2 – Как прекрасны твои ноги в сандалиях,

знатная дева!

Изгиб твоих бедер, как обруч,

что сделал искусник,

3 Твой пупок – это круглая чашка, 

полная шербета, 

Твои живот – это ворох пшеницы

с каёмкою красных лилий,

4 Твои груди, как два олененка,

двойня газели,

Шея – башня слоновой кости,

5 Твои очи – пруды в Хешбоне[906]

у ворот Бат-раббим,

Твой нос, как горная башня

на дозоре против Арама[907],

6 Твоя голова – как гора Кармел[908],

и пряди волос – как пурпур, 

Царь полонен в подземельях.

7 – Как ты прекрасна, как приятна,

любовь, дочь наслаждений!

8 Этот стан твой похож на пальму,

и груди – на гроздья,

9 Я сказал: заберусь на пальму,

возьмусь за фиников кисти,-

Да будут груди твои, как гроздья лозы,

как яблоки – твое дыханье,

10 И нёбо твое – как доброе вино!

– К милому поистине оно течет,

У засыпающих тает на губах.

11 – Досталась я милому,

и меня он желает,– 

12 Пойдем, мои милый, выйдем в поля,

в шалашах заночуем,

13 Выйдем утром в виноградники:

зеленеют ли лозы,

Раскрываются ль бутоны,

зацветают ли гранаты?

Там отдам

мои ласки тебе,

14 Мандрагоры благоухают,

у ворот наших много плодов:

Нынешних и давешних

припасла я тебе, мой милый.

1 – Кто бы сделал тебя моим братом, 

вскормленным матерью моею,-

Я встречала бы тебя за порогом,

невозбранно бы тебя целовала,

2 Привела бы тебя я с собою

в дом матери моей родимой,

Напоила бы душистым вином

и соком моего граната!

3 – Его левая – под моей головою,

а правой он меня обнимает,-

Заклинаю я вас, о девушки Иерусалима:

Что вы будите, что пробуждаете

любовь, пока не проснется?

5 – Кто это идет из пустыни,

на милого опираясь?

– Под яблоней я тебя пробудила -

там родила тебя мать,

Там родила родная.

6 – Положи меня печатью на сердце,

Печатью иа руку!

Ибо любовь, как смерть, сильна,

Ревность, как ад, тяжка,

Жаром жжет,-

Божье пламя она-

7 И не могут многие воды любовь погасить,

Не затопить ее рекам,-

Кто ценою своего достояния станет любовь

покупать,

Тому заплатят презреньем.

8 – Есть у нас сестрица,

у нее еще нету грудей, 

Что для сестрицы нам сделать,

когда к ней свататься будут?

9 Была бы она стеной -

мы бы ее укрепили

серебряными зубцами,

Была бы она дверью -

мы бы ее заградили

кедровой доскою.

– А я – стена,

мои груди, как башни,

10 Потому он во мне

находит оплот.

11 – Был сад у Соломона

в Баал-Хамоне,

Вверил он сад сторожам.

Каждый вносил за плоды

тысячу серебром.

12 У меня же мой сад с собой:

тысячу с тебя, Соломон,

И две сотни – со стерегущих плоды.

(Подруги или сама невеста собирают с гостей деньги на счастье?)

13 – Живущая в садах!

Друзья прислушались!

Дай услышать твой голос!

– Сокройся, мой милый!

Будь подобен газели

Или юному оленю

на горах благовоний!

(Напоминание жениха невесте, что пора звать его в брачный покой, и зов невесты.)

