Теперь надо было позаботиться о том, чтобы закрыть рот оппозиции в Афинах. На этот раз за дело взялись умнее и первый удар направили против Филократа, который пер­вым подписал свое имя под договором о мире. Привлечен­ный к суду Гиперидом по обвинению в государственной из­мене и понимая, что при данном положении дел его неми­нуемо ждет осуждение, он не стал дожидаться приговора и отправился в добровольное изгнание, после чего заочно был приговорен к смерти (343 г.). Теперь Демосфен счел свое­временным возобновить обвинение против Эсхина, которое он два года назад, после своего поражения в процессе Тимарха, оставил, не доведя до конца. Он заявил, что Эсхин, будучи подкуплен Филиппом, своим поведением во время второго посольства погубил Керсоблепта и фокейцев и, сле­довательно, повинен во всех бедствиях, какие мир навлек на Афины; ввиду этого обвинитель требовал, чтобы Эсхин был присужден к смерти или по крайней мере к лишению почет­ных гражданских прав. Правда, обвинение было очень скуд­но обосновано. Демосфен не может привести ни малейшего факта в доказательство того, что Эсхин был подкуплен Фи­липпом, да и другие пункты обвинения совершенно голо­словны. В самом деле, послам было дано прежде всего чисто формальное полномочие принять от Филиппа присягу на верность уже заключенному миру; в условиях мира уже ни­чего нельзя было изменить, а как мы знаем, Керсоблепт не был включен в мир и Филипп категорически заявил, что он и фокейцев не признает союзниками Афин в том смысле, как этот термин понимался в договоре. Далее, Керсоблепт капи­тулировал в Гиерон-Оросе спустя четыре дня после того, как мир был заключен в Афинах, и еще раньше, чем послы вы­ехали в Пеллу. Что же касается Фокиды, то уже во время заключения мира вся Греция знала, что Филипп готовится к походу в Дельфы; значит, афиняне знали об этом гораздо раньше, чем вернулись их послы. Притом, Афины только сейчас заключили союз с Филиппом, следовательно, Эсхина невозможно было упрекать за то, что он старался установить возможно более дружественные отношения с царем. А если из всех выгод, какие Эсхин в своем докладе сулил народу, не осуществилась ни одна, то вина в этом падала, разумеется, не на послов, а на тех людей, которые в решительную мину­ту помешали Афинам рука об руку с Филиппом принять участие в фокейской экспедиции. Вопрос был только в том, насколько все эти обстоятельства повлияют на приговор афинских присяжных, так как осуждение Филократа явля­лось грозным прецедентом и Демосфен был опасным про­тивником. Его речь — совершеннейший образец сикофантского искусства; она мастерски рассчитана на то, чтобы воз­будить страсти народной массы, а слабость юридической аргументации тщательно замаскирована в ней. Но и на этот раз Демосфен не достиг своей цели. Защита Эсхина по рито­рическому совершенству не уступала речи обвинителя, и скромный язык истины произвел глубокое впечатление на присяжных. Еще более подействовало, может быть, то об­стоятельство, что некоторые лица, пользовавшиеся крупным влиянием и безупречной репутацией, как Эвбул и стратег Фокион, выступили на суде в качестве защитников обвиняе­мого, и особенно то, что сами фокейцы, которых будто бы предал Эсхин, свидетельствовали в его пользу и что между ними не нашлось ни одного, который согласился бы под­держать Демосфена. Таким образом, Эсхин был оправдан, хотя и малым большинством голосов.

Около того времени, когда в Афинах разбирались эти процессы, Филиппу удалось подчинить своему влиянию значительную часть Эвбеи. В Эретрии с помощью македон­ских войск была свергнута демократия и установлен олигар­хический режим, во главе которого стал Клитарх, игравший пять лет назад видную роль в восстании против Афин. Такой же переворот произошел в Орее; город был занят Парменионом по соглашению с олигархической партией, вождь кото­рой, Филистид, и стал во главе правления. Однако попытки царя приобрести и Халкиду оказались безуспешными; хал­кидцы стремились к тому, чтобы соединить все эвбейские общины в одно союзное государство и тем спасти их от опасности стать игрушкою в руках соседних держав. Так как Филипп не соглашался поддержать этот план, то халкидцы обратились в Афины, где Демосфен стал горячо поддержи­вать их предложение; действительно, ему удалось склонить своих сограждан к отказу от их старых притязаний на гос­подство над Эвбеей и добиться заключения равноправного союза с Халкидою. Даже к Мегаре Филипп протянул свою руку. Здесь Птоодор, самый богатый и наиболее влиятель­ный из граждан города, надеялся с помощью царя захватить власть; но предприятие не удалось и повело лишь к тому, что Мегара вступила в союз с Афинами (343 г.).

