Литмир - Электронная Библиотека

Я восприняла боль как должное. Как плату за восхитительный бред. Но не Иван. Он через минуту скатился с кровати. Сел на полу, повернувшись ко мне спиной. Рукой нашаривал свалившиеся на пол брюки.

— Ты что? — не поняла я, медленно возвращаясь в себя из глухого дурмана.

Минуту назад он был сильным и нежным одновременно, настойчивым и страстным. Шептал, задыхаясь, безумные слова. И вдруг резко переменился. Боялся взглянуть на меня.

— Ты что? — повторила, испуганная тем, что могла ненароком разочаровать его.

— Натворили мы с тобой дел, Катюха! — хрипло отозвался он, не оборачиваясь. Меня порадовало, что не назвал по имени и отчеству. Значит, не сердится.

— Черт меня дернул! Если б я знал, что ты еще девушка!

Вот тут я буквально онемела. Молчала потрясенно. Это что же получается? Не любит? Решил: Широков дорожку протоптал и теперь для всех свободно? А тут случай подвернулся и он, не будь дураком, воспользовался? Дрожащими руками стала приводить себя в порядок. Надела бюстгальтер и прочее белье. Застегнула и оправила юбку. Нашла в ногах кровати смятую, растерзанную блузку. Разгладила ее ладонями, как смогла. Слезла с кровати, застегивая на блузке пуговицы. Иван застегивал ремень, надевал майку. Озабоченно сказал:

— У тебя юбка в крови.

— Много? — равнодушно спросила я. Плевать было на юбку. Плевать было на кровь. На все вообще плевать…

— Несколько пятен. Надень что-нибудь Лидкино. А то у тебя вид, как будто ты на сене валялась.

Конечно, валялась. Не на сене, правда. На кровати. Но ведь валялась? И не одна, между прочим. С ним вместе. Или он забыл, как нетерпеливо срывал с меня одежду? Сейчас его вынужденная забота лишь разозлила.

— Обойдусь. Ты лучше покрывало застирай на кровати. Холодной водой.

Собрала покрывало и швырнула ему. Он едва успел поймать. Я надела босоножки и стремительно вышла в прихожую.

— Кать! Погоди!

Ждать не стала. Не могла. И не хотела. Схватила с подзеркальника свою сумку. Вылетела на лестницу, ненамеренно хлопнув дверью. Спустилась на один этаж. И стала вертеть на себе юбку, придумывая способы прикрыть пятна. Хорошо хоть, юбка темная. Все не так заметно. Про Ивана старалась не думать. Еще будет время побиться головой об стену.

Домой шла, прикрывая предательские пятна сумкой. Собственно, это был большой бумажный пакет с аляповатым рисунком и веревочными ручками. Эдакий пляжный вариант. Вздохнула с облегчением, только когда без приключений добралась до своей комнаты. Быстро собралась в ванную, юбку завернув в полотенце. Заглянула на кухню. Объявила родным, что плохо себя чувствую, кажется, приболела. Приму ванну и лягу. Пусть меня не трогают. Вид у меня, наверное, был еще тот! Мне поверили безоговорочно. И действительно, не лезли с расспросами. Ни тогда. Ни потом.

Я целую неделю не выходила из дома. Один раз съездила в институт, сдала последний экзамен. Все остальное время валялась в постели. Отказывалась нормально питаться, нормально общаться. У меня и вправду все болело. Здорово болело. Родители хотели вызвать врача. Совещались с Никитой по поводу непонятного вируса. До меня долетали обрывки их бесед. Но мне было наплевать на тревогу близких. Нормально я разговаривала лишь с Лидусей. По телефону. Не рассказывала ей ничего. Не хотела, чтобы она начала о чем-то догадываться. Лидуся думала — это у меня алкогольное отравление. Я ее не разубеждала. Строила из себя немного больную, но довольную жизнью девицу. Никиту удивляла такая смена настроений. И все же он оказался на высоте. Тактичность пересилила любопытство.

Я много передумала за эту неделю. Прислушивалась к себе. Стала женщиной, а никаких изменений за собой не замечала. Те же мысли, те же чувства, то же мироощущение. Плюс — душевная боль. Гнева не было. Я ни о чем не жалела. Хорошо, что первым оказался любимый человек. Плохо, что он меня не любит. У него есть другая. А если ребенок будет? Что ж. Сама виновата. И не надо сваливать на «табуретовку». Когда Иван обращался со мной по-хорошему, я для него готова была… Нет, не на все, конечно. Но на многое. Вот только страшно представить, как он обо мне теперь думает. Как о распущенной, доступной девице. Не иначе. И у него для этого есть все основания. Как же мне плохо!

