— Да, — сказал он, — я знаю, что вы — республиканец. Но я знаю также, что у вас чистая и верная душа. Я доверяюсь вам до конца: смотрите!

И он вынул спрятанную на груди миниатюру: это был портрет королевы.

Морис уронил голову на руки.

— Жду ваших распоряжений, сударь, — сказал Мезон-Руж. — Если вы хотите меня арестовать, то, когда мне настанет момент отдаться в ваши руки, постучите в эту дверь. С тех пор, как моя жизнь не поддерживается больше надеждой на спасение королевы, зачем она мне.

И шевалье вышел. Морис не сделал ни одного движения, чтобы задержать его.

Едва Мезон-Руж; вышел из комнаты, Женевьева бросилась в ноги молодому человеку.

— Простите, Морис, — прорыдала она, — за все зло, которое я вам причинила. Простите мои обманы. Простите, во имя моих слез и страданий, потому что, клянусь вам, я столько плакала, столько страдала. Мой муж уехал сегодня утром. Я не знаю, куда он отправился, может бить я больше никогда его не увижу. Единственного друга, который у меня остался, вернее, не столько друга, сколько брата, вы хотите убить. Простите, Морис, простите.

Морис поднял молодую женщину.

— Что вы хотите? — сказал он, — такова судьба! Сейчас все играют своей жизнью. Шевалье де Мезон-Руж играл, как и другие, но проиграл. Настало время платить.

— То есть, умереть, если я правильно поняла?

— Да!

— Ему умереть! И это мне говорите вы!

— Это не я, Женевьева, это — роковое стечение обстоятельств.

— Но судьба еще не сказала своего последнего слова, поскольку вы можете спасти его, именно вы.

— В ущерб своему слову, а, следовательно, и своей чести? Я понимаю, Женевьева.

— Закройте глаза, Морис, на все, о чем я прошу вас, и моя благодарность будет безграничной.

— Я напрасно буду закрывать глаза, сударыня. Есть пароль, не зная которого, никто отсюда не сможет выйти, потому что дом окружен.

И вы знаете его?

— Конечно, знаю.

— Морис!

— Что?

— Друг мой, мой дорогой Морис, скажите мне пароль, мне очень нужно его знать.

— Женевьева! — воскликнул Морис. — Но кто вы мне, чтобы сказать: Морис, ради моей любви лишись слова, чести, измени своему делу, откажись от своих взглядов? Что вы предлагаете мне, Женевьева, взамен всего этого, вы, кото рая так сильно меня искушает?

— О, Морис! Спасите его, сначала спасите его, а потом требуйте от меня жизнь.

— Женевьева, — ответил Морис печально, — я стою одной ногой на дороге бесчестья. Чтобы окончательно встать на эту дорогу, у меня должна быть весомая при чина, хотя бы для самого себя. Женевьева, поклянитесь, что не любите шевалье де Мезон-Ружа…

— Я люблю шевалье де Мезон-Ружа как сестра, как подруга и никак иначе, клянусь вам.

— Женевьева, вы любите меня?

— Морис, я люблю вас, это правда, как и то, что Бог меня слышит.

— Если бы я сделал то, о чем вы меня просите, покинули бы вы родных, друзей, родину, чтобы бежать с предателем?

— Морис! Морис!

— Она еще колеблется… О, она колеблется.

И Морис в презрении отпрянул.

Женевьева, которая опиралась на его руку, лишилась опоры и упала на колени.

— Морис, — сказала она, откинувшись назад и заламывая руки, — все, что только захочешь, клянусь тебе! Приказывай, я повинуюсь.

— Ты будешь моей, Женевьева?

— Как только ты потребуешь.

— Клянись Христом.

Женевьева протянула руки.

— Боже мой! — произнесла она. — Ты простил женщине супружескую неверность, надеюсь, простишь и меня.

И крупные слезы покатились по ее щекам, падая на длинные густые волосы, ниспадающие на грудь.

— О, не клянитесь так! — воскликнул Морис. — Или я не приму вашей клятвы!

— Боже мой, — прошептала она, — я клянусь посвятить свою жизнь Морису, умереть вместе с ним, и, если будет нужно, умереть ради него, если он спасет моего защитника, моего брата, шевалье де Мезон-Ружа.

— Хорошо, он будет спасен, — сказал Морис.

