— Все мы грешим. И с этой точки зрения я согласен с Сельмером. И разумеется, никто из нас не хочет, чтобы его грехи обсуждали на улицах или светских вечеринках.

— Ну уж нет, — подтвердила фру Викторсон.

Это было все ее участие в дискуссии.

— Я выразился слишком сдержанно, — согласился Эркендорф. — Сказал «грешник», но имел в виду скорее преступника. Потому что думал…

— Оставь при себе, что ты думал, — оборвала его жена. — Вопрос в том, что делать, если…

И она умолкла в надежде, что кто-нибудь подскажет нужное слово, но никто не отозвался.

— Если что-нибудь случится… — неохотно закончила она свою реплику.

— Пока еще ничего не случилось, — успокаивал ее пастор. — Ничего особенного, разве что Сельмер перестарался и выгнал бедолагу. Но не сомневаюсь, Сельмер, что при удобном случае ты перед ним извинишься.

Христианское смирение в речах священника хозяина совсем не волновало.

— Нет, дела совсем не так уж плохи, — с кислой усмешкой бросил он.— У меня для Боттмера припасен неплохой козырь, и не сомневаюсь, что в другой раз он как следует подумает, прежде чем ко мне сунется. Мне лично ничего не угрожает. Но вас всех я хотел предупредить, что с его стороны нужно ждать неприятностей.

Он умолк и погладил подбородок, словно заново взвешивая свои слова. Казалось, пастор хотел что-то возразить, но предпочел промолчать. Нотариус энергично помешивал ложечкой стынущий кофе. Жена священника держалась так, словно была в кружке кройки и шитья и разговор коснулся темы, которой она не одобряет. Фру Эркендорф слушала, раскрыв рот. На приветливом лице доктора проступила озабоченность, будто он стоял у постели больного, на которого его способностей не хватит. Жена хозяина, к всеобщему удивлению, довольно улыбалась.

— Если случится так, — сказал Викторсон, — что Бот-тмер кого-то из вас станет шантажировать, не позволяйте ему этого! Приходите ко мне! Скажите, о чем речь, и я уж выложу ему тот козырь, о котором только упоминал! Уверен, он его угомонит.

На самом деле он недвусмысленно намекнул: можете положиться на мою защиту, если доверите мне свою тайну.

Но именно в подобных предложениях проявляется властная натура.

— Откровенно говоря, я была бы рада, если бы он больше никогда не появился в нашем городе, — заявила жена священника будто бы от лица всех присутствующих.

Доктор Скродерстрем весь вечер собирался что-то сказать, но в последний момент ему что-нибудь мешало. На этот раз он гордо прочистил горло громким кашлем.

— Нет причин для беспокойства, — заявил он, будто стоял у постели больного и ничуть не сомневался в своем успехе. — Так что не нужно терять голову! Я убежден, что Боттмер не заявился сюда со злым умыслом — по крайней мере, так мне показалось, когда я с ним разговаривал.

— Вы с ним разговаривали? — удивилась фру Эркендорф. — А нам об этом ничего не говорили.

Доктор виновато улыбнулся.

— Наверное, и не надо было говорить. Боттмер пришел ко мне как пациент. Если вас это успокоит, скажу, что он казался угнетенным и напуганным. И по нему вовсе не было видно, что он что-то задумал.

— Посмотрим! — хмыкнула фру Эркендорф.

— Бедолага! — сочувственно вздохнула жена священника.

Викторсон недоверчиво покачал головой.

Так или иначе, но замечание доктора сразу разрядило напряженную атмосферу, царившую в комнате. Эту тему дальше обсуждать не стали и о Боттмере больше не вспоминали.

Гости как-то сразу стали делать вид, что утомились от мило проведенного вечера, и засобирались домой. Но при этом так и не смогли избавиться от вида заговорщиков, решающих, как избавиться от предателя.

Откланялись все сразу. Фру Викторсон схватила доктора под руку и отвела в сторонку.

— Как он выглядел? — вполголоса спросила она. — Он что, был болен?

— Разве что страдал бессонницей, — пробурчал доктор. — От беспокойства и забот, как мне показалось. Я прописал ему снотворное… Кстати, это мне кое о чем напомнило.

