Она сидела у стола, склонившись над вышивкой.

Услышав шум открывающейся двери, она повернулась и увидела мужа.

— О, это вы, друг мой, — произнесла она.

— Да, — ответил Диксмер, лицо которого было спокойным и улыбающимся. — Я получил от нашего друга Мориса письмо, из которого ничего не понял. Вот, прочтите и скажите, что вы об этом думаете?

Женевьева взяла письмо дрожащей рукой и прочитала.

Диксмер следил за тем, как ее глаза пробегали по строчкам.

— И что? — спросил он, когда Женевьева закончила чтение.

— Я думаю, что мсье Морис Линдей честный человек, — спокойно ответила Женевьева, — и что нам не надо ничего бояться с его стороны.

— Вы уверены, что он не знает, к кому вы ездили в Отей?

— Абсолютно уверена.

— Почему же тогда вдруг такое решение? Он не показался вам вчера более холодным или же наоборот более взволнованным, чем обычно?

— Нет, — ответила Женевьева, — я думаю, он был таким, как всегда.

— Прежде чем отвечать мне, Женевьева, хорошо подумайте, потому что ваш ответ, и вы должны это понять, будет иметь огромное влияние на все наши планы.

— Подождите, — сказала Женевьева, которая, несмотря на все усилия, уже не могла скрывать охватившее ее волнение, — подождите же.

— Хорошо, — сказал Диксмср, мышцы его лица слегка напряглись, — вспомните все, Женевьева.

— Да, — начала молодая женщина, — да, я припоминаю. Вчера он был хмур. Мсье Морис немного тиран в своих привязанностях… и мы несколько раз сердились друг на друга в течение последних недель.

— Это были простые размолвки? — спросил Диксмер.

— Вероятно.

— Послушайте, Женевьева, при нашем положении дел, поймите правильно, не должно быть вероятностей, нам нужна уверенность.

— Хорошо, друг мой, я в этом уверена.

— Стало быть, это письмо лишь предлог для того, чтобы не приходить в наш дом?

— Друг мой, ну как я могу ответить вам на это?

— Ответьте как есть, Женевьева, — ответил Диксмер, — потому что ни у одной другой женщины, кроме вас, я бы этого не спросил.

— Это предлог, — опустив глаза, сказала Женевьева.

— Ах так! — воскликнул Диксмер.

Затем, после нескольких минут молчания, он вынул из-за жилета свою руку, которой сдерживал биение сердца, и положил ее на спинку стула, на котором сидела жена.

— Дорогой друг, окажите мне услугу, — сказал Диксмер.

— Какую? — спросила удивленная Женевьева, повернувшись к нему.

— Вы можете устранить опасность в самом начале. Морис, возможно, более информирован о наших секретах, чем мы думаем. То что вы считаете предлогом, возможно соответствует и действительности. Напишите ему записку.

— Я? — вздрогнув, прошептала Женевьева.

— Да, вы. Скажите ему, что это вы распечатали письмо и именно вы хотите получить объяснение по этому поводу! Он придет, вы его расспросите и легко отгадаете, что же произошло.

— О, нет, нет! — воскликнула Женевьева. — Я не могу сделать то, о чем вы меня просите. Я этого не сделаю.

— Дорогая Женевьева, когда на карту поставлены такие интересы, как вы можете отступать из-за каких-то мелких соображений самолюбия?

— Я ведь сказала вам, сударь, свое мнение о Морисе, — ответила Женевьева, — он честен, он рыцарь, но он капризен, а я хочу быть зависимой только от своего мужа.

Она ответила с таким спокойствием и вместе с тем настолько твердо, что Диксмер понял: дальнейшие разговоры на эту тему бесполезны. Больше он не промолвил ни единого слова, посмотрел на Женевьеву невидящим взглядом, провел рукой по вспотевшему лбу и вышел.

Моран в волнении ожидал его. Диксмер слово в слово повторил ему состоявшийся разговор.

— Ну, хорошо, — ответил Моран, — не будем пока больше об этом думать. В любом случае, я не хочу ни добавлять забот вашей жене, ни ранить ее самолюбие.

Диксмер положил руку ему на плечо.

— Вы сошли с ума, сударь, — произнес он, пристально взглянув на Морана, — или вы не даете отчета своим словам.

— Как, Диксмер, вы думаете?..

