Я не спешила узнать, чего он хочет, несмотря на разъедавшее изнутри любопытство. Надо знать Никиту. Уж если он начал говорить, то выложит все до конца. Главное, не торопить его, не подталкивать. Димка в этом очень похож на своего дядю. И я сейчас частенько пользуюсь слабостью сына, как когда-то пользовалась слабостью брата. Зря некоторые думают, что прожитые годы сильно меняют людей. Ничего подобного. Мы просто приучаемся лучше скрывать свои недостатки. И только.

— Потрясающе! — наконец проговорил Никита, вдоволь налюбовавшись моим искренним непониманием. — Все вокруг все знают и обо всем догадываются. Только не моя сестра. Которой, кстати, это больше всех касается.

Тут до меня дошло-таки, о чем он толкует. Я неторопливо вернула сковородку на плиту. Сняла фартук. Села напротив Никиты. Приготовилась к нелегкому объяснению.

— Ты про Ивана? — уточнила для себя на всякий случай.

— А про кого еще? — театрально изумился брат. Как бы в недоумении, потряс головой. И занялся своим свитером. Изучал его так, словно это был неизвестный науке объект. Между прочим, весьма славненький объектик: бежевый; очень аккуратной ручной вязки; с абстрактным черно-белым рисунком. Наташка вязала. Она у Никиты на всякое рукоделье мастерица.

— Чем же мое поведение тебя так возмущает?

Никита соизволил оторваться от созерцания свитера. Вскинул голову и произнес с расстановкой:

— Тем, что ты, как страус, сунула голову в песок. Спряталась от проблем.

— О каких проблемах… — начала я, потихоньку заводясь. Но Никита не дал мне закончить, безжалостно перебил:

— Мне Иван звонил. Насчет тебя. Два раза.

Вот уж не знала, что Иван продолжает поддерживать отношения с моим братом. Когда-то давно, еще в школе, кажется, в шестом классе, Никита увлекся физикой. Интересы Никиты и Ивана стали постепенно расходиться. Процесс этот шел очень медленно, но все-таки шел. Годам к двадцати их дружба замерла. Потом был новый всплеск отношений. Оба увлеклись запрещенной литературой. Иван, по слухам, познакомился и активно общался с диссидентами. Никита, хоть и свел друга с этими людьми, по-настоящему политикой не увлекался. Ему было некогда. Он по уши погряз в науке. От Ивана с его идеями и лозунгами вежливо отбрыкивался. Иван понял и отстал. Они сохраняли хорошие отношения. Изредка пересекались где-нибудь в компаниях. Но и только.

Мне казалось, Иван и Никита давно стали не интересны друг другу. Выходит, ошибалась? Выходит, они общаются? Ну, раз Иван пытается воздействовать на меня через моего брата?

Я молчала, обдумывая ситуацию. Никиту необходимо перетянуть на свою сторону. Надо только ему сказать… А что тут можно сказать? И впрямь, как страус, спряталась от проблем. Только так мне удобней и спокойней. Не в пример Никите.

— Что молчишь?

Никита прикурил и теперь смотрел в окно, а не на меня. И на том спасибо. В этой ситуации я не могла взглянуть ему в глаза прямо и открыто. Знала, виновата: перед Димкой, перед Иваном, перед собой. Знала, но не желала знать. За свою вину тяжко платила бог знает сколько лет. И мне не хотелось новых испытаний.

Никита, видимо, прекрасно все понимал. Заговорил тихо, спокойно, по-прежнему глядя в окно. Но слова его были для меня чужими, страшными:

— Катя! Пойми! Если ты не решишь с Иваном эти вопросы, будет хуже всем. Прежде всего тебе. Иван пока ждет. Что весьма удивительно. Но, как ты думаешь, долго он продержится? Посуди сама. Он ждет, значит, хочет решить все лучшим образом, мирным путем. И не забывай — Димка не взрослый, он не сумеет вникнуть в ваши сложности.

Никита думает, что если мы с Иваном сами не сумели разобраться в своих отношениях, то где уж это сделать Димке. Не хотелось бы говорить правду Никите, но, скорее всего, придется. Ведь именно из-за Димки такая паника у меня в душе. Именно поэтому и не хочу встречаться с Иваном. И все еще надеюсь, что обойдется как-нибудь, пронесет… Ведь один раз уже пронесло.

— Хотелось бы знать, кого станет винить Димка, когда узнает правду? — горько заметил Никита. — Думаю, — тебя.