Вошедшие в сборник «Песни песней» отдельные лирические произведения были созданы между IX и III вв. до н. э. и записаны не ранее III в. до н. э. Лирика на Древнем Востоке никогда не была просто стихами. Это всегда был текст хороводного обрядового действа, свадебная или погребальная песня или же молитва. «Песнь песней» – это, по-видимому, сборник песен, исполнявшихся на свадьбах, а не единое произведение, поэма или драматическое действо, как нередко ее пытались и теперь еще пытаются толковать. Среди вошедших в сборник отдельных песен есть более древние и более поздние. Например, в песни VI, 4—7 красота возлюбленной сравнивается с красотой города Тирцы – столицы Северного Израильского царства во второй половине X в. до н. э.; с IX в. до н. э. Тирца более не упоминается в источниках, поэтому данная песнь должна быть очень древнего происхождения. «Песнь песней» не принадлежит царю Соломону, как утверждала позднейшая легенда. Исторический Соломон правил в начале X в. до н. э., когда Тирца еще не имела никакого значения. Подобно тому как у нас в старину жених назывался «князем», а невеста «княгиней», как и по сей день в православном свадебном обряде над головами жениха и невесты держат венцы, подражающие царским, так и в древней «Песни песней» жених называется «царем» или «царем Соломоном». Вероятно, такое величание брачущихся – это результат переноса в свадебную обрядность особенностей древнего ритуального «священного брака» между вождем или царем и богиней, которую олицетворяла жрица. Обряд «священного брака» был связан с возрождением плодоносящих сил природы весной; вероятно, существовал он и в Палестине в древнейшие, «языческие» времена. Так или иначе, следы весенней обрядности явственно замечаются в «Песни песней»,– так, яблоня символизирует жениха, а зацветающий виноградник, сад с «запечатанным источником» или финиковая пальма – невесту. Свадебное происхождение песен сборника видно и из того, как в них обозначаются возлюбленный и возлюбленная. То, что в нашем переводе передано как «милая» и «милый», первоначально значило «моя подруга» в «мой дядя со стороны матери» или «мой двоюродный брат со стороны матери»; возлюбленная называется также (как и в древнеегипетской поэзии) «моя сестра» или «сестра моя, невеста» – пережиток первобытного обязательного брака между двоюродными. На всех старинных свадьбах дружки и подружки, гости, а иной раз и сами жених и невеста не отличались особой скромностью языка, и свадебные песни содержат немало намеков на земную любовь во всех ее проявлениях, в том числе и на вовсе не освященную узами брака; любовные песни, по своему происхождению совсем не свадебного характера, вполне бывали уместны на старинной свадьбе, нередко длившейся целую неделю. Особенно много их в первых главах сборника, до начала собственно свадебного обряда. Насколько мы можем судить (в подлиннике нет никаких ремарок), сами песни мыслятся как исполняемые четырьмя партиями – сольными партиями девушки и юноши и хоровыми партиями дружек и подруг. Иногда вся песня ведется одной партией, иногда сольная партия сменяется репликой другой стороны или хора. В переводе хоровые партии выделены курсивом. «Песнь песней» была включена в канон Библии к I в. в Палестине. Впоследствии, когда евреи с I—II вв. были вынуждены жить в других странах, в условиях, отличных от прежних, смысл этих обрядовых песен был ими утерян. С утерей знания многих реалий потерялось непосредственное восприятие образов, а вместе с тем и конкретность содержания песен. В предлагаемом читателю переводе «Песни песней» мы пытались воссоздать возможно ближе первоначальный характер любовных песен древнего народа. Не менее важным нам казалось передать ритмику оригинала, чем и вызвано большинство расхождений с буквальным переводом древнееврейского текста. Иной раз приходилось опустить то или иное слово, например, некоторые случаи употребления союза, обильно повторяющегося в любом древнееврейском тексте (Этот союз в зависимости от контекста приходится переводить «и», «а», «также», «и тогда» и пр. Особый случай представляет употребление союза, означающего лишь изменение грамматического вида следующей за ним глагольной формы; по-русски он вовсе не должен бы переводиться; перевод его как «и» как раз и создает столь характерный для библейского стиля оборот: «И встал он, и пошел... И сказал бог», и т. п.) , или местоимений «мой», «твой», «его», следующих по-древнееврейски почти за каждым существительным, что совершенно чуждо духу русского языка. Стихосложение народов древнего Ближнего Востока было тоническим, основанным на счете ударений. В сборнике «Песнь песней» стихи различной длины (с разным числом стоп) могут с большей или меньшей регулярностью чередоваться в пределах каждой песни, хотя встречаются и песни с единообразным числом стоп в стихе и с постоянным местом цезуры. Пожалуй, наиболее распространены пятистопные размеры с цезурой после третьей, реже после второй стопы. Для русского языка тоническое стихосложение является вполне естественным, поэтому ритм подлинника в переводе можно было сохранить.