Зато вскоре после этого Филипп достиг очень крупных успехов в Эпире. Там после смерти царя Алкета совместно правили его сыновья Неоптолем и Арибба; затем Неоптолем умер, оставив одного несовершеннолетнего сына Александ­ра, над которым опеку принял Арибба. Из двух дочерей Неоптолема на одной, Троаде, женился Арибба, другую, Олим­пиаду, он в 357 г. выдал замуж за Филиппа Македонского, надеясь найти опору в лице этого могущественного соседа. Однако ему вскоре пришлось убедиться, что эта надежда была ложною; напротив, Филипп энергично вступился за права своего шурина Александра, который воспитывался при македонском дворе. Уже после победы Филиппа над Ономархом между Филиппом и Ариббою вспыхнула из-за этого война; когда затем Александр достиг совершеннолетия и Арибба отказался предоставить своему племяннику следо­вавшую ему долю власти, Филипп вторично предпринял по­ход в Эпир, изгнал Ариббу и его сыновей из страны и возвел на престол Александра (343/342 г.). Вследствие этого Эпир вступил в самые тесные отношения с Македонией, и Филипп тотчас доставил своему шурину крупное приобретение, за­ставив Кассопию — страну, лежавшую при входе в Амбракийский залив, — вступить в Эпирский союз. Он надеялся достигнуть еще большего, именно овладеть и коринфской колонией Амбракией, самым большим и самым могущест­венным городом Эпира, обладание которым было для эпирских царей таким же жизненным вопросом, как обладание Халкидикой — для македонских царей. Но здесь его успехам был на время положен предел.

Правда, Коринф совершенно не был в состоянии собст­венными силами защитить подвластную ему колонию, по­этому он обратился с просьбой о помощи в Афины, предла­гая им свой союз, и его предложение было охотно принято. Соседние с Эпиром мелкие государства, Керкира и Акарнания, также начали опасаться за свою самостоятельность и снова примкнули к Афинам. То же сделала Ахея, которая во время Священной войны стояла на стороне Фокиды и те­перь, когда Филипп сделался владыкой Эпира, опасалась, что он отнимет у нее Навпакт. Этому примеру последовали и Мантинея, и союзные с нею общины в северной Аркадии; даже Мессена, Мегалополь и Аргос заключили союзные до­говоры с Афинами, не порвав, впрочем, своих отношений с Филиппом (342 г.). Изгнанный царь эпирский Арибба также обратился в Афины и встретил там почетный прием. Для охраны своих новых союзников афиняне послали в Акарнанию отряд войска с поручением защищать Амбракию против Филиппа и, если окажется возможным, вернуть Ариббе его престол.

Таким образом, Афины сразу вышли из той обособлен­ности, которая до сих пор парализовала их деятельность. Ес­ли союз с мелкими государствами и не представлял больших выгод в военном отношении, то во всяком случае этот пер­вый шаг открывал широкие перспективы: Афины являлись теперь признанным средоточием всех стремлений, направ­ленных против Филиппа. Ввиду этого царь счел нужным на время отступить и дать успокоиться общественному мнению в Греции, — тем более что он отлично знал, как мало он мо­жет полагаться на помощь Фив. Он отказался от похода про­тив Амбракии и ограничился тем, что заключил союз с этолийцами, старыми врагами акарнанцев и ахейцев, обещав при случае завоевать для них Навпакт. Затем он отправился во Фракию, где Керсоблепт позволил себе совершить наси­лия над прибережными греческими городами (весною 342 г.). На этот раз надо было рассчитаться с ним оконча­тельно. С военной точки зрения это была нетрудная задача, так как фракийское ополчение во всех отношениях уступало регулярным войскам царя; но покорение обширной страны требовало продолжительного времени и огромных человече­ских жертв. Так прошло лето; Филипп принужден был про­вести зиму в долине Гебра и лишь в следующем году достиг цели. Керсоблепт был свергнут с престола, его царство об­ращено в македонскую провинцию и обложено правильной данью; фракийские племена с этих пор поставляли контин­гент в македонскую армию. Для упрочения своей власти в завоеванной области Филипп основал во Фракии целый ряд укрепленных городов, — прежде всего Филиппополь, став­ший с тех пор важнейшим городом в долине верхнего Гебра и сохранивший доныне имя своего основателя; затем — ко­лонию Калибу невдалеке от Византии. Царь гетов, Кофел, владения которого простирались между Гемом и Дунаем, поспешил теперь вступить в дружеские отношения с Филип­пом; мелкие греческие города побережья, как Аполлония на Черном море, также заключили союз с Македонией. Но обо­рот, который приняли дела, возбуждал беспокойство в мо­гущественной Византии; со стороны клонившегося к упадку царства одрисов ей нечего было опасаться, между тем как водворение македонского владычества во Фракии грозило независимости Византии серьезной опасностью. Уже весною 341 г. натянутые отношения между Филиппом и его союзни­цей Византией до того обострились, что каждую минуту можно было ожидать начала открытых военных действий.