Не доезжая до города, лошади свернули на просёлок и через некоторое время остановились у большого загородного дома. Джек накинул плащ, чтобы не напугать своим видом людей, снял маску и парик с рожками, положив их на козлы. На стук колёс из дома появились слуги и окружили карету. В нескольких словах Джек описал им, что произошло. Один из слуг побежал в дом и вскоре вернулся вместе с молодой дамой. Тем временем другие помогали выйти из кареты своей хозяйке, которая пришла в чувство, но была так напугана, что продолжала лежать в прежней позе, не смея пошевелиться.

Как только её вынесли из кареты, Джек спустился с облучка и вошёл в дом. Там он рассказал молодой даме о том, что случилось и как он спас её родственницу, своевременно испугав разбойников, которые как раз собирались убить её, и также намекнул на то, что было бы недурно послать за слугами, погибшими от рук разбойников. Сейчас же большой и хорошо вооружённый отряд отправился на место происшествия, а Джек, закончив свой рассказ, вежливо поклонился и распрощался с хозяйками, сообщив, что он английский офицер с фрегата, стоящего в гавани. Теперь он знал, куда идти, поэтому легко добрался до своей гостиницы, где застал кое-кого из своих приятелей. Джек счёл за благо держать язык за зубами, а поэтому не очень распространялся о своих похождениях, сказав им, что выходил погулять за город, и вскоре лёг спать.

На другое утро Джек, как человек обязательный, упаковал чемодан, расплатился с хозяином и собрался было отправиться на судно, как и обещал первому лейтенанту, но в этот момент ему доложили, что кто-то хочет его видеть. В комнату ввели господина с внешностью не то священника, не то судьи. Чопорно и официально он заявил, что пришёл, дабы справиться об имени офицера, который на маскараде прошлой ночью был наряжен в костюм чёрта. Джек глянул на своего собеседника, и ему пришла на ум мысль о священниках и инквизиции. «Нет, нет, — подумал он, — такое дело у вас не пройдёт! Какое-то имя я должен назвать, но это будет имя человека, с которым вам будет не так-то просто потягаться. На мичмана вы ещё можете найти управу, но вам понадобятся силы посерьёзнее, чем те, которыми вы располагаете на своём паршивом островке, чтобы справиться с капитаном первого ранга и офицером его величества короля Англии». Джек взял бумагу и написал: «Капитан I-го ранга Генри Вилсон, командир фрегата „Аврора“». Чопорный господин сделал чопорный поклон, свернул бумагу и вышел из комнаты.

Джек бросил слуге полдублона и, закурив сигару, отправился на судно.

Мистер Дуррифар, первый лейтенант «Авроры», был во многих отношениях превосходным офицером, но, будучи ещё мичманом, приобрёл скверную привычку держать руки в карманах и никак не мог отучиться от неё, даже когда корабль кренился от порывов штормового ветра, а, как известно, обходиться в это время без рук крайне затруднительно. Он неоднократно падал, получая серьёзные ушибы, но так и не смог избавиться от вредной привычки. Однажды он сломал ногу, свалившись в трюм через люк, другой раз получил глубокий шрам на лбу, ударившись при сильной качке об орудие, тем не менее оставался верен своей привычке. Рассказывали, что когда ему как-то понадобилось подняться на мачту, он поднялся по вантам до марса, не вынимая рук из карманов, однако в один из моментов потерял равновесие и только тогда обнаружил, что ходить по вантам без помощи рук не очень удобно. Даже в тех случаях, когда на палубе недоставало рабочих рук, он не вынимал своих рук из карманов.