Он достал из кармана упаковку снотворных таблеток, которые обычно предписывал своим клиентам.

— Сельмер попросил меня о них по телефону. Для вас. Думаю, половины коробочки на первый раз хватит — принимайте, только когда в самом деле понадобится, и не больше одной таблетки. В вашем возрасте не стоит начинать с…

Тарахтение полупустой коробочки привлекло внимание фру Эркендорф. Она внимательно проследила, как жена хозяина спрятала лекарство в сумку, и, не обращая внимания на наставления доктора, спросила:

— И он не сказал ничего, кроме того, что ему не спится?

— Нет-нет, — заверил доктор и покачал головой.

Уже шагая по площади, гости услышали, как часы пробили без четверти двенадцать. Три звонких удара расплылись в насыщенном влагой воздухе. По опыту все знали, что через три минуты отзовутся часы на почтамте, а уже потом часы на часовом магазине покажут без десяти двенадцать. Аброка была городом, где мог с чувством оттянуться преступник со склонностью к сложному временному алиби.

Пастор с женой распрощались с остальными и зашагали своей дорогой. Остальным было по пути, по Длинной улице на мост через реку Сутар.

Остановились они у новостройки, где жила семья нотариуса. Лица казались смертельно бледными в зеленом свете неоновой рекламы магазина через улицу — это была единственная вывеска, которая еще светилась.

— Вы заметили, как тихо просидела весь вечер Инес Викторсон? — спросила фру Эркендорф.

— Похоже, она до смерти устала, — осторожно заметил доктор.

— Сказала только, что не хочет, чтобы ее имя трепали на вечеринках.

— Но этого уж ей не избежать, — хмыкнул нотариус.

Его жена тоже ухмыльнулась.

— Я в этом не сомневаюсь. Нет ничего любопытнее, чем секреты чужого семейства.

— Господи, да что за тайны в семействе Викторсонов? — раздраженно спросил доктор.

Фру Эркендорф пожала плечами, словно пытаясь остаться в стороне от сплетен.

— Откуда мне знать…— протянула она.— Наверняка и другие ничего толком не знают, но языком трепать никто не запретит. Люди всегда найдут повод. Когда жена молодая и резвая, а муж у нее старый и вечно занятой… остальное легко домыслить.

Нотариус открыл супруге дверь, но сам остался на улице.

— Хочу еще немного подышать свежим воздухом, прежде чем ложиться, — объяснил он. — Немного прогуляюсь с доктором.

И они зашагали к мосту через Сутар. Впереди лежала широкая и прямая Длинная улица. Справа, то есть к северу от нее, был продолговатый, едва заметный пригорок, который именовали Яблоневым холмом. Там как раз построили новый квартал разнокалиберных домов, там же на вилле жил и доктор. На мосту они остановились.

— Что нужно было Боттмеру от вас? — спросил нотариус.

— Ерунда, у него просто бессонница.

— Он ничего не говорил о своих ближайших планах?

— Нет. А я не хотел расспрашивать.

— Вы не слишком любопытны. Если бы он зашел ко мне…

— Так он к вам не заходил?

— Ко мне? С какой стати? Что вы хотите сказать?

— Ничего, я просто спросил. Не важно.

— Ко мне он безусловно не заходил. И вообще, если бы он был…

— Да мне-то все равно. Я верю, верю.

Они шли по мосту.

— Что-то вы сегодня такой раздражительный, — заметил доктор. — Видно, с нервами не в порядке. Если позволите высказать мое мнение, вы слишком много работаете.

Это было не просто его мнение. Нотариус Эркендорф ни на что не мог смотреть без интереса и не мог не вмешиваться. Он постоянно испытывал неуверенность и вечно тревожился, не совершил ли в чем-нибудь ошибки.

Вместо ответа он что-то невразумительно пробормотал.

— Как-нибудь зайдите ко мне, я вас обследую. Полагаю, вам самое время уйти в отпуск и отдохнуть. А из-за Боттмера вообще не стоит тревожиться — он в городе долго не останется.

— А где он поселился?

— Сказал, что в маленькой гостинице на Коровьей.