— Или Разум.
— Ах, да, богиня передает тебе привет и находит, что т, ы — очаровательный смертный.
— И ты не ревнуешь?
— Морис, для того, чтобы спасти друга, я готов на любые жертвы.
— Спасибо, мой бедный Лорэн, я оценю это. Но самый лучший способ утешить меня, видишь ли, это дать мне возможность упиться своей печалью. Прощай, Лорэн! Ступай к своей Артемизе!
— А ты куда пойдешь?
Морис сделал несколько шагов в сторону моста.
— Разве теперь ты живешь в районе старинной улочки Сен-Жак?
— Нет, но мне хочется пройти через этот район.
— Чтобы еще раз посмотреть на то место, где жила твоя бесчеловечная?
— Чтобы посмотреть, не вернулась ли она, ведь она знает, что я жду ее. О, Женевьева, Женевьева! Я никогда не думал, что ты способна на такое предательство!
— Морис, один тиран, который слыл прекрасным знатоком прекрасного пола — он умер от того, что сильно любил — говорил:
Женщина так часто меняется,
И безумец тот, кто ей доверяется.
Морис вздохнул и друзья направились к старинной улочке Сен-Жак.
По мере приближения, они все отчетливее слышали сильный шум, видели поднимающееся зарево, слышали патриотические песни, которые днем, под солнцем, в бою, казались героическими гимнами, но ночью, при свете пожара у этих песен появлялся мрачный оттенок пьянства и каннибализма.
— О, Боже мой! Боже мой! — произнес Морис, забывая о том, что Бог был упразднен.
Он продолжал идти, его лоб покрылся потом.
Лорэн посмотрел на продолжающего шагать Мориса и прошептал сквозь зубы:
Любовь, когда ты держишь нас в своих руках,
Сказать «прощай» не можем мы никак.
Казалось, весь Париж собрался на это зрелище. Морис должен был пройти сквозь строй гвардейцев, ряды представителей различных секций, толпу разъяренной челяди, которая всегда с дикими воплями носились там, где что-то происходило.
Морис, который шел в страшном нетерпении, ускорил шаг. Лорэн едва успевал за ним, но он слишком любил друга, чтобы оставить его в этот момент в одиночестве.
Почти все было кончено: огонь из сарая, куда один из гвардейцев швырнул горящий факел, перекинулся на мастерские, построенные из дерева, когда они сгорели, огонь перекинулся и на сам дом.
— О! Боже мой! Боже мой! — воскликнул Морис. — А если она вернулась и ждала меня в какой-нибудь из комнат, окруженная пламенем, звала меня…
И полуобезумевший от горя Морис, предпочитая скорее верить в безрассудство той, кого он любил, чем в ее предательство, опустив голову, подошел к двери, еле видневшейся в клубах дыма.
Лорэн по-прежнему шел за ним он пошел бы за ним и в ад.
Крыша пылала, огонь начинал охватывать лестницу.
Морис, задыхаясь, прошел по второму этажу, по комнатам Женевьевы, шевалье де Мезон-Ружа, по коридорам. Прерывающимся голосом он звал:
— Женевьева! Женевьева!
Но никто не отозвался.
Вернувшись в первую комнату, друзья увидели, что пламя уже охватило дверь. Не слушая крики Лорэна, который указывал ему на окно, Морис прошел сквозь пламя.
Потом через двор, заваленный старой мебелью, он побежал в другую часть дома, проник в столовую, прошел через салон Диксмера, кабинет химика Морана. Везде было полно дыма, каких-то обломков, битого стекла. Огонь уже достиг этой части дома и стал ее пожирать.
Так же как и в павильоне, Морис обошел все: побывал в комнатах и осмотрел коридор. Он даже спустился в подвал — вдруг Женевьева, спасаясь от пожара, укрылась там.
Никого.
— Черт возьми! — выругался Лорэн. — Ты же видишь, здесь никого нет, кроме саламандр, но ведь мы ищем не это славное животное. Пойдем, спросим у тех, кто здесь был. Может, кто-то и видел.
Морис был в отчаянии. Из дома его удалось увести буквально силой. Его надежда висела на волоске.
Они начали поиски: обошли всю округу, останавливали проходящих женщин, но все оказалось безрезультатно. Был час ночи. Морис, несмотря на свое атлетическое сложение, буквально валился от усталости. Наконец, он отказался от своих поисков, от постоянных стычек с толпой.
