Подобно детям, Ральф выглядел так, словно только поднялся с постели. Еще не бритый, но и это придавало ему какое-то неуловимое обаяние. Ясно было, что он натянул на себя первое попавшееся под руку, но Беатрис считала, что он выглядит чудесно.

— Шампанское!

Захлопав в ладоши, она улыбнулась ему поверх детских голов и была вознаграждена искрящимся нежностью взглядом. Как ей могло прийти в голову, что у него холодные глаза? Сейчас, в это светлое рождественское утро, они казались более синими, чем серыми, и лучились теплом, которое растопило ее сердце.

— Вы ведь говорили об этом когда-то? — напомнил он. — Но если вы не хотите, я могу принести чашку чая.

— О нет! — воскликнула Беатрис, наблюдая, как он ловким движением снимает золотую фольгу с горлышка и, придерживая бутылку салфеткой, без лишних усилий открывает ее.

— Это утро как раз для шампанского!

Ральф церемонно протянул ей бокал, наклонился и поцеловал ее в щеку.

— Счастливого Рождества, Трикси, — сказал он с притворной сдержанностью, как если бы они не обменивались поздравлениями более страстно несколькими часами раньше.

И в этот момент Ральф заметил, что три пары глаз ошеломленно уставились на них.

— Что такого вы увидели? — спросил он с притворной строгостью.

— Вы поцеловали Беатрис! — выпалил обескураженный Эндрю, а Софи захихикала в кулачок.

— Сегодня же Рождество! — риторически воскликнул Ральф. — Так полагается. Правда, Трикси?

— Конечно, — пришла на помощь она.

Патрик подозрительно прощупывал их глазами.

— Почему вы улыбаетесь друг другу… как будто…

— Что «как будто»?

— Ну, как будто нас нет в комнате?

Конспираторы обменялись понимающей улыбкой.

— Вот, опять! — уличил Патрик с обидой.

— Извини, пожалуйста. — Ральф покорно склонил голову. — Ни за что больше не буду! И вы, Беатрис, не смейте впредь улыбаться! Нам сегодня не до смеха! Когда будете смотреть на меня, делайте вот такое лицо.

Он скорчил чудовищную гримасу, а Беатрис, плаксиво запричитав, изобразила неподражаемо-кислую мину. Их артистическое мастерство получило достойную оценку. Лишь через несколько минут дети вновь занялись подарками.

Погода была чудесная, но кругом все так замело, что выйти на единственную дорогу.

которая вела к церкви, было невозможно. И поэтому после завтрака они ограничились прогулкой возле дома. Когда дети во главе с Беатрис вернулись, Ральф сообщил, что звонила Сара, ее подруга выздоравливает, и она вернется раньше, чем предполагала.

Сильно скучая по матери, дети никогда не выставляли своих чувств напоказ. Но это известие, безусловно, стало для них лучшим подарком. Увы, Беатрис не могла разделить общую радость. Боль пронизывала ее при мысли, что им остается быть вместе меньше недели.

Перед обедом детям было позволено открыть подарки, лежавшие под елкой. На какое-то время воцарился поистине карнавальный хаос. И Беатрис, открывая подарок Ральфа, была рада, что в общем шуме никто не обратил внимания на ее реакцию.

В продолговатой коробочке на бледно-желтом атласе лежало топазовое ожерелье такой красоты, что Беатрис обомлела до потери сознания. Она тут же надела ожерелье, и весь день прохладные, тяжелые камни ласкали ее шею. Беатрис то и дело прикасалась к ним пальцами с чувством невероятной, тихой радости. И каждый раз улыбалась при мысли, что Ральф сам выбирал это изумительное украшение для нее и что они связаны тайным уговором о предстоящей ночи.

Когда гостиную освободили от вороха оберточной бумаги, груды пустых коробок и пакетов, они решили еще раз, уже в полном составе, порезвиться на свежем воздухе. Ральф и Софи спровоцировали остальную компанию на отчаянное сражение в снежки. После упорного сопротивления Беатрис, Патрик и Эндрю были расстреляны у стен гаража, где они по колено провалились в снег. После этого, разумеется, пришлось срочно возвращаться домой.

