О Сильвия, земного бытия
Ты помнишь ли тот срок,
Когда в смеющихся и беглых взорах
Еще краса блистала И радостно и робко на порог
Дней юных ты вступала?
От пенья твоего
Звенела непрерывно
И даль дорог, и тихих комнат сень,
Когда, к трудам привычна
Девичьим, мыслью ты влеклась туманной
Вдаль, в будущее. Май благоуханный
Сиял. Так проводила ты обычно
В то время всякий день.
Порой, занятья бросив
И потом орошенную бумагу,
Которым отдавал
Пыл ранних лет и юную отвагу,
Я отческий спешил покинуть дом,
Чтоб пенья твоего услышать звуки,
Чтоб видеть, как твои мелькают руки
Легко над многотрудным полотном.
Синь неба оглянуть
Любил, сады и золото тропинок,
Там — море, дальше — горы.
Не выскажет язык
Того, что мне переполняло грудь.
Какие помыслы, дела какие!
Как много сладких дум
Наш занимало ум!
Какой казалась жизнь, судьба людская,
О Сильвия моя!
Вновь безутешен я,
О наших упованьях вспоминая;
Вновь мучаюсь от боли.
Природа, почему и малой доли
Того, что обещала, не даешь?
Зачем так часто детям
Своим ты даришь ложь?
Еще зима не высушила травы,
А ты, сраженная недугом тайным,
Увяла, нежная! Не дождалась ты
Цветенья дней своих.
Еще твоя не волновалась кровь
От сладкой черным локонам хвалы
Или твоим влюбленным скромным взорам.
Ты не смеялась в праздник разговорам
Подружек про любовь.
Затем моя надежда
Блаженная погибла: отнял рок
У дней, сужденных мне.
Их молодость. Увы,
Как миг, твой век протек,
Подруга юных лет,
Моя мечта, залитая слезами!
Так вот он, этот мир? Вот каковы
Утехи, страсть, труды, событья, нами
Переговоренные в час бесед!
Явь было не под силу
Тебе принять — ты пала!
И вдалеке рукою указала
Смерть хладную и голую могилу.
Перевод А. Наймана
Медведицы мерцающие звезды,
Не думал я, что снова созерцать
Привычно буду вас над отчим садом
И с вами разговаривать из окон
Того приюта, где я жил ребенком
И радостей своих конец увидел.
Ваш и светил, вам равных, вид — какие
В моем сознанье образы, какое
Рождал безумье некогда! Тогда,
В молчанье сидя на зеленом дерне,
Почти весь вечер проводить любил я,
На небо глядя и внимая пенью
Лягушки из долины отдаленной.
Вдоль изгороди, над цветочной грядкой
Блуждал светляк, душистые аллеи
И кипарисы на ветру шептали
Там в роще; доносились из-под кровли
Родной, сменяясь, голоса и звук
Работы мирной слуг. И сколько мыслей
Огромных, сколько сладких снов внушал мне
Вид моря дальнего и гор лазурных
[48] —
Их вижу я отсюда, их когда-то
Мечтал преодолеть я, чтоб достичь
Какого-то таинственного мира,
Таинственного счастья для себя!
Не знал своей судьбы я. Сколько раз
Жизнь горькую, пустую жизнь мою
Охотно променял бы я на смерть.
Не говорило сердце мне, что юность
Я буду осужден в селенье этом
Глухом сжигать меж низменных и грубых
Людей, которым чужды и смешны
Слова «ученье», «знанье». Ненавидеть,
Бежать меня не зависть им велит —
Ведь не меня они считают выше
Себя, а то, что в сердце я храню,
Хоть я никак того не обнаружил.
Здесь годы провожу — забыт, покинут,
Без жизни, без любви; и поневоле
Средь сброда недругов ожесточаюсь.
Здесь, жалость и достоинство отбросив,
Я начинаю презирать людей —
Тому виною стадо, что столпилось
Вокруг; а время юности летит,
То время, что и славы драгоценней,
И лавров; драгоценнее, чем чистый
Свет солнца, чем дыханье; я ж теряю
Тебя без наслаждений, бесполезно,
В пристанище безлюдном, средь печалей,
О цвет единственный бесплодной жизни.
Слетает ветер и приносит звон
Часов с высокой башни. Ободреньем
Был этот звон, мне помнится, в те ночи.
Когда еще ребенком в темной детской
Я утра ждал, а непрерывный страх
Мне не давал уснуть. Здесь все, что вижу
Иль слышу я, — лишь возвращенный образ.
Он сладкое несет воспоминанье.
Но к сладости примешивает боль
О настоящем мысль, тоска пустая,
Грусть по былому и слова «я был».
Там, обращенная к закату солнца.
