её общепринятом смысле, у меня не будет, но я живой человек, и я тоже хочу чего-то человеческого.

Мне казалось, что с тобой я получал то, что нужно.

— Как можно так воспринимать секс? Скажи мне, как? — Толик старался говорить тише.

— Для меня изначально это было нормой, поэтому я воспринимаю отношения между мужчинами

под разными углами: люди, между которыми возможен как просто секс, так и что-то большее, даже

любовь.

— Оставлю сарказм по этому поводу Костенко.

— У тебя был плохой учитель, Толь. Я обожаю Лёньку, но вряд ли блядь, пусть и первоклассная, может научить чему-то, кроме виртуозного минета.

— Что ты знаешь о нём? — Финогенов прислонился спиной к двери. — Он сильный.

— Возможно. Но он никогда не покажет тебе того, чего не понимает и что отрицает.

— А ты покажешь?

— Если ты не заметил, я чертовски долго пытался сделать это, — Сизов затушил окурок о край

жестяной банки. — И я бы продолжил, если бы был уверен, что получу хоть какую-то отдачу, а не

повторение истории с твоей Натальей. Гордость, знаешь ли, не позволяет дать кому-то бессрочный

абонемент на использование меня в качестве коврика для вытирания ног.

— Ты же нормальный мужик, ты себе можешь любого отхватить, раз с бабами никак.

— А я не хочу любого! Ты вообще ни черта не понимаешь, да?

— Назови меня неотёсанным мужланом и заплачь, — Щербатый хохотнул и тут же согнулся от

резкого удара под дых. С шумом выдохнув, он выпрямился и констатировал: — Неплохо.

— И всё? — Дмитрий, приготовившийся к хорошей драке, опешил.

— Заслужил, — Толик кивнул. Удар был ощутимым, но недостаточно сильным для его тела, привыкшего и не к такому.

Он смотрел на Сизова, вглядываясь в размытые в тусклом свете фонаря черты лица, и никак не мог

понять, чего этому человеку не хватает в жизни: привлекательный, хоть и не красавец, отличный

любовник, образованный, состоятельный — многие были бы рады оказаться рядом с ним.

Финогенов на красавца даже с натяжкой не тянул, толкового образования не имел, олигархом не

был, любил простоту без излишеств — чем он так притягивал своего начальника? Ответа на этот

вопрос Щербатый не знал. Ему удобнее и привычнее было думать, что всё дело в сексе. Так проще.

Так учил Лёня.

— Извини, — Дмитрий положил ладонь на чужое плечо. — Наверное, я зря приехал.

— Знаешь, я бы не отказался от помощника. Тут дел невпроворот, а Крюков, боюсь, не знает, с

какой стороны к колуну подойти и как его поднять, не уронив себе на ноги, — Толик ощутил

неловкость, говоря это, и отвёл взгляд в сторону.

— Ты сейчас предложил мне остаться?

— Нет, пирожки отработать.

— А где я буду спать?

— С нашим любимым солнышком.

— С Пашкой? А вдруг я ночью к нему приставать начну?

— Тогда мне придётся делать новый черенок для лопаты.

— Почему?

— Потому что бабка сломает его об твой хребет. Они с матерью уже всю совместную жизнь этого

молодчика и Иришки расписали.

— Суровые в твоей семье женщины, — Сизов рассмеялся, запрокинув голову, и Финогенов не смог

сдержать ответной улыбки.

Почему он не обрубил всё на корню? Что-то в этом мужчине не отпускало его, как он ни старался не

думать и не вспоминать. Неужели два мужика могут испытывать друг к другу что-то большее, чем

физическое влечение? Но ведь Лёня… Нет, даже Лёня увидел в этих отношениях нечто иное.

___

Дмитрий не мог уснуть. Острый локоть Крюкова упирался ему в спину, а осознание того, что и

Щербатый, растянувшийся на полу на старом матрасе, не спит, не давало покоя.

— Толь, можно к тебе?

— Чем тебя кровать не устраивает? — недовольно проворчал мужчина, повернувшись к Сизову

лицом.

— Душно. На полу прохладнее.

— Да, бабка печку знатно протапливает. Говорит, пар костей не ломит.

— Так к тебе можно?

— Не поместимся.

— Дальше пола не упадём.

— Вот настырный, — Финогенов подвинулся, позволяя бывшему любовнику устроиться на матрасе.