— Я думаю, шевалье, что вы, как и я, не можете поддаваться эмоциям и порывам, исходящим из вашего сердца. Ни вы, ни я, ни Женевьева не принадлежим себе. Мы призваны защитить устои, которые обычно разрушают основание, на которое опираются. Так вот, в данном случае мы и являемся этим основанием.

Моран вздрогнул и промолчал, его молчание было печальным.

Не проронив ни слова, они несколько раз прошлись по саду.

Затем Диксмер расстался с Мораном.

— Мне нужно отдать несколько распоряжений, — произнес он спокойным голосом. — Я покидаю вас, мсье Моран.

Моран протянул Диксмеру руку, потом посмотрел ему вслед.

— Бедный Диксмер, — прошептал он. — Боюсь, что в этом деле он рискует больше всех.

Диксмер вернулся в мастерские, отдал несколько приказов, почитал газеты, приказал раздать хлеб и масло беднякам близлежащего района и, вернувшись к себе, переоделся.

Через час Мориса, занимающегося подготовкой к очередному выступлению в секции, оторвал от дела слуга, который наклонился к нему и тихонько сказал:

— Гражданин Линдей, к вам пришел какой-то человек. Он утверждает, что должен сообщить вам что-то очень важное. Он ждет вас дома.

Вернувшись домой, Морис был крайне удивлен, застав там Диксмера, листавшего газеты. По дороге Морис все время расспрашивал слугу о госте, но тот совсем не знал этого человека, и поэтому не мог ничего о нем сообщить.

Увидев Диксмера, Морис остановился на пороге и невольно покраснел.

Диксмер поднялся и, улыбаясь, протянул ему руку.

— Какая муха вас укусила, и что это вы такое мне написали? — спросил он молодого человека. — По правде говоря, все это меня больно ударило, дорогой Морис. Я умеренный и фальшивый патриот, так, кажется вы написали? Понятно, что вы не можете повторить мне в лицо подобные обвинения. Признайтесь, что вы просто ищете со мной ссоры.

— Я признаю все, что вы хотите, дорогой Диксмер, потому что вы были для меня примером порядочного человека. Но тем не менее я принял решение, и оно бесповоротно.

— Как же так? — спросил Диксмер. — Вы утверждаете, что меня не в чем упрекнуть, и все равно нас покидаете?

— Дорогой Диксмер, поверьте, что для того, чтобы предпринять подобные действия и лишиться такого друга как вы, у меня должны быть очень веские причины.

— Да, но во всяком случае, — опять заговорил Диксмер, пытаясь улыбнуться, — причины совсем иные. То, о чем вы написали, только предлог.

Морис на минуту задумался.

— Послушайте, Диксмер, — сказал он, — мы живем в такое время, когда сомнение, высказанное в письме, может и должно вызвать беспокойство, я это понимаю. Не пристало честному человеку оставлять вас под гнетом такого беспокойства. Да, Диксмер, причины, о которых идет речь в письме, — только предлог.

Это признание, которое по идее должно было прояснить чело коммерсанта, казалось, наоборот, омрачило его.

— Ну, а настоящая причина? — спросил Диксмер.

— Я не могу вам ее назвать, — ответил Морис. — Но если бы вы ее знали, то одобрили бы мое поведение, я в этом уверен.

Диксмер настаивал.

— Вы все же хотите услышать? — спросил Морис.

— Да, — ответил Диксмер.

— Хорошо, — ответил Морис, который испытывал некоторое облегчение от того, что приблизился к правде. — Ну так вот, у вас молодая и красивая жена, нравственная чистота которой хорошо известна. Так вот, я подумал, что мои визиты к вам могут быть неверно истолкованы.

Диксмер слегка побледнел.

— Правда? — спросил он. — Ну что ж, дорогой Морис, супруг должен быть благодарен вам за это.

— Понимаете, — продолжал Морис, — я не самоуверен и не думаю, что мое присутствие могло бы быть опасно для вашего покоя или покоя вашей жены, но оно может послужить источником клеветы, а вы знаете, что чем абсурднее клевета, тем легче в нее верят.

— Ребенок! — сказал Диксмер, пожав плечами.

— Пусть я ребенок, как хотите, — ответил Морис, — издалека мы останемся добрыми друзьями, ведь нам не в чем будет упрекнуть друг друга, тогда как рядом, наоборот…