Дождавшись, когда «Аврора» была приведена в менее плачевное состояние, капитан Вилсон ступил на палубу чужого корабля. Теперь, при дневном свете, позволявшем рассмотреть ужасные последствия прошедшего боя, палуба фрегата представляла собой жуткое зрелище кровопролития и разрушения. Тела убитых и раненых устилали палубу — убитых труп за трупом побросали за борт, раненым оказали посильную помощь в ожидании, когда ими займутся медики. По приказу капитана раскрыли люки, и оставшиеся в живых матросы русского фрегата вышли на палубу. Их было около двухсот, но на нижней палубе оказалось убитых и раненых не меньше, чем на верхней. Пленных увели в носовой люк «Авроры», временно оборудованный для этой цели. После этого приступили к спешному ремонту, без которого русский фрегат не мог тронуться с места. Целые сутки понадобились на то, чтобы исправить главные повреждения как на «Авроре», так и на захваченном фрегате, прежде чем они были готовы пуститься в плавание. На борт «Трезубца» — так назывался русский фрегат — перешла часть экипажа «Авроры» во главе со вторым лейтенантом, который взял на себя командование кораблём. Только утром, не зная ни сна ни отдыха, да и не испытывая в них потребности, матросы управились со всеми делами, и караван из двух фрегатов — жалкое подобие двух прежних красавцев — был готов тронуться в путь навстречу любым капризам погоды. «Аврора» подняла паруса, ведя «Трезубец» на буксире. Наконец-то позволили разобрать гамаки, чтобы подвахта смогла отдохнуть.

В прошедшем кровопролитном сражении «Трезубец» потерял более двухсот человек убитыми и ранеными. На «Авроре» потери были не так велики, но всё же значительны, — шестьдесят пять матросов и офицеров. В числе убитых были штурман Джонс, третий лейтенант Аркрайт и два мичмана. Старший помощник капитана мистер Дуррифар был тяжело ранен в самом начале сражения, получили ранения также штурманский помощник Мартиц и мичман Гаскойн — первый получил смертельную рану, второй — тяжёлое ранение. Лишь наш герой отделался лёгкой раной, получив удар тесаком по руке, которую он носил некоторое время на перевязи.

Среди матросов, пострадавших в сражении, был Мести, задетый осколком ещё до абордажного боя. Несмотря на рану, он не покинул палубы и следовал за Джеком, оберегая его во время боя с чисто отеческой заботой. Больше того: когда в пылу сражения капитан Вилсон получил удар по голове саблей плашмя и оглушённый опустился на одно колено, Мести и Джек бросились между ним и его противником, дав капитану время прийти в себя. Джек позаботился о том, чтобы услуга, которую Мести оказал капитану, не осталась им не замеченной; да и то сказать, Мести, отличавшийся тихим нравом в повседневной жизни, сражался в бою как дьявол, если приходил в ярость.

— Но вы, Тихоня, были рядом с Мести, когда он спас меня? — спросил капитан Вилсон.

— Да, сэр, был, — ответил Тихоня скромно, — но от меня было мало проку.

— Как чувствует себя наш приятель Гаскойн?

— Неплохо, сэр, только он не прочь подкрепиться стаканом грога.

— А мистер Мартин?

Джек покачал головой.

— Как?! Врач говорил, что он может поправиться.

— Да, сэр, я так и сказал Мартину, но он ответил, что мы напрасно его утешаем. Он уверен, что умрёт.

— Вы должны подбодрить его, мистер Изи. Скажите ему, что он обязательно получит повышение.

— Я это ему сказал, сэр, но он не верит. Он не поверит до тех пор, пока не получит свой патент. Я полагаю, что приказ по судну о его производстве поможет ему больше, чем доктор своими лекарствами.

— Хорошо, завтра утром я подпишу такой приказ. А мистера Дуррифара вы видели, как он? Боюсь, что он очень плох.

— Очень плох, сэр, и ему становится хуже с каждым днём. Странно то, что его рана не воспалилась и давно должна бы зажить.

Такая беседа произошла между капитаном Вилсоном и Джеком за завтраком на третий день после боя.

На следующее утро Джек принёс Мартину приказ по кораблю о присвоении ему очередного звания и вложил его ему в руки. Мартин, весь в бинтах, лёжа в гамаке, прочитал его и сказал:

— Это только приказ по кораблю, Джек. Его могут не утвердить.