Ужинать решили пораньше. Беатрис собиралась приготовить жареную индейку, хотя и боялась опозориться, осуществляя столь ответственный эксперимент впервые. Но Ральф и дети освободили ее от этой обязанности, предложив ограничиться ростбифом и овощами. Все уплетали за обе щеки. Правда, соус был чуть комковатый, но никто даже в мыслях не имел жаловаться. Вечером в гостиной проходило долгое испытание космического оружия. Не обошлось, конечно, и без карточных игр. На этот раз взрослые проигрались в пух и прах.

Как только Ральф заметил, что дети начали зевать, последовал сигнал отбоя. Они немного для приличия посопротивлялись и отправились наверх. Когда Беатрис поднялась, чтобы сказать им спокойной ночи, вся троица ожидала ее в комнате Софи.

— Мы просто хотели поблагодарить вас за Рождество, — объяснил Патрик. — Мы думали, что будет ужасно скучно без мамы, а получилось здорово.

Глаза Беатрис наполнились слезами.

— Вам тоже спасибо, мне было так весело с вами, — сказала она, думая, что будет скучать по ним так же, как по Ральфу.

Софи поцеловала ее, прежде чем забраться в постель. Мальчики всем своим видом показывали, что они слишком большие для таких глупостей, но, когда Беатрис вошла в их комнату погасить свет, оба крепко обняли ее. Сдерживаясь, чтобы не расплакаться, она пожелала им спокойной ночи и спустилась в гостиную, где ее ждал Ральф.

Целый день ожидая этого момента, Беатрис вдруг почувствовала ужасное стеснение. Дверь в гостиную была закрыта, и она секунду колебалась, прежде чем войти. Ральф стоял около камина, ожидая ее. Сначала они замерли, глядя друг другу в глаза, как бы сомневаясь, выжидая. Но это длилось лишь мгновение.

— Иди сюда, — повелительно сказал Ральф и, не выдержав, сам шагнул навстречу.

— Я ждал этого весь день, — вздохнул Ральф, целуя ее глаза, щеки, губы.

Он опустился в большое старинное кресло и притянул ее к себе на колени. Руки Беатрис обвили его шею. Неужели все это наяву? Былая робость исчезла. Осталось страстно нарастающее желание.

— Спасибо за чудесное ожерелье, — прерывисто прошептала она.

— Тебе нравится? Правда?

— Я люблю его… Люблю… Люблю!

Ральф дотронулся до ожерелья. Прохладные грани заструились, ожили, переливаясь в отблесках пламени.

— Топаз — твой камень… Цвет совсем такой же, как твои глаза, когда ты улыбаешься.

— А я осрамилась с подарком, — вынесла себе приговор она. — Когда увидела виски, я сразу подумала о тебе. Не нашла другого способа напомнить о нашей ночи в машине.

— Напомнить? Мне? — Ральф с упоением, медленно целовал ее шею. — Если бы ты знала, как я хотел повторения этой ночи. Не было ни одного дня, чтобы я… — Его голос звучал все глуше.

Беатрис внимала сбивчивому признанию Ральфа, не вникая в привычный смысл слов. Для нее это была музыка, прекраснейшая музыка на свете!

В честь Рождества она надела свой самый роскошный туалет. Свободная блузка нежного атласного шелка цвета слоновой кости, с вырезом у шеи, куда сейчас так удачно вписались топазовые бусы. Прямая юбка из испанского бархата темно-коричневой тональности. Особую изысканность наряду придавал наброшенный на плечи ажурный золотистый платок.

— Я не мог думать ни о чем другом весь вечер. Ты такая красивая… Трикси… — Его рука плавно остановилась у выреза блузки.

У Беатрис перехватило дыхание, когда он проник под нежный шелк. Легкий стон вырвался из ее губ, но через мгновение она опомнилась.

— Думаешь, дети спят? — опасливо шепнула Беатрис.

— Ты права… Надо проверить.

Бережно вскинув ее на руки, Ральф миновал гостиную, поднялся по лестнице и остановился около комнатки Софи. Беатрис осторожно приоткрыла дверь. Из-под одеяла торчали ушки плюшевого зайца и знакомые золотистые локоны. Заглянув в соседнюю комнату, они с минуту созерцали Эндрю, разметавшегося по кроватке, и картинно посапывающего Патрика.

— Спят так, что из пушек не разбудишь, — шепнул Ральф. — Думаю, нам тоже пора в постель?

И когда Беатрис чуть заметно кивнула, он понес ее в свою спальню. Ажурная шаль волнистым шлейфом тянулась по устланному мягким ковром полу.