Лорэн остановил проезжавший фиакр.
— Дорогой мой, — сказал он Морису, — мы сделали все, что в человеческих силах, чтобы найти Женевьеву. Мы совсем измотаны, мы даже обгорели, мы чуть не поссорились из-за нее. Каким бы требовательным ни был Купидон, он не может потребовать большего от влюбленного, не говоря уже о том, кто таковым не является. Давай сядем в фиакр и отправимся по домам.
Морис ничего не ответил и сел в фиакр. До его дома они доехали, не обменявшись ни единым словом.
В тот момент, когда Морис вылезал из фиакра, он заметил, как в его квартире закрылось окно.
— Вот хорошо, — сказал Лорэн, — тебя ждут, теперь мне будет спокойнее. А теперь стучи.
Морис постучал, дверь открылась.
— Спокойной ночи, — пожелал ему Лорэн. — Утром я зайду за тобой.
— Спокойной ночи, — машинально ответил Морис.
И за ним закрылась дверь.
На первых ступеньках лестницы он увидел слугу.
— О, гражданин Линдей, — воскликнул тот. — Мы так волновались за вас.
Слово мы поразило Мориса.
— Вы? — переспросил он.
— Да, я и та дама, что ожидает вас.
— Дама, — повторил Морис, считая, что сейчас не время, чтобы искать в памяти воспоминания, связанные с кем-нибудь из прежних подруг. — Хорошо, что ты сказал мне об этом, я переночую у Лорэна.
— Это невозможно. Она стояла у окна и видела, как вы вышли из фиакра, и воскликнула: «Вот и он!»
— Ну и что? Это не имеет значения, у меня сейчас нет настроения предаваться любви. Поднимись и скажи, что она ошиблась.
Слуга уже хотел подняться наверх, но вдруг остановился.
— Эх, гражданин, — сказал он, — вы неправы. Она и так очень грустна, а мой ответ приведет ее в полное отчаяние.
— Но скажи, хотя бы, как она выглядит, — спросил Морис.
— Гражданин, я не видел ее лица, она завернута в накидку и плачет. Вот все, что я знаю.
— Она плачет! — воскликнул Морис.
— Да, но потихоньку, сдерживая рыдания.
— Она плачет, — повторил Морис. — Выходит в мире есть кто-то, кто меня любит так, что до такой степени беспокоится из-за моего отсутствия?
И он вслед за слугой медленно поднялся наверх.
— Вот и он, гражданка! — закричал слуга, стремительно входя в комнату.
Морис вошел за ним.
В углу он увидел трепещущее существо, прятавшее лицо в подушки и тихонько всхлипывавшее.
Знаком он приказал слуге удалиться.
Тот повиновался и закрыл за собой дверь.
Морис подбежал к молодой женщине, которая подняла голову.
— Женевьева! — воскликнул молодой человек. — Женевьева, вы у меня! Боже мой, я, наверное, сошел с ума?
— Нет, нет, друг мой, вы в своем уме, — ответила молодая женщина. — Я же обещала быть вашей, если вы спасете шевалье де Мезон-Ружа. Вы его спасли и я здесь! Я ждала вас.
Наверное, Морис неправильно истолковал смысл сказанного, потому что отступил назад и с грустью посмотрел на молодую женщину.
— Женевьева! — тихо произнес он, — так значит вы не любите меня?
Взгляд Женевьевы затуманился слезами. Она отодвинулась и, прислонившись к спинке софы, разразилась рыданиями.
— Увы! — сказал Морис. — Вы и сами видите, что больше не любите меня. И не только не любите, Женевьева, но и испытываете, наверное, ненависть, раз вы так отвечаете.
В словах Мориса было столько горя и столько страсти, что Женевьева поднялась и взяла его за руку.
— Боже мой, — сказала она, — тот, кого считаешь самым лучшим, по-прежнему проявляет свой эгоизм!
— Это я — эгоист? Женевьева, что вы хотите этим сказать?
— Разве вы не понимаете, как я страдаю? Мой муж бежал, мой брат изгнан, мой дом сгорел, и все это за одну ночь, а потом еще эта ужасная сцена между вами и шевалье!
