— Эх вы, гуси-лебеди! — Я толкнул Сашку в бок, что доставило ему немалое удовольствие, и мы расстались. Мальцы-огольцы пошли копать червей, чтобы затем податься на рыбалку, а я свернул в контору, где меня ждали, должны были ждать батя Петр Свистун, учитель здешней истории Андрей Фридрихович и председатель колхоза «Красный партизан» Иван Павлыч.

Контора была как контора. Единственное, что ее отличало от нашей и что бросалось в глаза,- это малолюдье. У нас ведь повернуться негде. Стол к столу, за каждым столом чин, а кому за столом места не хватило, тот устроился сбоку, в надежде со временем улучшить свои позиции.

Здесь ничего похожего. В бухгалтерии я застал лишь одного человека, сидевшего у пульта какой-то очень сложной машины. Человек, внешне напоминавший нашего главбуха, нажимал на блестящие белые, красные и синие клавиши, и в ответ загорались какието огни, судя по всему, условные знаки. Бухгалтер реагировал на них очень своеобразно: то пожимал плечами, то качал головой, то начинал топать ногами.

В приемной сидела Даша и печатала на машинке.

Впрочем, печатала — не то слово. Вернее будет сказать, что машинка сама печатала. Даша сидела в удобном кресле сбоку, перед микрофоном, и диктовала не очень громко, а машинка в это время шпарила так, что треск стоял.

«Механизация, черт побери!» — подумал я, не зная, входить или погодить.

Когда я заглянул в бухгалтерию и сказал: «Привет!» — главный бухгалтер и ухом не повел. Общение с арифметическим агрегатом, видно, доставляло ему истинное удовольствие. А как Даша? Я переступил порог и проделал тот же несложный маневр, то есть слегка кивнул и сказал:

— Привет! — и стал ждать, что будет дальше.

Реакция последовала незамедлительно. Даша нажала на какую-то клавишу, треск прекратился. Потом она повернулась ко мне всем своим девичьим телом, как бы выставила себя напоказ, и кивнула на один из стульев.

Надо заметить, одета Даша была совсем уж из ряда вон. Как я уже говорил, на этой планете вообще предпочитают одежду облегченного типа. А Даша… Даша, по-видимому, оставила далеко позади даже все нормы ультрасовременной здешней моды. Она была в полупрозрачной кофточке, которая прикрывала только грудь — живот оставался голым,- и в короткой юбке, вернее сказать — юбочке, которую я не сразу и разглядел — до того она была коротка…

— Спасибо, я на минуту. Иван Павлыч у себя? — Я тоже кивнул, но не на стул, а на дверь, что вела (я знал это) в председательский кабинет.

— Только что ушли. Все трое. И вам велели идти. На квартиру к Ивану Павлычу.

Я заглянул в кабинет и поразился до крайней степени. Это был не кабинет, а центр дальней космической связи, ни дать ни взять. Вдоль глухой стены тянулись довольно изящные аппараты, на которых было написано четкими бело-эмалевыми буквами: «зоотехник», «инженер», «агроном», «первая бр.», «вторая бр.» и так далее. «Вот оно что!» — подумал я и, подойдя к аппарату с надписью «инженер», нажал пальцем на кнопку. Аппарат вздрогнул, затем раздался голос:

— Одну минутку. В РТМ инженера нет. Одну минутку. В первой бригаде тоже нет. Одну минутку. В третьей…- Тут аппарат сделал паузу, точно для того, чтобы набрать в легкие воздуха, и тем же бесстрастным тоном продолжал: — И во второй, и в третьей тоже нет. Одну минутку. В четвертой…

Я нажал на желтую кнопку, расположенную несколько ниже красной, и голос умолк.

Вот это руководство, подумал я. В любой момент можно узнать, кто где сейчас находится и чем занимается. Инженер, агроном, бригадир… Здорово, не правда ли? Я обошел все аппараты, а их было порядочно, и вдруг вспомнил про тот лужок, про наш, земной, разумеется…

Должен заметить, что судьба того лужка меня страшно занимала. И дело не в самих полутора гектарах — дело в принципе, если угодно. «Пахать или не пахать? Вот, елки-палки, вопрос ядреный!» Чтобы выяснить все до конца, я подошел к аппарату, на котором было написано «первая бр.», и решительно нажал на красную кнопку. И опять — дрожь, легкое шуршанье и сначала бесстрастный, я бы сказал — машинный, а потом и вполне нормальный, то есть человеческий голос:

— Одну минутку. Бригадир сейчас подойдет… Одну минутку. Бригадир берет трубку.- И после секундной паузы: — Я слушаю!

