Обыкновенно говорят, что Пелопоннесская война под­косила расцвет Эллады, и плачевное социальное и политиче­ское состояние Греции в те пятьдесят лет, которые следова­ли за крушением Афинской державы, по-видимому, оправ­дывает этот взгляд. Но так может думать лишь тот, чей взор не проникает дальше поверхности вещей или кто смешивает Афины с Элладою. Для более вдумчивого зрителя IV столе­тие представляет совершенно иную картину. Он видит бод­рую жизнь во всех областях; и если нация была больна, то болезнь ее заключалась именно в избытке силы, который, не находя исхода наружу, разряжался во внутренних столкно­вениях. Никогда, ни ранее, ни позднее, Греция не произвела такого большого количества политических и военных талан­тов; точно так же и в областях литературы, искусства и нау­ки обнаруживалась чрезвычайно оживленная и плодотворная деятельность.

Разумеется, новое время принесло с собою отчасти и новые идеалы. Главный интерес образованных людей в ду­ховной области был обращен уже не на поэзию, а на ритори­ку. Без нее не мог обойтись ни один гражданин, желавший выступить на поприще общественной жизни, да и частному человеку ежеминутно могло понадобиться это новое искус­ство, чтобы на суде защитить себя против обвинений донос­чиков. Таким образом, всякий, кто претендовал на звание человека с высшим образованием, неизбежно должен был пройти риторическую школу, а это в свою очередь вело к постоянному повышению требований, которые предъявля­лись к хорошему оратору.

Против напыщенного красноречия Горгия с его поэти­ческим языком, смелыми метафорами, натянутыми антите­зами, стремлением к строгой соответственности частей пред­ложения и бесконечными периодами, восстал уже в эпоху Пелопоннесской войны Фрасимах из Калхедона, требовав­ший, чтобы слог речи был не чем иным, как идеализирован­

ным повседневным языком; правда, на нем самом еще слиш­ком тяготело влияние Горгия или, вернее, влияние духа вре­мени, чтобы он оказался в силах вполне осуществить это требование. Это удалось уже только Лисию (ок. 440— 380 гг.), афинскому метеку сиракузского происхождения, отец которого Кефал во время Перикла переселился в Пирей и основал там большую оружейную фабрику. Беспритяза­тельная простота его языка, чуждая, однако, всякой триви­альности, делает его в наших глазах первым стилистом древности, и из-за этого достоинства мы слишком часто за­бываем, что он был адвокат-крючкотворец, не брезгающий никаким средством, лишь бы защищаемая им сторона вос­торжествовала; потому что именно судебное красноречие было главным поприщем его деятельности, тем более что, как чужестранцу, доступ на политическую арену был ему закрыт в Афинах.

Аналогичную цель ставил себе современник Лисия, афинянин Поликрат, с той разницею, что он занимался не столько практическим красноречием, сколько риторическим преподаванием. Большая часть его речей были предназначе­ны служить образцами для учеников, и автор особенно охот­но выбирал парадоксальные темы, чтобы показать, как мож­но защитить на вид безнадежное дело. Так, он написал хва­лебную речь в честь мышей, которые-де спасли уже не один город, разгрызая кожаные части вооружения осаждающих и которым даже обязаны своим названием мистерии; в другой речи он доказывал, что Клитемнестра была гораздо лучше Пенелопы. Но самыми знаменитыми его произведениями были защитительная речь в пользу царя Бузеириса, пожи­равшего людей чудовища, которое, по преданию, некогда жило в Египте, и обвинительная речь против Сократа. Разу­меется, у Поликрата не было недостатка в учениках; самым выдающимся из них был Зоил из Амфиполя (ок. 400—330). Он пошел дальше по пути учителя и выбрал мишенью для своих нападок Гомера, что, впрочем, казалось его современ­никам, для которых Гомер был еще живой силою, гораздо менее парадоксальным, чем позднейшим поколениям или нам. Учеником Зоила был Анаксимен из Лампсака, один из самых видных софистов и ораторов своего времени, автор знаменитого исторического сочинения и не менее знамени­того учебника риторики. Царь Филипп поручил ему воспи­тание своего сына Александра, и, по преданию, он сопрово­ждал последнего во время его похода в Азию; сограждане Анаксимена почтили его постановкой статуи в Олимпии.

