Ветер силился свалить прибывших с лестницы и сбросить по ту сторону кольца, которое обрывалось в море, плескавшееся где-то внизу гигантскими, но не достающими до кромки кольца волнами. Вдали они по-прежнему лохматились седыми гребнями.

«Инопланетяне» двинулись навстречу прибывшим. Они передвигались, как отметил про себя Христо, на задних конечностях. Передние же у них были свободны, как и полагалось иметь разумным особям, способным к труду. Потом сквозь грохот и шум неутихшего шторма донеслись и голоса.

– Спасательное судно «Лагуна». Его командир капитан Воронин перед вами, – говорил высокий «инопланетянин». – Прошу прощения, старейшая морская династия. Более пятисот лет! А это главный конструктор сооружения инженер-розмысел, то есть по-старому «доктор технических наук», Надежда Светланова. Знакомьтесь, друзья. Были рады помочь.

– Как? Вы специально спасали нас? – ужаснулась Ванда. – Мы же на подвиг шли!..

– Ну, не совсем специально, – заметила «инопланетянка». – Наша «Лагуна» вышла в пробный рейс из Ленинграда. Финский залив ей мелок. Ведь чаша «Лагуны» покоится на высоких мачтах подводных понтонов.

– Типа подводных лодок, – пояснил Воронин. – Там, в глубине, они не ощущают волнения. Не ощущает, как вы заметили, и покоящаяся на них чаша, поскольку она выше вала штормового. Он у нас под днищем проходит.

– Наша «Лагуна» шла в океан, – продолжала Светланова. – Мы знали, что вы плывете где-то здесь. Но связи вы ни с кем не держали.

– Как и Колумб тысячу лет назад! – вставила Ванда.

Надежда Светланова улыбнулась.

– Однако наша биоаппаратура приняла ваш коллективный биосигнал. Его посылали не вы, а биополя всех ваших спутников против собственной их воли. И мы решили помочь вам, поняв тревожность положения. Ведь для этой цели и создана «Лагуна». Она подплывает под терпящий бедствие корабль и всплывает вместе с ним.

– Как с мухой в чае! – рассмеялась Ванда.

Светланова тоже улыбнулась. Она откинула капюшон, и теперь стало видно ее синеглазое, чуть усталее русское лицо с морщинками в углах глаз, с ровными дугами бровей и ослепительными зубами, обнаженными в улыбке.

– Я охотно покажу вам «Лагуну», спустимся вниз на лифте, в одном из стояков. Там у нас и энергетика и комфорт.

– Комфорт в полном смысле, – вставил Христо. – Никакого волнения.

– Конечно. Ведь морское волнение – это вертикальное перемещение частиц воды, с которыми вместе поднимается и опускается корабль. В глубине полный покой, не считая течений, конечно. Но качки никакой, как и в бассейне, который мы на столбах поднимаем над водой.

– Бассейн? Просто большое блюдце для мух! Недаром мы бредили летающими блюдцами в Бермудском треугольнике! – вмешалась Ванда.

– Прошу простить, у нас не летающее блюдце, а плавающее, – возразил капитан Воронин, поглаживая усы. – Возвращайтесь, друзья, на судно. Успокойте экипаж. Пообещайте экскурсию на «Лагуну». А на Кубу мы вас доставим. Без качки.

– На Кубу? – встрепенулся Христо. – Тысяча дьяволов и одна ведьма! Ни в коем случае! Чем ваша «Лагуна» не док? Плавучий! Мы подлатаем каравеллу, а вы потом уйдете под воду к выпустите нас на волю волн. Морякам нечего бояться качки. Колумб доплыл до Кубы сам.

– У вас, бесспорно, его характер. Вы вполне Колумб, – улыбнулась Надежда Светланова. – Ремонтируйтесь сами. Помогать не будем.

Ванда с гордостью посмотрела на адмирала.

– Мы снова схватимся с паном океаном! – запальчиво произнесла она, тряхнув необсохшими перьями на шляпе.

– Похвально, – заметил капитан Воронин. – Только без грот-мачты, прошу прощения, трудновато придется.

– На то и подвиг, чтоб быть трудным, – заключил Христо.

– Красиво и чудесно вы придумали, пане «гуманоиды»! – доверительно говорила Ванда, спускаясь с Надеждой Светлановой по лестнице к шлюпке. – Чаша-бассейн над поверхностью моря! А если вместо бассейна десяток пассажирских палуб лайнера? И никакой качки! Почему бы все корабли не строить так?

