Он подобен столбу в местах омовений,
При котором всяк говорит, что хочет.
Вот таким – бесстрастным, сдержанным в чувствах,-
Вот таким мудрые знают муни.
Неуклонный, словно челнок ткацкий,
О праведном и неправедном размышляя,
Отвращается он от дурных деяний,-
Вот таким мудрые знают муни.
Самообузданный, он не делает злого.
Молод иль нет – он всегда сдержан.
Негневливый сам, никого не гневит он,-
Вот таким мудрые знают муни.
Ест он то, что подадут другие.
Дадут ли из полного блюда или остатки,
Он берет, не славя подателя и не ругая,-
Вот таким мудрые знают муни.
Целомудренный, он живет одиноко,
В расцвете юности ни к чему не влечется.
Противны ему лень и беспечность, -
Вот таким мудрые знают муни.
Мир познав, он высшую истину зрит,
Он переплыл поток, пересек океан безбрежный.
Вот таким – непривязанным, порвавшим путы,-
Вот таким мудрые знают муни.
Мирянин с женой и праведник бескорыстный -
Как сравнить их, столь непохоже живущих?
Мирянин волен отнять жизнь у другого.
Всегда защищает живых сдержанный муни.
Как синегорлому павлину в полете
Никогда не достичь быстроты гуся,
Так мирянину не сравниться с бхикшу[680],
С одиноко в лесу размышляющим муни!
Сутта об отречении («Сутта – нипата», 405—424)
Я поведаю об отреченье,
О том, как отрекся Зрящий,
О том, как, все обдумав,
Он избрал отреченье от мира.
«О, как тесно жить в доме,
В этом вместилище пыли!
Отреченье – жизнь на просторе»,-
Так решив, он отрекся от мира.
Отрешившись, он отвратился
От грехов, совершаемых телом,
Уничтожил проступки в речи,
Очистил свое пропитанье[681].
Отмеченный лучшими знаками,
Пошел к Раджагахе Будда,
И в главный город магадхов[682]
Вошел он за подаяньем.
Тут увидел его Бимбисара[683],
На террасе дворца стоявший,
И, узрев богатого знаками,
Сказал своим приближенным:
«Взгляните на него, почтенные!
Он чист, высок и прекрасен,
Добродетелей преисполнен
И вперед глядит лишь на сажень;
Вниз глаза опустил, собран...
Нет, он не низкого рода!
Эй, слуги, бегом бегите
И, где живет он, узнайте!»
И посланные царем слуги
Побежали за ним следом,-
Куда направится бхикшу?
Под каким укроется кровом?
Он же, собранный и разумный,
Сдержанный, себя обуздавший,
От двери к двери переходя,
Быстро наполнил кружку.
А затем, собрав подаянья,
Вышел из города муни
И повернул к Пандаве[684],-
Так вот где он жить будет!
Когда он вошел в жилище,
Послы подошли поближе,
А один из них, возвратившись,
Царю обо всем поведал:
«Этот бхикшу, великий царь,
На восточном склоне Пандавы
Сидит, как могучий тигр,
Как лев в горной пещере».
Слово вестника услышав,
Царь на колеснице прекрасной
Отправился, поспешая,
Прямо к горе Пандаве.
Там, где кончалась дорога,
Кшатрий сошел с колесницы[685]
И, пешком добравшись до места,
Вошел в хижину к бхикшу.
Усевшись, царь обменялся
С ним приветственными речами.
А затем, после приветствий,
Сказал он такое слово;
«Ты, юноша, совсем молод,
В нежном возрасте, почти мальчик,
Как родовитый кшатрий,
Красотой великой отмечен.
Я – царь, украшение войска,
Первейший из героев,-
Дарую тебе богатство.
Скажи мне, откуда ты родом?»
«В Косале[686], царь, прямо
У подножия Гималаев
Есть земля, что славится всюду
Могуществом и богатством.
Из славного племени сакьев,
Прародитель которого – Солнце,
Я ушел, отрешившись от мира,
Не стремясь ни к каким усладам.
В наслаждениях видя опасность,
В отречении зря защиту,
Я буду прилежно трудиться -
Для меня только в этом радость!»
Сутта о стреле («Сутта – нипата», 574 – 593)
Воистину жизнь смертных
Беспричинна и непонятна,
Краткосрочна и беспокойна,
Исполнена мук тяжких.
Невозможно ведь так сделать,
Чтоб не умереть, родившись.
За старостью следует смерть,-
Таков закон непреложный.
Как у плодов созревших
Страх поутру сорваться,
Так и у тех, кто родился,
Вечный страх перед смертью.
Ведь, как кувшины и чаши,
Что сделал из глины горшечник,
Все когда-нибудь разобьются,
Так прервется и жизнь смертных.
Глупец и мудрец ученый,
Старик и юноша нежный –
Все они кончат смертью,
Над всеми – власть смерти.
И когда она их настигнет
И они отсюда уходят,
Не удержать тогда отцу сына,
Родичу не защитить родного.
Подряд, как коров на бойню,
Смерть уводит с собой смертных
А родные глядят им вслед,
Тоскуя и горько плача.
Как видишь, мир поражен
Старостью и смертью.
Но мудрецы не скорбят,
Непреложность закона зная.
Ведь тебе не известен путь,
Каким он пришел и ушел.
Не зная конца пути,
О чем ты рыдаешь?
И если бы тот, кто скорбит,
Как безумный, себя терзая,
Выигрывал этим хоть что-то,
То же делал бы мудрый.
Но скорбью и горьким плачем
Не обретают покоя.
Лишь сильней становятся муки,
Слабеет и сохнет тело.
Тот, кто себя терзает,
Становится худ и бледен.
Но ему не вернуть умерших.
Тщетны рыданья и вопли.
Не убивающий скорбь
Страдает еще сильнее;
Рыдающий над покойным
Попадает во власть скорби.
Взгляни на этих людей,
Спешащих к перерожденью[687],-
Они, в лапы смерти попав,
Как рыбы в сетях, бьются.
Все ведь бывает не так,
Как о том помышляешь.
