Казалось, Чак совершенно не замечал его враждебности. Добродушно улыбнувшись, бородатый гигант пожелал им спокойной ночи и пошел к машине.

— И вам не стыдно?! — Как же ей хотелось съездить по этой напыщенной физиономии.

— А в чем дело? Боитесь, что он больше вас не пригласит?

Беатрис рванулась в холл, безумно борясь с желанием захлопнуть дверь перед носом этого хама.

— Простите, я случайно помешал вашему нежному прощанию, — исходил ядом Ральф, моментально догнав ее. — Или это было не прощание? Надеясь, что я сплю, вы хотели провести его в будуар и добавить в свою коллекцию еще один скальп?

Золотистые глаза Беатрис вспыхнули.

— Фу, как воняет виски! — Она брезгливо поморщилась. — Я думала, что это только у меня богатое воображение.

— Не нужно обладать особенным воображением, чтобы представить последствия, увидев, как вы целовали его.

Сделав глубокий вдох, Беатрис досчитала до десяти.

— Что, нельзя пожелать человеку спокойной ночи? — осведомилась она сквозь зубы.

— Угу, значит, поцелуй полагается по этикету? — не отставал Ральф.

Она с преувеличенным негодованием округлила глаза.

— Что за манера делать из мухи слова? Если я провожу с кем-то вечер, то всегда целуюсь на прощание. Это ничего не значит.

— Теперь верю. — Ральф затряс головой, как паяц.

— А сейчас извините.

Беатрис эффективно развернулась на каблучках, но Ральф внезапно схватил ее за запястье.

— Куда вы?

— Спать!

Беатрис пыталась высвободить руку, но он сильным рывком повлек ее за собой.

— Разве вы не собираетесь сказать мне «спокойной ночи»?

Она хмуро покосилась на Ральфа — сопротивляться было бесполезно.

— Что ж, хорошо… спокойной ночи, — неохотно вымолвила Беатрис.

— Разве вы так прощались с Чаком? — издевательски поинтересовался он.

Ах вот оно что! Циничная провокация на поцелуй! От этой мысли лицо ее померкло, а сердце замедлило свой бег, совершая каждый удар с огромным усилием. Беатрис нерешительно взглянула на своего мучителя.

— Ну-у… — шутовски склонился он к Беатрис. — Я думал, вы всех целуете перед сном, ведь «это ничего не значит».

Как она могла объяснить, что с ним все по-другому? У Беатрис задрожали губы.

— Ннне… не значит… но…

— Что «но»?

Ральф отпустил ее запястье и притянул за талию.

— Что значит один лишний поцелуй для такой девушки, как вы, Трикси?

Эта несправедливая насмешка помогла Беатрис собраться. Хорошо, сейчас мы тебе устроим… Она поднялась на цыпочки и коснулась губами небритой щеки. Так в детстве Беатрис целовала своего вредного, склочного деда.

Однако все получилось наоборот. Электрический разряд пронзил ее, как только губы прикоснулись к колючей коже. Ральф, должно быть, почувствовал это, его рука, поддерживая Беатрис, проникла к шее, пока губы медленно касались зардевшейся щеки.

— Довольно скупо для прощания на ночь, — шепнул он, притягивая ее к себе. — Уверен, что мы можем заняться кое-чем получше.

Решив отчаянно сопротивляться, Беатрис готовилась к самому страшному. Но когда ответный поцелуй не последовал, озадаченно открыла глаза.

Ральф выпрямился в полный рост. Ничего не понятно! Но вот, чуть улыбаясь, он вновь наклонился и…

Неземная нежность его поцелуя застала девушку врасплох. Она забыла, что легко могла отвести губы, забыла, что надо дать беспощадный отпор. Беатрис забыла обо всем — волна ангельского блаженства омыла ее словно солнечный свет. И когда Ральф на какое-то мгновение отстранился, она протестующе что-то невнятно пробормотала. Она не желала, чтобы он останавливался. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно.

Его объятия дышали чувственной энергией, которая передавалась Беатрис. Вулканическое желание безоглядно подчинило себе ее тело. Закрыв глаза, она исступленно обвила руками шею Ральфа и припала к нему в жадном поцелуе.