– Это моя мечта, милый мой паж де Сольедо. Начала со спасательного судна, где особенно сказываются преимущества конструкции. А там… – Она сощурилась, отчего заметнее стали морщинки у ее глаз. – А там посмотрим, не совсем ли это так?

Каравеллы «Пикто» и «Ниньо» отчаянно боролись со свирепым штормом, когда сверхъестественным видением из штормовой мглы к ним стал приближаться фантастический корабль-призрак. Он походил на остров на сваях, приподнятый над водой так, что штормовые волны прокатывались под его днищем. Казалось, что остров летит над бушующим океаном.

Но самым удивительным казалось то, что над островом, словно внутри его была лагуна, возвышалась «Сан-та-Мария» на плаву!

Глядя на это видение, можно поверить в любые чудеса!

Однако самым чудесным был сигнал, переданный флажками с «Санта-Марии». Они сообщили, что на каравелле идут ремонтные работы, ликвидируется течь, поднимается вновь грот-мачта, и скоро «Санта-Мария» присоединится к своей флотилии.

Солнце нещадно палило.

Я шел к лесу. Густая зеленая стена манила прохладой.

Голова кружилась от медвяных запахов. В хлебах, колыхавшихся по обе стороны, маячили васильки.

Лес был смешанный. Ели тянули вниз мохнатые лапы, заботливо прикрывая себя до самой земли. Рядом, будто беззвучно, тряслись в неуемном хохоте жизнерадостные и легкомысленные осины. А поодаль, казалось, хмуро и осуждающе мыслили дубы.

При ходьбе в чаще появлялись и пропадали березки. Словно девушки в белых платьях играли там в прятки. Синеокие, светлокосые, смешливые… Возьмут за руку и утащат в свой хоровод, чтобы снова стал молодым…

Великий Гёте семидесяти четырех лет создал знаменитую Марианбадскую элегию – тайную песню о своей взаимной любви с девятнадцатилетней Ульрих, легкой, восторженной, белокурой…

И тут я увидел… свою девятнадцатилетнюю!..

Профиль как с камеи! Тяжелый узел волос на затылке вороненой сталью блестит на солнце. Стрельчатые ресницы, устремленные вперед вместе с нацеленным взглядом.

Я опешил. Остановился.

Можно понять Фауста, продавшего за молодость душу дьяволу! Не себя ли вспомнил Гёте, создавая своего бессмертного доктора? Спустя семь лет после нежной и горькой, как запах черемухи, вспышки чувств к кроткой девушке!

Девушка сидела перед мольбертом.

Оглянулась и отнюдь не кротко, а насмешливо взглянула на меня.

Должно быть, лицо мое было уморительным, когда я рассматривал изображение на холсте.

Прохладный лес только что манил к себе густой зеленой тенью, а здесь… он пылал!

Огненный смерч перелетал с дерева на дерево. Высокие стволы взвивались факелами. Дым стелился по земле, и сквозь него просвечивали злые языки пламени, подкрадываясь по иссохшей траве к очередной зеленой жертве.

– Что это? – изумленно спросил я, забыв «закон гор» и все слова приветствия.

– Стихия! – ответила художница, пожав обнаженными покатыми плечами, мечтой ваятелей. И вытерла кисточку тряпкой.

– Простите, – начал я. – Понимаю, непосвященным полработы не показывают. Но, может быть, вы сделаете мне исключение? – И я назвал себя.

Она улыбнулась:

– Фантаст должен понять меня.

– В чем?

– В желании увидеть то, чего нет.

– В игре воображения?

– Если хотите, то так. Кстати, это уже не половина работы. Это законченный этюд.

– Законченный? Он никогда не закончится! – запротестовал я. – Деревья в нем сгорают! Я слышу их треск. Ваш холст говорит! Кричит!

– В самом деле?

– Клянусь самой Фантазией!

– В таком случае он ваш.

– Что?

– Я дарю вам этот холст. У меня на родине принято дарить то, что понравилось гостю.

– Я ваш гость?

– Конечно. Это мой дом! Здесь все мое: лес, поле, воздух! И вы пришли ко мне. А я, Тамара Неидзе из Тбилиси, студентка. И я приду к вам, чтобы узнать, что расскажет вам мой холст. Приду, если позволите, с ребятами, которым обязана тем, что написала на холсте. Идет?