— Бываю иногда, — Дмитрий улёгся на бок, подперев голову рукой. — Спать будем?

— Даже не думай о чём-то другом, — прошипел Толик и повернулся к нему спиной.

— С Новым годом.

— И тебя.

Сизову хотелось быть ближе. Вспоминались проведённые вместе ночи: ощущения, когда тела

влипают друг в друга, кожа становится липкой от пота, воздух густеет, голос хрипнет, а внутри

закручивается тугой узел.

Он перекинул руку через Щербатого и провёл ладонью по волосатой груди, спускаясь к животу.

— Перестань.

— Не хочу забывать это.

— Не здесь и не сейчас, — Финогенов не стал отрицать возможность возобновления их связи, потому что врать самому себе было глупо.

— Я понял, — Дмитрий вжался пахом в крепкие ягодицы и, уткнувшись носом в лысую макушку, прошептал: — Сука ты, Толь, но от тебя реально крышу сносит.

— Сизов, а в задницу мне сейчас съехавший шифер упирается?

— Я не виноват, это природа.

— Твоя природа не могла другое место выбрать? Бабка с матерью нас точно не слышат, Ирка и так

обо всём знает, а вот притворяющийся спящим любопытный отрок Павел теперь, наверное, нас

стороной обходить будет.

— Чего?!

— Того. Крюков, можешь не изображать сопение. У тебя дыхание от волнения сбилось.

Павел издал короткий нервный смешок и сел, поджав под себя ноги. В его голове не укладывалось

происходящее. Он просто отказывался принимать эту мысль.

— Ребята, вы же специально надо мной прикалываетесь, да?

— Твою мать, — Сизов тихо застонал.

— Рано или поздно ты бы всё равно узнал, — Толик повернулся. Он и не пытался отпираться.

Зачем? Пусть мальчишка ещё раз подумает, хочет ли он стать членом семьи, в которой, как и

положено, не без урода. Да и тайна Дмитрия, с которым он приятельствовал, долго бы тайной не

осталась.

— Блядь.

— Павел Олегович, что за гадости я слышу от благовоспитанного юноши?

— Толь, у него истерика, кажется.

— Это шок. Ничего, к утру оклемается.

— Но вы же оба такие… — блондин замялся на мгновение, — мужики. Настоящие.

— Пашка, ломай стереотипы, — Сизов вздохнул. — Да уж, неловко.

— Крюков, если где просочится, я тебе шею сверну, — Финогенов лениво зевнул.

— И оставишь сестру вдовой?

— А ты ещё не передумал?

— Я бабу Глашу боюсь больше, чем ничтожную вероятность того, что ты на меня глаз положишь.

— Как я тебя понимаю! — Дмитрий откровенно заржал. — Баба Глаша и расстрел подпишет, и

приведёт его в исполнение лично.

— Она меня в детстве вожжами хлестала, — пожаловался Щербатый.

— А завтра ЗАГС работает? — Павел заметно расслабился. — Может, мне себя сразу обезопасить?

— А у нас какие гарантии будут? — поинтересовался Сизов.

— Увы, — Толик похлопал его по плечу — А если серьёзно, Паш…

— Не надо. Я в шоке, но это никак не касается моих отношений с Ирой.

— Мужик, — Финогенов удовлетворённо кивнул.

— Может, я пойду к ней, а вы тут спокойно предадитесь разврату?

— Нет!

— Да!

Глава 38

Ирина, бодрая и свежая, будто и не было новогодней ночи, порхала по дому, убирая следы

праздника, а Павел задумчиво смотрел в кухонное окно на двор, где Дмитрий, одетый в старую

фуфайку, махал колуном, разбивая чурбаны. Толик стоял рядом с ним и иногда давал какие-то

советы. Бабе Глаше, привыкшей жарко протапливать и пузатую русскую печку на кухне, и стройную

голландку в одной из комнат, дров, закупленных прошлой весной, на год не хватило, так что зимой

докупили, а расколоть всё разом Щербатый из-за работы не успел. Много древесины сжирала и

добротная баня.

— Ты чего к окну прилип? — Киса обняла Крюкова со спины.

— Смотрю. Ловко он, да?

— Ноги шире надо, — девушка поцокала языком, глядя на Сизова. — О, видишь, Толька ему о том