Была у него ещё одна странность, которая заключалась в его приверженности к шарлатанским снадобьям, таким, например, как «Универсальное лекарство для всего человечества», и мистер Дуррифар был убеждён, что этикетка на бутылочке служит гарантией их целебных свойств точно так же, как придворный этикет свидетельствует о благородстве придворных. По его мнению, универсальное лекарство вылечивало от всех болезней, и он тратил почти четверть своего жалования на флакончики с этим снадобьем, к которым он прикладывался не только когда чувствовал недомогание, но и тогда, когда был абсолютно здоров, для того, чтобы, как он говорил, предупредить заболевание. Он рекомендовал это лекарство всем на судне, и не было более верного способа подольститься к нему, чем попросив у него небольшую дозу универсального лекарства. Офицеры подсмеивались над ним, но только втихомолку, опасаясь рассердить его, так как он приходил в ярость при малейшем сомнении в эффективности своего снадобья, что свидетельствовало о лёгкой форме помешательства на почве медицины.

Он был неутомим, вербуя себе приверженцев своей веры, и мог часами распространяться о чудодейственной силе своего снадобья, подтверждая правдивость своих слов изречениями, почерпнутыми из рекламных проспектов, которые он постоянно носил в карманах, буквально под рукой.

Когда Джек поднялся на палубу, он доложил о своём прибытии мистеру Дуррифару, находившемуся в это время на шканцах. Тот выразил надежду, что мистер Изи возьмёт на себя часть обязанностей, которые выполняются сейчас другими мичманами, тем более что он довольно долго отдыхал на берегу и ему пора приняться за работу, с чем Джек любезно согласился. Затем Джек отправился в мичманскую каюту, где застал Гаскойна и других сослуживцев, с большинством которых он уже был знаком.

— Ну как, Тихоня, не надоело тебе ещё болтаться на берегу? — спросил Гаскойн.

— Пожалуй, надоело, — ответил Джек, подумав, что после событий прошедшей ночи ему очень полезно побыть на судне. — У меня нет желания просить новую увольнительную на берег.

— Оно и лучше, ибо мистер Дуррифар не очень щедр на этот счёт, могу тебя заверить. Впрочем, увольнение у него можно получить только с помощью одного средства.

— Вот как? — удивился Джек. — И какого же?

— Нужно притвориться больным и попросить у него его шарлатанского снадобья. Только тогда он отпустит на берег, якобы для того, чтобы повысить его эффективность.

— О, всего-навсего! Как только мы прибудем в Валлетту, я испробую это средство.

— Это лекарство в твоём духе, Джек, оно настоено на идее равенства — излечивает все недуги в равной мере.

— Или убивает, превращая пациентов в одинаковых покойников! Ты прав, Гаскойн, я стану поклонником этого лекарства по целому ряду причин, вот увидишь. Кто это там расхаживает по палубе в штатском?

— Штатский, Джек, иными словами, капеллан, судовой священник, но он, право, отличный моряк.

— Как так?

— Да ведь он вырос на палубе, отслужил свой срок и дослужился до чина лейтенанта, а потом, Бог весть почему, принял сан священника.

— Что же его заставило?

— Никто этого не знает, но говорят, что, став пастором, он не стал счастливее.

— Почему же?

— Потому, что он совершил глупость, которую теперь не исправить. Он полагал, что из него получится хороший пастырь, а потом, когда у него прояснилось в мозгах, он обнаружил, что ошибся, — в глубине души он остался офицером, так что его душа стала полем брани двух противоборствующих склонностей: духовной и военной, а пастору необходимо душевное равновесие.

— Почему же для капеллана нет трибунала, который разжаловал бы его из этого звания и позволил бы заняться тем, к чему призывает душа?

— Так не водится, Джек, — они служат Богу, а это не то, что служить его величеству.

— Ну, в этих вопросах я не разбираюсь. Когда мы отплываем?

— Послезавтра.

— Чтобы присоединиться к флоту в Тулоне?

— Да, но, как я полагаю, ветер сперва отнесёт нас к испанскому берегу. Ещё ни один корабль не совершал перехода в Тулон без того, чтобы не оказаться у берегов Испании.

— Очень странное обстоятельство; если учесть, что ветер дует с юга и несёт корабли через Средиземное море прямо на север!

— Возможно, ты захватишь ещё один приз, Джек, не забудь взять с собой Морской устав!