Когда Ральф оторвался от ее губ, она была почти бездыханна, но он начал покрывать личико Беатрис беспрерывными поцелуями, и она откинула голову, слабо улыбаясь, сладко вздрагивая от того, что его руки проникли под блузку. Сколько прошло времени в этом полузабытьи?

Она не знала… Но вдруг Ральф что-то прошептал ей на ухо.

— Ммм…

Беатрис не собиралась выяснять отношения. Пусть Ральф отнесет ее наверх, к себе в спальню, разденет… а потом…

— Я говорю, что это чудесно, но, думаю, лучше пожелать друг другу спокойной ночи сейчас, пока мы еще в состоянии это сделать.

Голос Ральфа звучал как в тумане, но Беатрис безошибочно уловила иронию в его словах. Это подействовало будто ушат холодной воды. Беатрис в ожесточении отпрянула от него. Лихорадочный озноб сотряс ее с головы до ног, огромные глаза потемнели.

— Вы! вы…

— Что я?

— Вы не должны были… так поступать… — с трудом произнесла она.

Ральф всплеснул руками.

— Это всего лишь поцелуй, Трикси, — припомнил он, — который для вас «ничего не значит».

Проклятый садист! Он мстительно надругался над ней, чтобы унизить, втоптать в грязь!

Беатрис намеревалась было ответить, но волна досады и унижения захлестнула ее, и через мгновение она уже летела в свою комнату, озабоченная только тем, чтобы Ральф не заметил градом катящихся по щекам слез.

Утром, добравшись до зеркала, Беатрис ужаснулась. Она выглядела совершенно измученной после бессонной ночи, которую провела, пытаясь изгнать из памяти одурманивающие ласки Ральфа, пытаясь убедить себя, что сумеет отгородиться от него раз и навсегда. До самого рассвета она металась, раздираемая противоречиями, находясь на грани умопомешательства.

Беатрис ненавидела это состояние. Она вообще не выносила, когда ее чувства вырывались из-под контроля. Но сейчас к этому примешивалось мучительное осознание своей зависимости от Ральфа.

В кругу друзей Беатрис слыла роковой чаровницей и доводила наивных поклонников до белого каления своей непредсказуемостью. А теперь Ральф с дьявольской жестокостью расправляется с ней ее же собственным оружием.

Можно себе представить, в каком виде Беатрис спустилась к завтраку. Ни оживленные мальчишки, ни Софи, которая сгорала от любопытства, требуя подробного рассказа о вечере с Чаком, — ничто не способно было улучшить ее настроение. Вдобавок Ральф цинично поинтересовался самочувствием «нашей очаровательной Трикси», присовокупив вскользь, что вынужден был встать пораньше, чтобы сварить детям овсяную кашу. А вслед за ним Патрик со свойственной ему непосредственностью спросил, почему она такая сердитая.

— Вовсе нет, тебе показалось, — промямлила Беатрис, не поднимая глаз.

Это была столь очевидная ложь, что три пары вопрошающих глаз устремились на дядю в надежде, что он объяснит, в чем дело. Ральф неторопливо попивал кофе.

— Я думаю, что Трикси разочарована прошлым вечером, не оправдавшим ее ожиданий, — объяснил он со спокойствием, которое любого могло довести до сумасшествия.

Она закусила губу и с такой силой сжала кулачки, что ногти впились в ладони. Софи тряхнула светлой головкой и недовольно насупилась.

— Это Чак рассердил вас, Трикси?

— Нет, не Чак, — вздохнула Беатрис, покосившись на «дядю Ральфа» с таким выражением, что сомнений ни у кого не оставалось.

Однако, совершенно не смущаясь, он всем своим видом выказал полное непонимание и с притворной озабоченностью осведомился о психическом здоровье Беатрис.

Дети хотя и были несколько ошарашены, но, быстро примирившись с тем, что любимая подружка не в духе и сегодня нечего ждать от нее развлечений, под первым же предлогом покинули кухню. Она надеялась, что Ральф последует их примеру, но он продолжал сидеть, демонстративно смакуя кофе. Воцарилась звенящая тишина. Решив, что ей вовсе не следует первой нарушать молчание, Беатрис принялась убирать со стола.

— Я ненавижу указывать, — промолвил, выждав время, Ральф. — Но вам не следует выставлять перед ними напоказ плохое настроение.