Сильфарин, подумав, покачал головой.
- В способности чувствовать, мой мальчик. И два чувства, чья постоянная борьба всегда будет определять нас и наши судьбы, и составляют, соединяясь, один единый сангмайх. Любовь и ненависть. Два гиганта, двигающих мир и саму жизнь. Ведь все, что ни делается в мире, происходит из-за них, верно? Когда ты никого и ничего не любишь, тебе незачем жить. Незачем бороться и идти куда-то. Да и некуда идти. Спасти от этой пустоты в душе может лишь то, что уравновешивает любовь на весах Вселенной – ненависть. Та, что заставляет зубами держаться за жизнь, даже когда она тебе постыла – держаться ради одной только жажды уничтожить. Любовь и ненависть способны сворачивать горы. Даже когда ты идешь вперед из одного только чувства страха, это они, именно они, ведут тебя. Ибо страх за себя есть одно из проявлений любви к жизни. Страх за ближнего… Ну, тут ты и сам способен догадаться и понять. И так можно посмотреть на любое другое чувство: итог всегда будет одним. Любовь и ненависть – две половины сангмайха. Когда их нет, душа становится пленницей равнодушия и страдает оттого, что не видит смысла в своем существовании. Без сангмайха душа все равно что мертва…
- А у тебя тоже есть сангмайх? – спросил Сильфарин.
- Конечно. Только у людей, что были созданы по ту сторону Моста, нет сангмайхов. Но их души устроены совсем иначе, и кто может разобраться в них? Возможно, у людей, у тебя, мой ученик, есть нечто свое…
Внезапно Сайибик встрепенулась и повернула голову в сторону моря. Сияние Галь-та-Хура погасло, и Сильфарин вновь понял, что в одиночестве стоит на берегу, у входа в зовущую пещеру.
- Они уже близко, - прошелестел голос наставницы в голове.
И в следующее мгновение Сильфарин понял, о ком она говорила: по воде к нему шел… Тенкиун! А на спине у него сидел прямой и решительный воин, и его лицо… Сильфарин сразу же узнал это лицо, хоть в глазах без зрачков и горел совсем иной огонь, так не похожий на то теплое сияние добрых глаз провидца. Как будто там, внутри, жило теперь совершенно другое существо, и это существо жутким образом напомнило Сильфарину об оборотнях…
Они как будто не замечали его, хоть он стоял почти у них на пути. Когда Тенкиун остановился у входа в пещеру, всадник соскочил с него и поблагодарил за помощь.
Вороной радостно заржал и поднялся на дыбы.
- Тенкиун! – крикнул Сильфарин.
Но не услышал собственного голоса. А конь пустился галопом вдоль берега и вскоре скрылся из виду, снова ранив сердце тоскующего по нему друга, которому оставалось только вновь развернуться к пещере.
Ему показалось, что странник с аметистовыми глазами смотрел на него, но, увы, это длилось какую-то жалкую тысячную долю мгновения…
Прошептав слова древнего хифиса, странник развернулся и шагнул в темноту грота.
Глава 10
Альдер шел наощупь, упираясь руками в непроглядную темень.
Он двигался как во сне, до сих пор не веря в реальность происходящего, и в голове все крутилось: «Неужели? Неужели я, простой смертный, неужели я попал на землю Ханмара?»
Или еще не попал?
Да, благодаря Тенкиуну он наконец-то на острове Вардвана, но сами владения великого бога рельмов, бога-воина, раскинулись дальше, по ту сторону темного тоннеля. И Альдеру еще только предстоит пройти через этот мрак, чтобы добраться до цели. Но долго ли ему идти?
В памяти опять всплыло лицо Сильфарина. Почему же? Почему, когда Альдер, еще стоя у входа в пещеру, в последний раз обернулся, чтобы окончательно проститься с прошлым, ему показалось, что он видел перед собой этого мальчика без родимого пятна на подбородке? За миг до того, как разорвал все нити…
«Пусть с тобой все будет хорошо, Возрожденный, - думалось Альдеру. К горлу подступала горечь. – Ты остался в том мире, который я покинул. Так измени его! Переверни. А я… Может быть, я даже вернусь туда, чтобы в последний раз помочь тебе».
Тишина звенела в ушах, и ее нарушали только звуки шагов провидца, казавшиеся неестественно громкими и тяжелыми в этом месте, где воздух был наполнен божественностью. Альдер чувствовал себя стариком, мешком с гремящими костями, который сотрясается при каждом новом шаге.
Чтобы отвлечься от невеселых мыслей и сбросить с себя накопившееся напряжение, крихтайн негромко запел. Песня эта сама по себе пришла на ум, будто это Правда нашептывала своему преданному слуге слова и мелодию…
Отбрось сомнения – иди!
Вперед, всегда вперед!
Пусть небо все твои пути
В свою ладонь возьмет.
Когда пройдешь один виток,
Смелей начни второй.
Таков закон, таков твой рок,
Нелегкий жребий твой.
Круг завершен… Умри, мой друг!
Так надо – умирать.
Чтоб снова жить, нам новый круг
Придется начинать.
Сто раз рожден – сто раз убит,
Сто первый круг замкнуть
Пора! Пусть рок благословит
Тебя на новый путь.
***
Услышь меня, далекий бог,
Я на распутье ста дорог,
Я все прошел – таков мой рок,
А выхода найти не смог.
Я обречен всегда идти
Сквозь вихрь безумных, темных лет.
Не знаю, кто я: не найти
Средь сотни слов один ответ.
Я так устал взывать к тебе,
Моля ответить на вопрос.
Вот жизнь моя – бери себе:
Хороший, верный выйдет пес.
Сожги меня – или согрей,
Сто раз создай – сто раз убей.
Вся жизнь моя – в руке твоей.
Мне все равно теперь.
- Альдер!
Голос был женским… и смутно знакомым. Мама? Нет, нет, это другая… Как его мать может быть здесь? Ведь она умерла очень, очень давно. Она мертва. И все, что было там, в том мире, в той жизни, тоже мертво.
А что там было?
Ничего.
Рок, следующий за служителем Правды по пятам, дунул на пыльные страницы книги-жизни – и стер с них прошлое. Прошлого нет.
- Прошлого нет, - еле слышно выдавил провидец, ускоряя шаг.
- Альдер, не надо, - с мольбой шепнул другой голос – ласковый, дрожащий, звенящий…
Он тронул самые тонкие струны в душе крихтайна-оборотня, заставив сердце петь и обливаться кровью. Но… слишком поздно что-то менять. Теперь, когда он здесь, остается только идти вперед и вспоминать – вспоминать все, что сможешь, что получится, до тех пор, пока не исчезнут самые последние строки. Идти и, может быть, плакать. И не стыдиться, ведь никто не увидит этих слез, никто не посмеет упрекнуть. Плакать… Но идти.
Не надо… Почему не надо? Почему, если Рунн и его Правда ясно дали понять: это судьба несчастного провидца – в конце каждого пути уничтожать самого себя, чтобы возродиться совсем другим?
То, что делаю я сейчас – очередная граница между двумя жизнями. Очередной переход. И, может быть, последний.
Так почему же не надо? Ответь мне, ты – та, что сказала эти слова. Почему не надо?
Надо.
Так надо Учителю. Только его образ я еще могу вспомнить. Только его – стало быть, то, что говорил он, очень важно для Правды.
А что он говорил? Слова уже потерялись, сожранные чудовищем забвения, растворились в несуществующем прошлом. Но смысл их остался, ибо печатью, вечным клеймом, от которого не избавиться, горел в сознании.