Та лоджия, те расписные стены,
Изображенье стад и день, встающий
В пустых полях, — они моим досугам
Дарили тысячи услад, когда
Везде со мною жило заблужденье
Могучее. В старинных этих залах,
В сиянии снегов, когда свистел
Вокруг широких этих окон ветер,
Звучало эхо возгласов моих
Ликующих, моих забав, в те дни,
Когда вещей чудовищная тайна
Нам видится исполненной блаженства;
Ребенок, как неопытный любовник,
К обманной жизни тянется, еще
Нетронутой и целой, с вожделеньем,
Небесным блеском вымысла пленяясь.
О милые обманы и надежды
Тех первых лет моих; сбиваюсь я
Всегда на разговор о вас; ни бег
Мгновенных лет, ни смена чувств и мыслей
Забыть вас не заставили. Мне ясно,
Что честь и слава — призраки; утехи
И блага — лишь желанный сон, а жизнь
Бесплодная — убожество. И хоть
Пусты мои года, хоть одиноко
И мрачно бытие, — меня лишила
Немногого фортуна, понял я.
Но сколько раз я в мыслях возвращаюсь,
Минувшие надежды, к вам и к первой,
Мне дорогой игре воображенья;
Вновь вижу я мое существованье,
Столь жалкое, столь горестное; смерть —
Вот все, что от былых надежд осталось;
Сжимает сердце боль, я понимаю,
Что утешенья нет в моей судьбе.
И все ж, когда со мною рядом будет
Смерть долгожданная и станет близок
Конец несчастий всех, когда земля
Предстанет чуждым долом и из глаз
Грядущее исчезнет — непременно
Вас вспомню, и еще раз этот образ
Меня вздохнуть заставит, и горька
Мне будет мысль, что тщетно жил, и сладость
Минуты роковой умерит болью.
Уже в смятенье юношеских первых
Томлений, удовольствий и желаний
Смерть призывал я часто и подолгу У
этого источника сидел И думал, как бы в лоне этих вод
Покончить мне с надеждой и страданьем.
Потом, средь бед слепых, среди сомнений,
Я горевал о юности прекрасной,
О цвете бедных дней, который рано
Осыпался. И часто в поздний час
На ложе, ставшем мне вернейшим другом,
Под лампой тусклою стихи слагая,
Оплакивал в ночном безмолвье дух,
Нам данный на мгновенье, и себе
В изнеможенье пел псалом надгробный.
Кто может вспомнить вас и не вздохнуть,
О первое явленье несказанных
И милых юных дней, когда впервые
Мелькают перед смертным восхищенным
Улыбки девушек и всё вокруг,
Всё разом улыбается ему;
Безмолвна зависть — то ли спит еще,
То ль благосклонна; и весь мир (о, чудо!)
Ему уже протягивает руки,
Его грехи прощает, с ликованьем
Его приход встречает и, склоняясь,
Показывает, что как господина
Его он принимает и зовет?
Дни быстротечные! Как вспышки молний,
Пропали вы. И кто из смертных может
Не ведать горя, если для него
Пора минула, лучшее исчезло
И молодость, ах, молодость — прошла?
Нерина! О, ужель не слышу я.
Что все окрест мне молвит о тебе?
Ужель исчезла ты из грез моих?
Куда же ты ушла, что нахожу
Здесь о тебе я лишь воспоминанье,
Моя услада? Уж тебя не видит
Родимая земля и опустело
Окно твое, в котором ты стояла,
Со мной болтая, и в котором ныне
Лишь отраженье звезд печальных. Где ты,
Что голос твой не слышен больше мне,
Как некогда, в те дни, когда малейший
Звук уст твоих, которым я внимал,
Невольно заставлял меня бледнеть?
Иное время. Дни, любовь моя,
Твои размыло. Ты ушла. Другие
Явились вслед, чтоб по земле пройти
И жить среди холмов душистых этих.
Но ты прошла стремительно; как сон
Вся жизнь твоя была. Ты шла, танцуя;
Чело блистало радостью, а взор
Доверчивым блистал воображеньем
И юным светом; рок задул его,
И ты уснула. О Нерина! В сердце
Моем — любовь былая. И на праздник
Собравшись, говорю себе: увы,
Нерина! ты себя уж не украсишь
Для праздников, не явишься на них.
И если май приходит и с ветвями
И песнями влюбленные к подружкам
Спешат, я говорю: моя Нерина,
К тебе уже вовеки не придет
Весна, вовеки не придет любовь.
Едва завижу я цветущий берег
Иль ясный день, едва я наслажденье
Почувствую, я говорю: Нерина
[49]Уже не наслаждается ничем,
Не видит ни полей, ни неба. Ты
Прошла, мой вечный вздох, прошла: и стало
Всех грез прелестных спутником, всех чувств,
Всех сладких и глухих движений сердца
Жестокое воспоминанье это.
Перевод А. Наймана
