Филипп достиг всего, ради чего он взялся за оружие. Он владел Фермопилами, т.е. воротами в Среднюю Грецию, пе­ред которыми афиняне шесть лет назад преградили ему путь. Отныне он каждую минуту мог в случае надобности двинуть свои войска в Беотию или Аттику. Разрушение фокейского разбойничьего государства, чего Фивы не сумели добиться путем десятилетней борьбы, было достигнуто без единой битвы. Афины были унижены; они принуждены были усту­пить по всем спорным пунктам. В Совете амфиктионов Фи­липп, как владыка Македонии и Фессалии, располагал большинством голосов; и если до сих пор этот совет полити­чески имел ничтожное значение, то под руководством такого государственного человека „тень в Дельфах" должна была облечься в плоть. Если со времени своих побед над Ономархом и Олинфом Филипп был неограниченным властелином Северной Греции, то теперь он приобрел руководящее влия­ние и в Средней Греции. Он уже теперь был, без сравнения, самым могущественным государем эллинского мира; теперь он мог приступить к осуществлению более высокой цели — к объединению всей нации под своим главенством.

Партикуляризм был врожденным грехом греческого на­рода. Каждый город, как бы мал он ни был, хотел устраивать свои дела вполне самостоятельно по собственному усмотре­нию, и всякое ограничение этого суверенитета чувствова­лось как невыносимый гнет. Грек V века совершенно не был в состоянии представить себе, чтобы могло существовать государство — по крайней мере свободное греческое госу­дарство, — которое состояло бы из нескольких городов; да­же политическая теория еще следующего века, даже Аристо­тель рассматривают город и государство как тождественные понятия (выше, с.286). Правда, с течением времени станови­лось все более очевидным, что самовластная единичная об­щина совершенно не в состоянии осуществлять даже только главную цель государства — защищать свою территорию против внешних нападений, и таким образом естественный ход вещей заставлял города соединяться друг с другом. Но эти союзы, основывались ли они на равноправии всех членов или на подчинении всех остальных наиболее могуществен­ному городу, оставались механическими агрегатами госу­дарств, были лишены внутреннего единства и при первом случае готовы распасться на свои составные части. Даже ат­тическое государство не пошло дальше первых шагов к ис­тинно органическому слиянию объединенных в нем общин.

Со времени Пелопоннесской войны начало все шире распространяться сознание, что такой порядок вещей долее не может держаться. Все более обнаруживается стремление соединять соседние мелкие города в более крупные общины. Так, города, расположенные на Родосе и близлежащих ост­ровах Халке и Телосе, около 408 г. сплотились в одно госу­дарство; жители всех этих мест считались отныне родосцами, как обитатели местечек и деревень Аттики — афиняна­ми. Таким же образом в 370 г. округа юго-западной Аркадии соединились в новую общину Мегалополь (с. 178). Византия в эпоху союзнической войны даровала свое право граждан­ства соседним городам Селимбрии и Калхедону. Аргосцы сделали было попытку включить Коринф в состав своего государственного союза; правда, Спарта по Анталкидову миру заставила их отказаться от этой мысли, но характерно уже то, что такая попытка оказалась возможной и потерпела неудачу только вследствие постороннего вмешательства.

Такой „синойкизм", как называли его греки, при кото­ром участвующие города всецело поглощались новой общи­ной, был применим, разумеется, только в областях, зани­мавших небольшую территорию, так как иначе большая часть граждан была бы фактически лишена возможности осуществлять свои политические права. Притом, население греческих городов можно было склонить к полному отказу от общинной автономии лишь при особенно благоприятных обстоятельствах, и направленные к этой цели попытки обыкновенно встречали очень упорное сопротивление. По­этому в большинстве случаев довольствовались учреждени­ем строго централизованного союзного государства (χοινόν), основою которого являлись старые областные союзы, имев­шие целью устройство общих празднеств и общую оборону. Первый пример такого объединения представляет собою, насколько нам известно, организация Беотии после битвы при Коронее (446 г.). Союз имел исполнительный орган — коллегию из 11 беотархов, где Фивы были представлены двумя, каждая из остальных общин — одним членом; зако­нодательная власть принадлежала четырем советам. Унич­тоженный по Анталкидову миру, этот союз после возвыше­ния Фив был восстановлен на демократической основе в еще более строгих формах. По образцу этого нового Беотийского союза было организовано после битвы при Левктрах Аркад­ское союзное государство. Несколько лет перед тем (около 372 г.) Ясоном Ферским был восстановлен Фессалийский союз — насколько нам известно, в старых формах, но с бо­лее строгой централизацией. В Фокиде и пелопоннесской Ахее старые, слабо сплоченные племенные союзы также в первой половине IV века были преобразованы в прочные союзные государства. Такова же была организация Халкидского союза с Олинфом во главе, образовавшегося во время Пелопоннесской войны. Наконец, со своеобразным отличи­ем — увенчанная монархической властью — та же государ­ственная форма существовала со времени царя Фарипа в Эпире.

Конституции, действовавшие во всех этих союзных го­сударствах, были в главных чертах тождественны. Повсюду, насколько мы можем судить, существовал общий союзный индигенат, заключавший в себе право брака, право поселе­ния и приобретения недвижимой собственности, право вы­бора в союзные должности и право участия в союзных соб­раниях[9]. По отношению к другим государствам каждый из этих союзов составлял одно целое, облеченное правом ре­шать вопросы о войне и мире и заключать договоры. Во гла­ве союза стоял общий исполнительный орган, верховная власть принадлежала Союзному собранию и его постоянной делегации, совету. Для покрытия общих издержек отчисля­лись известные статьи доходов, например, портовые пошли­ны; если этих сумм не хватало, то производилась раскладка между отдельными общинами. Монета чеканилась в боль­шинстве случаев общая для всего союза, что заставляет предполагать и существование общей меры и веса[10]. Напро­тив, во внутренних делах каждый союзный город был со­вершенно самостоятелен; однако союз уже самим своим су­ществованием естественно способствовал установлению в союзных общинах возможно однообразных политических форм; олигархическим и демократическим общинам трудно было уживаться в одном и том же союзном государстве.

Итак, в половине IV века федерация была господ­ствующей политической формой в большей части греческо­го полуострова. Но за пределами последнего мы находим лишь зачатки подобного строя. Так называемый Второй Ат­тический морской союз был еще более шатким соединением

самостоятельных государств, чем первый. Столь же непроч­ным оставался и союз греко-италийских городов. Зато в ко­лониальных областях, где грекам приходилось отстаивать свое существование против соседних варваров, отдельные города сплотились в жизнеспособные государства, часто в форме военной монархии; такую организацию создали на Кипре Эвагор, в Сицилии Дионисий, на Киммерийском Боепоре дом Спартокидов.

Однако образование такого большого числа крепких об­ластных государств служило само по себе крупным препят­ствием для всякой попытки национального объединения, и потому Спарта, которая в первые десятилетия IV века одна во всей Греции отстаивала идею объединения, постоянно старалась противодействовать этому движению. Именно с этою целью в Анталкидов мир была внесена оговорка об ав­тономии отдельных государств. Но стремление к поместно­му объединению оказалось сильнее могущества Спарты и персидского царя, и спартанская гегемония была сокрушена в этой борьбе. Если с виду это была победа партикуляризма, то в действительности федеративное движение косвенным образом сильно способствовало торжеству национальной идеи. Оно научило народную массу смотреть далее стен сво­его города, показало ей, что город может входить равно­правным членом в состав более крупного политического це­лого, и тем указало путь, который один мог привести к прочному объединению нации.