АБСАЛЬ СТАНОВИТСЯ КОРМИЛИЦЕЙ САЛАМАНА И РЕВНОСТНО ПРИНИМАЕТСЯ ЗА ВОСПИТАНИЕ ЭТОГО БЕСПОРОЧНОГО ОТРОКА
Когда Абсаль, велением султана,
Кормилицею стала Саламана,
Она любовно приняла его
В подол благодеянья своего.
Источником грудей его кормила,
В заботах сон и отдых позабыла.
Питомцем восхищенная своим,
Жила, дышала только им одним.
Была б у ней такая власть и сила,
Она его в зрачке бы поместила.
Вот срок кормленья грудью миновал,
Царевич незаметно подрастал.
Абсаль за ним ухаживать осталась.
О, как она служить ему старалась!
По вечерам постель ему стлала,
Свечой над ним сгорала досветла.
А время пробужденья наставало,
Она его, как куклу, наряжала.
Сурьмила томные нарциссы глаз,
Хоть он и так хорош был, без прикрас.
Одев ребенка в ткани дорогие,
Ему чесала волосы густые.
Смеясь, на кудри темные, как тень,
Корону надевала набекрень.
С ним ни на миг она не расставалась.
И вот ему четырнадцать сравнялось.
Он стал мужские обретать черты,
Достиг расцвета высшей красоты.
Он стройным станом был копью подобен.
Сердца он ранил, хоть и был беззлобен.
Его чело – как полная луна,
На нем кудрей рассыпалась волна.
Две черные дуги – бровей изгибы,
А нос с алифом мы сравнить могли бы.
Глаза же уподобить я могу
Газелям на блистающем лугу,
Газелям, на охотника бегущим,
Охоту на охотника ведущим.
Его уста – как перстень; красный лал
Два ряда жемчугов приоткрывал.
А подбородок – яблоко, награда
Аллаха из заоблачного сада…
Подобна шея мрамору столпов,
В его аркане – шеи гордецов.
Как серебро, его ладони были,
Хоть серебро сгибали без усилий.
Хотел я Саламана описать -
Из моря перл один сумел достать.
Но много былей из времен далеких
Дошло о свойствах юноши высоких.
Соперничал в стихах он с Сурайей,
А прозою с Медведицей Большой.
Был, как вода, в нем чист, прозрачен разум,
Круг избранных он увлекал рассказом.
Писал ли он – был почерк, как пушок
На юной белизне лилейных щек.
Науками свой ум обогащал он,
Всю мудрость мира в памяти вмещал он.
Свершив дела дневные, вечерами
Играл он в нарды иногда с друзьями.
Айван, как рай, для пира украшал,
Певцов и музыкантов приглашал.
Снимал застенчивости покрывало,
Когда вино в нем душу согревало.
С певцом садился, пел он вместе с ним
В смешных рассказах был неистощим.
Стенанья флейты с сахаром мешал он,
Мелодию, как сахар, рассыпал он.
Брал в руки чанг и сам слагал слова,
И новой каждый раз была нава.
То из барбата, бывшего в забвенье,
Исторгнет звуки, полные томленья,
И так барбата струны запоют,
Что люди слушают и слезы льют.
Так проводил досуг он вечерами
С друзьями за веселыми пирами.
Чуть на рассвете солнце сквозь туман
Коня пригонит на дневной майдан,
Встав, Саламан проворно одевался
И на коне к майдану устремлялся.
С клюкой он по ристалищу скакал
Туда, где золоченый мяч взлетал.
Средь однолетков царственно-рожденных,
Еще бритьем бород не удрученных,
Летя подобно быстрому лучу,
Всех метче ударял он по мячу.
И стал он самым ловким и проворным
В игре на том ристалище просторном.
С победою он покидал майдан,
Был мяч луной, а солнцем – Саламан.
Потом на стрельбище, где стрелы пели,
Он совершенствовался в ратном деле.
Изделье Чача – богатырский лук -
Он брал у царских лучников из рук.
Сам тетиву натягивал умело,
И тетива тугой струной звенела.
И тетиву до уха Саламан
Оттягивал и полный брал колчан.
И птицами трехперыми летели
Над полем стрелы, не минуя цели.