Он подошел к его комнате.

— Сударь, — сказал Морис, — переоденьтесь в костюм кожевенника Морана. Я возвращаю вам ваше слово, вы — свободны.

— И вы тоже, сударыня, — сказал он Женевьеве. — Пароль: «Гвоздика и подземный ход».

И словно боясь оставаться в этой комнате, где он произнес слова, превратившие его в предателя, Морис: открыл окно и выпрыгнул в сад.

Морис снова занял свой пост в саду, напротив окна Женевьевы, только на этот раз оно было темно, поскольку молодая женщина вернулась в комнату шевалье де Мезон-Ружа.

Морис вовремя покинул дом, потому что едва он дошел до угла оранжереи, как ворота в сад открылись и в сопровождении Лорэна с пятью-шестью гвардейцами поя вился человек в сером.

— Ну что? — поинтересовался Лорэн.

— Как видите, — ответил Морис, — я на своем месте.

— Никто не пытался нарушить запрет? — спросил Лорэн.

— Никто, — сказал Морис, который был счастлив, ему не пришлось солгать, отвечая на столь удачно сформулированный вопрос. — А что делали вы?

— А мы получили дополнительные сведения и теперь уверены, что шевалье де Мезон-Руж точно вот уже около часа находится в этом доме и никуда из него не выходил, — ответил представитель полиции.

— И вы знаете, в какой из комнат он находится?

— Его комната отделена от комнат гражданки Диксмер лишь коридором?

— Ах так! — произнес Лорэн.

— Черт побери, их и не нужно было разъединять. Кажется, шевалье де Мезон-Руж — игривый малый.

Кровь бросилась Морису в голову. Как бы тысяча искр вспыхнула у него в глазах.

— Ну, а… как же гражданин; Диксмер, что он думает об этом? — спросил Лорэн.

— Он считает, что для него это большая честь.

— Ну так что? — сдавленным голосом произнес Морис. — Что мы решим?

— Сейчас мы, — сказал человек в сером, — возьмем его в его же комнате, а может быть и в постели.

— Разве он ни о чем не догадывается?

— Абсолютно ни о чем.

— Известен план этого участка? — спросил Лорэн.

— У нас очень точный план, — ответил человек в сером. — В углу сада — павильон, вон там, нужно подняться по ступенькам. Видите их? Там площадка, направо расположена комната гражданки Диксмер. Окно, которое мы сейчас видим, — окно этой комнаты. В коридор выходит дверь еще одной комнаты, комнаты врага.

— Да, с таким планом, — сказал Лорэн, — можно вс е сделать с завязанными глазами. Пойдем же.

— Прилегающие к дому улицы под надежной охраной? — спросил Морис с интересом, который все присутствующие расценили как естественное опасение за то, чтобы шевалье не сбежал.

— И улицы, и проходы, и переулки, и закоулки, — всё! — ответил представитель полиции. — Думаю, не зная пароля, даже мышь не проскользнет.

Морис вздрогнул. Было предпринято столько мер, что он стал бояться, как бы его измена не стала бесполезной для торжества его счастья.

— Итак, — продолжал человек в сером, — сколько вам нужно людей, чтобы арестовать шевалье?

— Сколько человек? — спросил Лорэн и ответил: — Надеюсь, будет достаточно меня и Мориса, не так ли, Морис?

— Да, — пробормотал тот, — конечно, нас двоих будет достаточно.

— Послушайте, — продолжал человек в сером, — только без хвастовства, вы сможете его взять?

— Черт побери! Возьмем ли мы его! — воскликнул Лорэн. — Ну, конечно же! Не правда ли, Морис, ведь нужно, чтобы его взяли мы?

Лорэн сделал ударение на последнем слове. Он умышленно выделил это слово, так как знал, что их начали подозревать, и эти подозрения необходимо было сразу же снять, так как в эту эпоху они быстро становились постоянными и тогда уж от них действительно трудно было избавиться. Лорэн также понимал, что после того, как они вдвоем схватят шевалье де Мезон-Ружа, уже никто не посмеет сомневаться в их патриотизме.

— Хорошо, — сказал человек в сером, — вы его возьмете, но я все-таки поставлю у выхода еще трех-четырех человек. Ведь шевалье даже спит со шпагой под подушкой, а на ночном столике у него всегда лежит пара пистолетов.