Доешь борщ, — буркнула я. Тоскливо смотрела на брата. Такой красивый, загорелый… До чего же он стал похож на маму. Каштановые волосы выгорели на солнце и отливали рыжинкой. Это они с Наташкой летом ездили в Крым. Они вообще все время где-нибудь далеко отдыхают. То по Чусовой на плотах спускались, то по Казахстану на лошадях путешествовали, то еще где-то. Дочку пока с собой не брали, оставляли у Наташкиной мамы. А вот мы с Димкой — домоседы. Нигде не были. Конечно, из-за отсутствия денег. Мысли мои убегали все дальше и дальше. Хорошо, наверное, провести отпуск в Крыму… Я Крым только по телевизору видела.

— Чего ты боишься, Катюха? — неожиданно мягко спросил Никита, возвращая меня к суровой действительности. И эта его мягкость оказалась непереносимой.

— Димку потерять! — честно созналась я, чувствуя, что еще немного и слезы прямо-таки хлынут из глаз. — Ведь он же отберет у меня Димку!

— Вот и поговори с ним. Думаю, договориться можно.

Никита придвинул к себе тарелку и стал доедать остывший борщ. Он ел, а я говорила, говорила… Пыталась объяснить… Мы никогда ни о чем не могли договориться с Иваном. Вернее, всегда договаривались… до скандалов. Никита, очевидно, так и не раскусил своего друга, если считает, будто Димка останется в стороне. И у всех виноватой окажусь я. Настоящему же виновнику ничего не будет…

— Если ты и до сих пор так боишься Ивана, то поговори с Димкой, — предложил Никита и потянулся за сковородой с котлетами.

— Что? — опешила я.

— Объяснись с Димкой, — повторил брат. Положил себе на тарелку пару котлет. Подумал немного и ухватил третью. Стал резать их на мелкие кусочки.

— Я боюсь не Ивана. Я боюсь сломаться под его напором, а потом жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

Никита не ответил. Размышлял, методично пережевывая. Я закрыла глаза. Не понимает меня. Не хочет понимать. Хоть головой об стенку бейся.

Было тихо. Слышно, как за окном кричала детвора. Гудел в коридоре холодильник. Из развинченного крана в раковину капала вода, как будто каждая капля отсчитывала время. Надо бы слесаря вызвать — кран починить, — да все руки не доходят.

— Я понял, — неожиданно сказал Никита. — Ты боишься сказать сыну, что испугалась быть с Иваном, что бросила его.

— Никого я не бросала! — возмущению моему не было предела. — Никто вообще никого не бросал. Мы оба так решили. И не боялась я быть с Иваном. Не хотела — это да. И почему должна хотеть?! Ты вспомни! Он же был просто хулиган! И диссидент! А если бы его тогда посадили?

Никита в сердцах бросил вилку и нож. Ничего не говоря, подошел к раковине. Вымыл руки. Вышел в коридор. На минутку задержался у холодильника. На холодильнике сидела моя старая кукла Ната. Он внимательно рассматривал ее, словно впервые видел. Двинулся дальше. Резким движением сорвал с вешалки свою ветровку и стал все так же молча одеваться. Подхватил с пола старенький «дипломат». Открыл входную дверь. И только тогда обернулся ко мне. Брезгливо сказал:

— В твоей кукле больше сердца и ума, чем в тебе. Уж извини. Не хулиганом Иван был, а человеком с врожденным чувством справедливости. Кому знать, как не тебе? Проявлялось это у него по варварски. Факт. Ну и что? А ты за формой не захотела увидеть сути. Трудностей испугалась. Не понимаю, зачем такому хорошему мужику… Зачем ты Ивану нужна, такая?..

Он не стал договаривать. Но я догадалась.

Дверь хлопнула. Никита ушел, оставив меня наедине с моей бедой. Не поддержал, не успокоил, не утешил. Почему? Мало я бед и горестей перенесла? Живу легкой жизнью? Все еще не искупила свои грехи?

Мыла посуду и все размышляла об этом. Никогда и представить себе не могла, что рассорюсь с братом. Из-за кого?! Из-за Ивана! Откуда он только свалился на мою голову? Никита обвинил меня в трусости. Ну, что ж, может, и боялась. Кто меня теперь осудит? Из-за Ивана у меня всегда были одни неприятности.

Нас принимали в пионеры. Валентина Петровна напоминала об этом на каждом уроке.