И на экране сверху (признаюсь, экран-то я не сразу и заметил) вдруг появилось четкое изображение. Мужчина лет тридцати пяти стоял в поле, возле подернутых желтизной кустов акации, и смотрел прямо и независимо.

— Как насчет того лужка? — выпалил я.

— Какого лужка? И кто это говорит?

— Ха-ха-ха! Он делает вид, будто ничего не понимает! Так я тебе и поверил!

— Кто говорит? И что за шуточки?

— Говорит человек с планеты Земля,- уже серьезно продолжал я, подмигивая аппарату.- Меня интересует очень, очень, очень важный вопрос: как тот лужок, что за Лебяжьим озером? Да вы знаете, о чем речь.

— Что за шутки, Эдя? — возмутился бригадир.

— Это не шутки. Это вполне, вполне, вполне серьезно. Меня страшно волнует судьба того лужка, что за Лебяжьим озером. Пахать или не пахать?

— Не валяй дурака! — вырвалось из аппарата, как бы стрельнуло в самое ухо.

Я ткнул пальцем в желтую кнопку. Аппарат отключился.

— Вот так-то, Дашенька,- сказал я, возвращаясь в приемную.

Даша сидела в той же непринужденной позе, подевичьи кокетливо поджав ноги, но в глазах у нее появилось новое выражение. Если раньше, буквально минуту назад, она смотрела на меня загадочно, почти обещающе, то теперь взгляд ее стал каким-то настороженным.

— Здорово, а? — Я кивнул в сторону, где стояли аппараты.- Мол, человек с планеты Земля… А? Пусть знает наших! А то: «Бригадир, бригадир!» Видали мы бригадиров!

И с этими словами я вышел из приемной и спустился вниз, перешагивая через ступеньку. Я тогда не думал и не гадал, что и эта, в сущности, невинная выходка будет взята на заметку как существенная улика.

Дом Ивана Павлыча я нашел не сразу. С панталыку меня сбило легкое, я бы сказал, воздушное сооружение в конце проулка, как раз на опушке соснового бора. Мезонина кому-то показалось мало, и он вдобавок прилепил всякие балкончики и верандочки. Не дом — игрушка.

«Ну, ясное дело, тут и гадать нечего»,- подумал я, прямым путем направляясь к двум великолепным тридцатипятиметровым березам, которые смыкались вершинами, образуя ворота. Так сказать, естественные ворота.

Еще издали я услыхал детские голоса. Трудно было поверить, что у здешнего Ивана Павлыча такая орава детей… И правда, подойдя поближе, я увидел, что дом с мезонином — не частное жилье, а детский сад. Во дворе стояли девушки в длинных халатах. Возле каждой толпилось пять-шесть ребятишек. Девушки (это были воспитательницы) о чем-то переговаривались, а ребятишки прыгали, бегали, словом, выделывали всякие штуки.

— Молодой смене — гип-гип-ура! — громко сказал я, вскидывая руку.

Возня прекратилась, голоса стихли. Самая старшая из воспитательниц (ей было лет двадцать пять — двадцать шесть) вдруг проворно вскочила на какое-то возвышение возле трибуны и трижды взмахнула руками.

И в тот момент, когда она опустила руки, раздался дружный возглас:

— Здравствуйте, дядя!

Имени моего ребята не назвали, из чего я заключил, что здешний Эдька Свистун не очень-то популярен среди детей. Впрочем, возможно, я и ошибаюсь. Даже скорее всего ошибаюсь. Стоило мне пройти немного вперед, как ребята, в первую очередь мальчишки, облепили меня, точно лилипуты. Я присел на корточки, но они тянули в разные стороны с такой силой, что я в конце концов потерял равновесие и растянулся во весь рост.

Что тут стало, невозможно описать. Девчонки и мальчишки сбежались со всего двора и устроили такую кучу-малу, какая нашим, земным девчонкам и мальчишкам и во сне не снилась. Они визжали, дрыгали ногами, волтузили меня и друг друга, словом, давали жизни.