Джек поклялся всеми уставами Адмиралтейства, что этого не может быть, а Мартин стоял на своём.

— Нет, нет, я хорошо знаю, что мне не суждено получить повышения. Я загадал: если его утвердят, я умру, а если не утвердят, я буду жить.

Все посетители, навещавшие больного, поздравляли Мартина с повышением и желали ему выздоровления, но через неделю после ранения останки бедного Мартина предали морским волнам.

За ним последовал и мистер Дуррифар, первый лейтенант, который ухитрился, несмотря на свою рану, достать коробку с флакончиками своего знаменитого универсального лекарства и, прежде чем её обнаружили, успел принять внутрь такое количество этого снадобья, что однажды утром его нашли мёртвым, а под его подушкой и матрасом отыскали дюжины две пустых флакончиков. Перед похоронами его руки вытащили из карманов — по крайней мере, когда его зашивали в гамак, чтобы предать морю, они были сложены у него на груди, как подобает.

Через три недели «Аврора» добралась до Мальты, ведя свой приз на буксире. Раненых тотчас же отправили в госпиталь, а храбрый русский капитан оправился от ран почти одновременно с капелланом Хокинсом.

Джек, часто навещавший капеллана в его каюте, просто разрывался на части, успокаивая его совесть. Лёжа в постели, капеллан бил себя в грудь и каялся.

— О, — стонал он, — дух бодр, да плоть немощна. Подумать только, я, духовный пастырь, как меня величают, ринулся в кровопролитную схватку как простой матрос вместо того, чтобы напутствовать умирающих и утешать страждущих в лазарете. О, что со мной будет?

Джек утешал его, как мог, приводя примеры того, как с незапамятных времён не только капелланы, но и епископы сражались с врагами, облачившись в доспехи. Однако из-за душевных переживаний выздоровление мистера Хокинса долго оставалось под сомнением. Когда он начал подниматься с постели, Джек познакомил его с русским капитаном, который также только что встал на ноги.

— Я счастлив обнять столь храброго офицера, — сказал русский капитан, узнав своего противника. Он обнял капеллана и расцеловал его в обе щеки. — А какой у него чин? — прибавил он, обращаясь к Джеку, на что тот спокойно ответил:

— Это наш корабельный пастор.

— Пастор?! — удивился капитан, глянув на Хокинса, который в смущении отвернулся. — Вот те на, священник! Ну, да ладно, я всегда испытывал уважение к церкви. А скажите, сэр, у вас всегда пасторы водят своих людей на абордаж?!

— А как же, сэр, — ответил Джек, — таковы у них правила: их первейшая обязанность напутствовать людей и указывать им дорогу в царствие небесное. Это девяносто девятая статья Морского устава. — Джек лукаво улыбнулся, представив себе, как удивились бы в Адмиралтействе, узнав о такой статье.

— Вы, англичане, воинственная нация, если даже священники у вас участвуют в сражениях, — заметил русский капитан и, поклонившись Хокинсу, стал прохаживаться по палубе, не слишком довольный тем, что его одолел какой-то поп.

Мистер Хокинс долгое время оставался безутешным, он подал в отставку и попросил службу на берегу, чтобы избежать соблазнов, которые преследовали его из-за прежних привычек боевого офицера.

Так как «Аврора», находясь прошлый раз в ремонте, истощила все запасы материалов в мальтийских доках, то теперь ремонт затянулся ещё дольше. За это время капитан Вилсон успел послать адмиралу рапорт об одержанной победе и получить от него специальным бригом ответную депешу, в которой тот, поздравив капитана с успехом и проявленным мужеством, пожелал, чтобы он отправился, как только закончится ремонт, в Палермо с важными депешами к сицилийским властям. Подождав там ответа, он должен вернуться на Мальту, чтобы забрать на фрегат тех матросов, которые к этому времени выпишутся из госпиталя по выздоровлении, после чего опять прибыть в Тулон. Узнав о такой новости, наш герой был на седьмом небе от счастья при мысли о скором свидании с Агнессой и её братьями. Снова «Аврора» покинула гористые берега Мальты, увенчанные снежными вершинами, и помчалась, подгоняемая свежим бризом, по синим волнам моря.