— Ты переусердствовал подушкой, — глухо произнес Неживлев, лицо у него тряслось и он не мог найти места рукам, — ты задушил ее, она мертвее засохшего дерева, — добавил Семен Михайлович по привычке говорить с претензиями на оригинальность.
Несмотря на растерянность, охватившую Краснова, он тут же принял действия, разумные с его точки зрения и дающие огромные шансы на выживание. В одну минуту они затолкали тело Караваевой в стенной шкаф, в самый низ, где было достаточно места, чтобы спрятать человека, и, уже выйдя в прихожую, выработали план дальнейших действий. Во-первых, все видели, что Караваева ушла вместе с Гориным и куда она потом подевалась — не их забота. Свидетелей тому было много, включая и такого важного, как Олег Михайлович. Во-вторых, они решили, что как только все разойдутся и разъедутся, а Ирина Александровна уляжется спать, вывезти тело Караваевой за город и закопать в лесу, а уж лопату они раздобудут по пути на даче.
На этом практически закончилось торжество по случаю тридцатилетия Неживлева. Ночью, когда гости разошлись, не подозревая, что почти стали свидетелями преступления, Неживлев и Краснов исполнили задуманное, обеспечив себе стопроцентное алиби. Неживлев гнал машину по Рублевскому шоссе сосредоточенно и угрюмо, напряженно размышляя, как эта история может задеть его в том случае, который необходимо мысленно предвидеть. И хотя его лично преступление, совершенное Красновым, казалось, не затрагивало, он хорошо знал возможности и натуру своего учителя, и если бы вдруг тот стал давать показания, то неизвестно чего бы наговорил, лишь бы выговорить себя и переложить свою вину на другого. Следует сказать, что они изредка обсуждали возможный провал в своих незаконных подпольных операциях с антикварными ценностями, ведь их оборот был связан не только с внутренним рынком сбыта: многое, наиболее ценное, уплывало за границу через надежный, отлаженный канал, и в своих рассуждениях они четко договорились, что в критической ситуации есть смысл одному брать на себя все, потому что за групповое преступление больше дают. Но знал Неживлев и другое, что подобные уговоры кончаются, когда кто-нибудь бывает арестован и тому органы внутренних дел и предъявляют серьезное обвинение. Следователь только успевает записывать фамилии соучастников. Так что случись чего — большой надежды на Краснова у Семена Михайловича не было. Он даже подумывал иногда, что неплохо было бы себя подстраховать и на время прекратить антикварные операции, связанные с отправкой ценностей за границу. Да и с Игиным хорошо бы прервать отношения и не мелькать в антикварном магазине как красная тряпка перед носом быка на испанской корриде. Ведь Игина постоянно «пасут», только руки оперативных работников коротки, пока Олег Михайлович Карнаков со своим отцом на месте.
Краснов наоборот расслабился и чувствовал себя маленьким и уязвимым: возьми его сейчас да тряхни двумя-тремя точными вопросами, все бы немедленно выложил. Боялся подобных минут Краснов, ох, как боялся и относил подобную слабость за счет надорванной психики. И то, шутка сказать, почти двадцать лет без малого отдано всякого рода незаконным операциям, приходилось ходить по такому краю пропасти, что скалолазанье детской забавой могло показаться. «Разведчикам хоть пенсия в таких случаях положена, — горько усмехался иной раз Карнаков, — а здесь, глядишь, под самый пенсионный возраст вкатают „вышку“ или пятнадцать лет усиленного режима. И не посмотрят, что пора на покой и здоровье подорвано в неравной борьбе с блюстителями советского законодательства». И до чего же вредное это самое законодательство! Вот по западным законам Краснов ни разу за всю свою жизнь ничего противозаконного не совершил, ведь то, что у нас называется спекуляцией, там не что иное, как свободное предпринимательство, при этом сильный побеждает слабого, потому что умнее, оборотистее, энергичнее. Ну, положим, вывоз за границу музейных ценностей и там карается, но только штрафом и то, если вывовить тайно, без пошлины.