Однако большинству современников стиль Фрасимаха и его последователей казался слишком простым и бесцветным; им нужен был пафос и те звучные фразы, которые так лас­кают слух южанина. Поэтому Горгий, пока он был жив, ос­тавался, по общему признанию, первым мастером оратор­ского искусства, и его школа имела глубокое влияние на дальнейшее развитие риторики. Из его многочисленных учеников наиболее смелыми новаторами явились Алкидам из Элей в Эолии и Исократ из Афин. В употреблении поэти­ческих слов, в смелости метафор, в полноте выражения Ал­кидам следовал примеру своего учителя; но он научился у Фрасимаха избегать напыщенности Горгия, и как ни изыскан его язык, он никогда не становится неестественным. Его сферою было не столько практическое красноречие, сколько торжественная речь и образец для школы; в выборе тем и он не совсем умел устоять против соблазна парадоксальности, и одним из самых знаменитых его произведений была похвала смерти, где изображались горести человеческой жизни. Он занимался и политической публицистикой и, между прочим, написал брошюру в защиту прав мессенцев против Спарты.

Но Алкидама далеко превзошел его товарищ по школе Исократ. Родившись в 436 г. в Афинах и будучи сыном со­стоятельного фабриканта, он получил очень тщательное воспитание; в числе его учителей называют великого софис­та Продика; кроме того, Исократ находился в сношениях и с Сократом. Для завершения своего образования он отправил­ся в Фессалию, где слушал Горгия. Когда затем его семья вследствие катастрофы, постигшей Афины в конце Пело­поннесской войны, потеряла свое состояние, Исократ, как и многие другие, был вынужден приняться за эксплуатацию своих знаний с целью добыть средства для существования.

Он начал писать судебные речи, но вскоре убедился, что деятельность адвоката не по нему; его голос был слишком слаб, и он никогда не сумел освободиться от той робости, которая всегда овладевает тонко организованными натурами при выступлении перед многолюдной толпой. Поэтому он, следуя примеру своего учителя, обратился к торжественной речи; только он не сам произносил свои речи, как делал Гор­гий, а распространял их книгопродавческим путем. При этом он, как и Горгий, старался проводить в общество свои поли­тические идеалы и таким образом вознаграждал себя за не­возможность практической общественной деятельности, обусловленную его природными свойствами. Самым совер­шенным его произведением в этой области является Панеги­рик, изданный к Олимпийским празднествам 380 г., хвалеб­ная речь в честь Афин, имеющая, однако, главной целью призвать эллинов к единению и побудить их к войне против исконного врага Эллады — персидского царя. Если эта речь, разумеется, и не могла непосредственно повлиять на ход по­литических событий, то как ораторское произведение она имела громадный успех и сразу доставила своему автору славу первого оратора своего времени. С тех пор Исократ до глубокой старости неутомимо работал на этом поприще; уже почти столетним стариком он написал свое второе главное произведение — Панафинейскую речь (окончена в 339 г.), как и Панегирик — речь во славу Афин, где, однако, уже очень ясно обнаруживается старческая слабость автора.

Не меньшим успехом, чем писательская деятельность Исократа, сопровождалась его деятельность в качестве учи­теля красноречия. Со всех концов Греции стекались ученики к нему в Афины и — что редко удается учителям — он су­мел на всех своих учеников наложить печать своего духа, не подавив в них, однако, самостоятельного творчества. Поэто­му он мог гордиться тем, что множество лучших людей его времени обязаны ему своим образованием: историки Феопомп из Хиоса и Эфор из Кимы (Кумы) в Эолии, Феодект из Фаселиды, равно замечательный как трагик и как оратор, риторы Навкрат из Эрифр, Филиск из Милета и Исократ из Аполлонии, афинские государственные деятели Андротион из Гаргетта и Леодамант из Ахарн. Сын Конона Тимофей также был учеником Исократа и до его смерти был связан с ним тесными дружескими узами. Притом влияние Исократа отнюдь не ограничивалось его школою; повсюду в эллин­ском мире читались его речи, и он с полным правом мог ска­зать о себе, что его враги и соперники втайне еще более удивляются и еще усерднее подражают ему, чем его собст­венные ученики. Тот почет, которым он пользовался в Элла­де, доставил ему знакомство с целым рядом государей и по­литических деятелей, как, например, с владыкой Фессалии Ясоном Ферским, с Никоклом, царем Саламина на Кипре, с Дионисием Сиракузским, с Архидамом Спартанским, с ми­нистром и полководцем Филиппа Македонского Антипатром и с самим царем Филиппом.