины: огнедышащий дракон о семи головах, украшенных семью коронами, он же император и король Сигизмунд, идет на чешский народ, чтобы истребить новорожденную божью правду.
— Восстань, народ пражский, — заканчивал проповедник, — призови друзей со всех концов королевства и бейся с исчадием ада насмерть!
Последние остававшиеся еще в столице семьи купцов-католиков, главным образом немцев, в те дни покинули в панике свои хоромы в Старой Праге. Прихватив драгоценности, они укрылись под защиту наемников регентства, в Вышеградском и Пражском замках.
В чешской провинции по рукам ходил манифест пражан. Жители столицы призывали города и края королевства выслать представителей в Прагу, договориться о совместных действиях против крестоносцев. «Римская церковь, — писали пражане, — не мать чехам, а злая мачеха. Как разъяренная змея готова она излить на чехов свои яд. Кровавыми руками поднимает она крест во имя ненависти и убийства. Мошенническим обещанием отпущения грехов Рим натравливает на нас немцев, поднимает их на истребительную войну против нас. Кто может слышать об этом без того, чтобы его не охватило отчаяние? Кто посмотрит на это, не залившись слезами?»
Бургомистры и советники пражских общин поклялись перед народом быть верными чаше до последнего издыхания. Снова избрали военных гетманов, по четыре от Старого и Нового города. Им отдали ключи от городских ворот и ратуш. Двадцать восемь помощников гетманов получили чрезвычайные полномочия.
Пражане поклялись подчиняться им во всем беспрекословно.
Пан Ченек получал тревожные донесения от бурграфов королевских замков и королевских городов, рассеянных по всей Чехии: повсюду гуситы — горожане и крестьяне — готовятся итти на помощь Праге.
Наивысший бурграф решил, что при сложившихся обстоятельствах ему выгоднее переметнуться в лагерь противников Сигизмунда. Он «взял в плен» наиболее видных из укрывшихся на Градчанах и в Вышеграде пражских католиков. Остальных изгнал из замков, не забывши до- того отобрать все, что было у них ценного. После этого пан Ченек послал императору письмо с отказом от дальнейшей службы, собрал панов-«подобоев» в новую, на этот раз уже противокоролевскую лигу. Затем, издав манифест, всячески поносивший Сигизмунда и его крестоносцев, заключил с пражанами военный союз.
Но такую позицию пан Ченек Вартемберкский занимал недолго, не больше двадцати дней. Когда до него дошли вести с юга Чехии о действиях отрядов Жижки, о крутых расправах крестьян с панами и монахами, панская душа его смутилась: вельможе было не по пути с восставшим народом.
Ченек стал слать к Сигизмунду гонца за гонцом, клялся в «неизменной преданности» и униженно молил о прощении. Сигизмунд «простил», но предложил Наивысшему бурграфу дать доказательства искренности своего раскаяния. Для этого Ченек должен был тайно впустить королевских наемников в Пражский замок, незадолго до того сданный им пражанам.
7 мая Ченек предательски открыл ворота замка четырем тысячам католиков.
Пражане тотчас бросили все свои силы на эту твердыню, но были отбиты и потерпели очень тяжелый, урон в людях.
Потеря только что приобретенного Пражского замка была жестоким ударом по обороне Праги. Пражане сумели отомстить за него Ченку лишь символически. Над пражской ратушей три недели гордо реял стяг Ченка Вартемберкского. Его сорвали, продрали середину, где красовался фамильный герб, и на высоком шесте на площади водрузили лохмотья, подвесив под ними раскрашенную маску Ченка.
С того дня всех, кого изгоняли из Праги или вели за измену на казнь, проводили под этим знаменем предательства и позора.
Впрочем, в те дни весны 1420 года и сами пражские советники не могли похвалиться большой твердостью духа. Весь апрель их военные силы упорно атаковали Вышеград, но неудачно, с тяжелыми потерями. Уныние сменилось у верховодов столичного бюргерства большой радостью, когда 2 мая в город пришли свежие подкрепления.