В общем, Краснову никак не нравились законы страны, в которой он родился, жил, учился и нажил подпольно огромное состояние. Что же касается убийства Сашеньки Караваевой, то тут он соглашался с нашим законом, который, хотя и предусматривает за это преступление высшую меру, но, как правило, больше десяти-двенадцати лет практически мало кому дают, тогда как на Западе за подобное преступление свободно можно схлопотать электрический стул. «Сволочи! — подумал о западных юристах Краснов и отчего-то улыбнулся, — придумали же такое… Впрочем, если бы я попал к ним с моими теперешними деньгами и ценностями, я бы многих дельцов от бизнеса потеснил, они бы у меня поплясали… Да и от закона откупился бы».
При всем его прагматизме и подчинении воли единственной цели обогащения, на него изредка нападали романтически несбыточные грезы, что обычно свойственно слабым людям. Вот он представил себя в Америке. Сначала осматривается, развертывает коммерческую деятельность, постепенно становится во главе крупнейшей фирмы по продаже антиквариата, затем прикупает акции военных предприятий — дело в Штатах перспективное, — становится губернатором путем удачной женитьбы, баллотируется в президенты, а если не проходит, то во всяком случае входит в состав сената и решает государственные вопросы. «Мистер Джексон, — так представлял свою фамилию Краснов за границей, — фирма Каттерпиллер заключила с Советским Союзом договор на поставку оборудования для строительства дорог. Как вы на это смотрите?» «Что?! — кричит Джексон-Краснов, — оборудование для дорог? Никаких договоров! Они потом по этим дорогам как раз доберутся до Америки!».
«И чего это я размечтался прежде времени? — зло подумал Краснов, глядя узкими воспаленными глазами на дорогу, — пока я расторгну с ними все договора, они меня свободно под вышку подведут. Ох, рвать надо когти отсюда, и чего я только это раньше не сделал. Обычная формула жизни — жадность фраера сгубила, хотелось побольше, чтоб чистый миллион. Надо поторопить Нортона, в крайнем случае использовать туристский канал. Хорошо, а что я сумею провезти с собой, если меня выпустят? Только Нортон поможет, и чем скорее, тем лучше. На подонка Неживлева надежд мало: если его тряхнут, то он не только меня — всех выложит со всеми потрохами».
Как следует из размышлений Краснова и Неживлева, оба компаньона прекрасно знали друг друга. Более того, в эти самые минуты Неживлев также думал о Нортоне Глайде. Неожиданно пошел дождь и они порадовались этому случайному обстоятельству, которое уничтожало следы их преступления. Теперь Караваеву невозможно было отыскать.
Итак, моросил дождь, и был он невесомым и тихим, предвещая назавтра хорошую погоду и настроение, десятки тысяч людей устремятся в следующее воскресенье в подмосковные леса и многие пройдут совсем близко от места, где лежит несостоявшаяся балерина Караваева, ставшая жертвой обычного полудетского любопытства. И только два человека среди огромного многомиллионого города знают об этом, но будут молчать, повязанные одной прочной нитью предыдущих преступлений, соединившей их навсегда. Впереди на шоссе замигал электронный сигнал милицейской машины. Сержант ГАИ, несший службу на шоссе в это почти предутреннее время, издали, сквозь водяную порошу, углядел автомашину «ГАЗ-24», с огромной скоростью продвигавшуюся в направлении города.
— Стопори! — с тревогой бросил Краснов, — нам только с милицией истории не хватало! — Машина остановилась, но из нее никто не вышел, ожидая пока сержант не приблизится к ним. Он подошел к машине, по-мальчишески нескладный, и, отдав честь, попросил предъявить документы на машину и водительские права.
— У тещи на блинах были! Достаточно? — ехидно ответил Неживлев. — Смотри, сержант, чтоб не потерял завтра погоны, — пригрозил он сержанту, но это было не самое страшное, страшное заключалось в том, что Семен Михайлович действительно мог исполнить угрозу, да что значит мог, когда дал уже внутреннюю клятву, что так оно и будет.
— Я забираю ваши документы, — глухо произнес сержант, а может ветер приглушил слова, — получите их завтра в городском управлении ГАИ после выяснения некоторых вопросов. И прошу следовать по шоссе в пределах дозволенной скорости. — У сержанта не было прибора, регистрирующего степень опьянения, но он не стал выяснять это старым допотопным способом, вероятно сыграло ехидное замечание Неживлева, но сержант твердо решил доложить своему руководству об этом инциденте, а там уже, если кого заинтересует подозрительная машина, пусть решают сами.