Я размышляла о себе, о жизни, о любви. Не заметила, как собрался и укатил в очередной стройотряд Никита. Мама уехала в санаторий по профсоюзной путевке. Мы остались вдвоем с отцом. С ним оказалось нелегко. Выяснилось: мама и Никита являлись прекрасным буфером между нами. Теперь же мне приходилось принимать весь огонь на себя. Через пару-тройку дней я осознала, насколько трудно существовать рядом с махровым занудой. И пожалела маму. Несмотря на громкие скандалы, начала с утра до позднего вечера пропадать на улице. Ездила купаться на Борисовские пруды. Чуть не ежедневно таскалась в Царицыно. Всегда любила Царицынский парк. В этом же году там под каждым кустом сидели молодые художники. В одиночку и группками. Они выезжали на пленэр. Я выезжала на них. Бродила рядышком, разглядывала их работы. Слушала богемную болтовню. Это был совершенно другой мир. Не тот, в котором я жила всю свою жизнь. Столько непривычного, любопытного. На душе становилось легче. Это днем. По вечерам же мы с Лидусей бегали на танцы в «красный уголок», толкались в веселой компании на лавочке перед подъездом. Иногда раскручивали Широкова на кино. Больше я не ходила с Широковым одна. Всегда брала с собой Лидусю. Тому нашлась серьезная причина. Наверное, что-то неуловимое изменилось во мне. Генка почувствовал, стал распускать руки. И не он один. Я старалась держаться строго, поводов не давать даже мельчайших. И все-таки… Лидуся тоже заметила.

— Ты совсем другая стала. Похорошела. Даже голову как-то иначе поворачиваешь. И взгляд… такой… такой… Только… ты вообще-то здесь находишься или где?

Грустно усмехалась ей в ответ. Сказать правду — не поверит. Вот подметила она верно. Я находилась сама в себе. Во внешний мир вылезать боялась. Питалась дурацкими мечтами, закрывая глаза на реальность. Бурлящая вокруг жизнь становилась интересной и значительной лишь при случайных встречах с Иваном. Но он смотрел на меня хмуро и недобро. А я не могла прямо взглянуть ему в лицо. Краснела и отворачивалась. Не здоровалась. Старалась избегать.

Вернулась из Кисловодска мама. Затем объявился загоревший до черноты Никита. Привез ящик абрикосов и кучу денег. Съездил в ГУМ и купил мне в подарок супермодный купальник и сногсшибательный сарафан. Мы с Лидусей пользовались его подарками по очереди. Выглядели как манекенщицы. Отбоя от кавалеров не было. А потом наступил сентябрь. Начались занятия в институте. Появились дела и заботы.

Сначала я радовалась началу занятий. Но постепенно остыла. Учеба в сентябре казалась столь же обременительной, как и в мае. Почему? Никто в институте уже не вспоминал историю с Росинским. Отношения в нашей группе с первого дня занятий складывались прекрасные. Как будто никогда ничего не происходило. Как будто не мы три месяца назад подозрительно вглядывались в знакомые лица, лихорадочно решая для себя: «Неужели это он настучал?» Теперь все друг друга обожали. Делились летними новостями. Про Юрия Петровича, видимо, не помнил никто. Было тягостно осознавать, что прискорбный случай не оставил своего следа, не изменил нас хоть в малом. На перекурах ребята и девчонки мололи такое! Такие анекдоты рассказывали! Такие сплетни передавали! Не боялись никого и ничего. Забыли, что на любого можно настучать. Или провоцировали специально? Показывали свое бесстрашие? Но я думала, что все просто-напросто не хотят вспоминать и прекрасного преподавателя, и мерзкого стукача, заслоняются от воспоминаний. Это проще и легче. Неужели все так просто? Неужели этот кошмар представлялся кошмаром только мне? А, может, я и помню-то все, потому что буря, бушевавшая тогда в душе, привела меня к Ивану? Как ни крути, но получается — все вокруг нормальные, у одной меня «крыша поехала». Я начала сторониться однокурсников. Какая-то необъяснимая тоска навалилась.

38
{"b":"242557","o":1}