После этого в 1270 г. был предпринят последний — восьмой крестовый поход. Его снова возглавил союзник папства — Людовик IX.

Охотников плыть за море со «святым» королем оказалось совсем немного. Как писал Ф. И. Успенский, «европейцы изверились в дело крестовых походов и не хотели более делать бесполезных попыток». Поход был начат летом 1270 г. без какого-либо заранее обдуманного плана. Цель похода была определена лишь после того, как генуэзские корабли доставили воинов христовых из южнофранцузской гавани Эгморт в Кальяри (Сардиния). Здесь, в военном совете, решено было двинуться в Тунис. Этот поход был одним из проявлений все той же экспансионистской средиземноморской политики Французского королевства.

17 июля 1270 г. крестоносцы высадились на тунисском берегу. Они захватили карфагенскую крепость и стали ждать прибытия подкреплений: в Тунис направлялись войска Карла Анжуйского, короля Сицилии, брата Людовика IX. Правда, с Тунисом и другими мусульманскими странами северной Африки и Востока Карл Анжуйский поддерживал мирные, добрососедские отношения: левантийская торговля приносила его казне солидные доходы (ведь он был графом Прованса и господином южноитальянских и сицилийских городов). Но Карл Анжуйский все же принял участие в крестовом походе на Тунис, во-первых, для того, чтобы не дать буйным крестоносцам, собравшимся под знаменами «святого короля», причинить ущерб интересам Сицилийского королевства разграблением Туниса, а, во-вторых, он решил использовать «священную войну» для оказания нажима на Тунисского эмира, который отказывался давать ему традиционные платежи, ранее вносившиеся Штауфенам[103].

Тем временем на крестоносцев обрушились палящая африканская жара и болезни. В конце августа умер сам Людовик IX. Крестоносное предприятие полностью расстроилось.

Когда в Тунис прибыли отряды Карла Анжуйского, а также преемника Людовика IX — короля Филиппа Смелого и Тибо Наваррского, они дали несколько успешных сражений силам эмира, но этим дело и ограничилось: продолжение войны в Тунисе Карл Анжуйский считал бессмысленным. В конце октября был подписан мирный договор. По словам хрониста Гийома де Нанжи, этим договором Карл Анжуйский «сделал свое дело»: эмир должен был возобновить, притом в двойном размере, уплату дани сицилийскому королю и возместить христианским королям военные издержки, причем треть всей суммы — 70 тыс. унций золота — предназначалась Карлу Анжуйскому. Самым существенным условием договора было то, что он обеспечивал неприкосновенность в Тунисе купцов — подданных Сицилийского королевства; как говорилось в соответствующих параграфах соглашения, купцы, которые явятся во владения эмира, «будут находиться под охраной бога, и сами они, и их имущество, как при въезде в страну, так и в то время, когда они ведут свои дела». Аналогичные обязательства принимала и другая сторона. Этим договором, следовательно, создавались определенные гарантии для нормального развития сицилийско-тунисской торговли. К этому и свелись все результаты восьмого, последнего, крестового похода.

Папство и после этого взывало к «верным св. Петра» о «священной войне»: особенно бурную деятельность развернул Григорий X, поставивший вопрос о новом крестовом походе на Лионском соборе 1274 г. Однако его призывы повисли в воздухе: желающих воевать за «гроб господень» не оказалось. Неприязнь к крестовым походам стала так велика, что благочестивый итальянский хронист Салимбене даже смерть Григория X объяснял его ошибочной, «неугодной богу» крестоносной политикой: «Господь не захотел нового завоевания святого гроба, потому он и призвал к себе папу». Впрочем, и это, и последующие крестоносные выступления пап диктовались, прежде всего, финансовыми интересами курии: даже в XIV в., когда крестовые походы на Иерусалим отошли в прошлое, во всех католических странах папство взимало своего рода дань под видом десятины на крестовые походы.

Отдельные походы неорганизованных крестоносных шаек на Восток продолжались до конца XIII в. и в XIV в. Они носили характер бандитских налетов и не имели никаких сколько-нибудь серьезных последствий. Крестоносное движение прекратилось. Вместе с тем и последние франкские владения на Востоке одно за другим были разгромлены и уничтожены Египтом. В апреле 1289 г. войска султана Келауна взяли Триполи, а еще через два года пала Акра (май 1291 г.), которую египтяне превратили в развалины. Иерусалимское королевство перестало существовать. Так история покончила с феодальными крестовыми походами.

Вопрос о значении крестовых походов в оценке буржуазных историков. Каковы были последствия крестовых походов? Сказались ли эти, организовывавшиеся папством, военно-рыцарские предприятия в какой-нибудь степени благотворно на жизни народов Запада и Востока? Принесли ли они им что-нибудь ценное и полезное? В исторической литературе высказывались и высказываются различные мнения по этому поводу.

Многие историки склонны придавать крестовым походам исключительно важное значение в истории. Их влиянию приписывают иной раз чуть ли не все те перемены в экономике, общественно-политической и особенно в культурной жизни Западной Европы, которыми ознаменовались XII—XIII вв. и последующие столетия. Ученые, разделяющие подобную точку зрения, выводят из крестовых походов подъем городов и раскрепощение крестьянства на Западе, формирование централизованных монархий и их освобождение из-под контроля римских пап, складывание наций (конечно, в одностороннем, метафизическом толковании этого понятия буржуазными историками) и ряд других общественно-экономических процессов, действительно происходивших в то время. На счет крестовых походов особенно часто относят разнообразные явления материальной и духовной культуры западноевропейских народов, получившие распространение в XII—XIII вв. и в более позднюю эпоху: усовершенствования в технике ремесла и в военном деле, появление не известных ранее сельскохозяйственных культур и новых отраслей промышленности, развитие реформационных религиозных учений, рост свободомыслия, возникновение рыцарской литературы — все это и многое другое объявляется плодом влияния крестовых походов. Такого рода представления сложились очень давно: впервые они были выдвинуты 150 лет тому назад французским историком М. Шуазелем Дайкуром и немецким ученым А. Геереном. Оба они приписывали крестовым походам всевозможные благодетельные последствия для Запада, прямые и косвенные. Недаром трактаты и Шуазеля Дайкура, и А. Геерена были в 1808 г. удостоены премии Французской Академией наук, объявившей за два года до этого (союз наполеоновского правительства с Ватиканом находился еще тогда в полной силе) конкурс на лучшее исследование вопроса «о влиянии крестовых походов на развитие европейской цивилизации, гражданских свобод, прогресс просвещения, промышленности и торговли».

С легкой руки этих двух ученых представления о цивилизующей роли крестовых походов утвердились в исторической науке XIX в. Охотнее всего такие представления развивали и в наиболее категорической форме отстаивали историки, так или иначе связанные с католическими и колонизаторскими кругами западных держав (преимущественно французы). Примером этого могут служить рассуждения французского консула в Сирии времен Второй Империи Ш. Гюи. Этот ученый посланник французских банкиров видел значение крестовых походов в том, что они заключали в себе «плодотворный зародыш европейского просвещения»: «возрождение наук было, — по его мнению, — одним из их важнейших последствий». Гюи утверждал, что даже производство полотна, сукон, спирта, золотых изделий, духов принесли во Францию крестовые походы. Вывод, который он делал из этого, был очень прозрачным: «не напрасно боговдохновенные христианские воинства перенесли столько страшных испытаний...», «не напрасно были совершены доблестные подвиги, прославившие крестоносцев» Оправдание крестовых походов ради обоснования завоевательной политики правительства Наполеона III на Ближнем Востоке — вот что лежало в основе этой концепции.